В мае 1849 года вспыхивает революция в Саксонии. Нужно сказать, что ее никто не ожидал. Первые волнения были вызваны отказом саксонского короля принять общегерманскую объединительную конституцию, выработанную Франкфуртским национальным собранием. Особенно сильные волнения начались в Дрездене. Герцен пишет: «Едва лишь революция разразилась в Дрездене, он появился на баррикадах… Образовалось временное правительство. Бакунин предложил ему свои услуги. Обладая большей энергией, чем его друзья, не облеченный формальными полномочиями, он сделался военным вождем осажденного города». Следует указать здесь, что Герцен противоречит самому себе и вводит нас в заблуждение. Бакунин не был членом временного правительства и вообще не имел никакой должности (не был облечен формальными полномочиями), потому не мог быть военным вождем. Самое большее на что он мог претендовать (иностранец!) — это роль неформального военного советника. Все-таки он учился в Михайловском артиллерийском училище и два года служил в артиллерийской бригаде прапорщиком. Негласный военный советник, что же он советовал?
Вот здесь Мишель был действительно оригинален. Бакунин предложил развесить лучшие картины Дрезденской галереи, а среди них есть «Сикстинская Мадонна» Рафаэля и картины Мурильо, на баррикадах. Это могло остановить королевские войска. В случае если бы войска стали стрелять в картины — «Тем лучше, — сказал Бакунин, — пусть на них падет позор этого варварства».
Еще он советовал спилить вековые деревья на главной улице города, чтобы помешать наступлению кавалерии короля. И наконец, в самом конце восстания, Бакунин предложил поджечь дома аристократии и взорвать ратушу вместе со всеми членами временного правительства.
Ратушу не взорвали. В город вступили саксонские и прусские войска. Повстанцев расстреливали, закалывали штыками, баррикады сносились прямой наводкой. Русская легенда о Бакунине повествует нам, что он якобы предлагал организованно отойти в горы и там начать партизанскую войну. Но русские авторы любуются Бакуниным. В действительности глава дрезденского временного правительства Отто Гейнбнер и небольшая группа, в которой был и Бакунин, ушли из Дрездена в городок Хемниц и ничего лучшего не придумали, как остановиться в гостинице. Тут их всех и арестовали. Так что из легендарных одиннадцати остались две революции: в Праге и в Дрездене. Так вот.
Бакунин и государь император
14 января 1850 года саксонский суд вынес смертный приговор Гейбнеру, Рекелю и… Мишелю Бакунину. Несмотря на то, что на допросе он заявил, что его политическая деятельность была направлена главным образом против русского правительства. (Саксонские жандармы поставили в известность об аресте Мишеля русских жандармов еще в мае 1849 года. Император Николай I якобы изрек [ему доложили]: «Наконец-то!»)
Приговор, однако, не торопились приводить в исполнение. В июне 1850-го Бакунину заменили смертную казнь пожизненным заключением, и одновременно, в кандалах, он был выдан Австрии. Прага ведь тогда находилась в составе Австро-Венгерской империи. Мишеля привезли в крепость Ольмюц, где приковали железной цепью к стене. В мае 1851 года за участие в пражском восстании он был приговорен к смертной казни через повешение. Затем, по саксонскому примеру, австрийский император заменил смертную казнь пожизненным заключением, и Мишеля выдали России. В мае же 1851 года его прямиком привезли в Алексеевский равелин Петропавловской крепости.
Где-то через два месяца к узнику пришел граф Орлов со страннейшим предложением от государя: «Пусть он напишет мне письмо. Как духовный сын пишет к духовному отцу». Бакунин написал знаменитую «Исповедь», 70 лет пролежал этот документ в секретном архиве. Его читателем был один человек — Николай I, на полях рукописи остались его пометки. Впоследствии, когда рукопись была опубликована, общество интерпретировало ее не как Исповедь, но как покаяние. Мое личное мнение: «Исповедь» — военная хитрость Мишеля, попытка притвориться жертвой обстоятельств дабы спастись.
Три года в Алексеевском равелине. В 1854-м его переводят в Шлиссельбургскую крепость. А в феврале 1857 года новый царь Александр II заменяет Бакунину пожизненное заключение вечной ссылкой в Сибирь. Вероятнее всего, возымели действие связи его семьи. С 1857-го по июнь 1861-го Мишель — в Сибири, живет в Томске и Иркутске под опекой родственника — губернатора Восточной Сибири Муравьева-Амурского. (В октябре 1858 года женится на 18-летней Антонии Квятковской, дочери польского ссыльного дворянина.)
В 1861 году в июне он бежит (по Амуру) от Муравьева-Амурского в Японию, а оттуда добирается в декабре 1861 года до Лондона.
Относились ли цари, государи-императоры как-то по-особому к Мишелю Бакунину? Маловероятно. У Николая I были декабристы (Пестель написал для него сочинение, подобное «Исповеди»), некоторых декабристов он расспрашивал лично, его задело за живое, что восстали его лучшие дворяне. У Александра II чуть позже (арестован он был в 1862 году) появился личный враг — Чернышевский, вот его Александр преследовал лично. А Бакунин все же не совершил преступлений на территории Российской империи. Правда, он пытался и будет пытаться позднее поддержать бунтующих поляков.
Бакунин и Вагнер
В четырехтомных своих мемуарах под названием «Моя жизнь» Рихард Вагнер подробно пишет о своем друге Мишеле Бакунине. Пишет с восхищением. Знакомы они были недолго, во время Дрезденского восстания любопытный Вагнер приходил в ратушу, где работало временное правительство, посещал и баррикады. Вагнер был до такой степени увлечен Бакуниным, что несколько раз приглашал его вечерами к себе в семью. Не забудем, что рыжий Вагнер — немец все-таки. «Моя жена, — пишет Вагнер, — подавала к ужину нарезанную мелкими кусками колбасу и мясо, и, вместо того чтобы по саксонскому обычаю, экономно накладывать на хлеб, он сразу поглощал все. Заметив ужас Минны, я осторожно стал поучать его, как у нас едят это блюдо. На это он ответил с улыбкой, что поданного на стол достаточно, что, хотя он чувствует свою вину, ему надо позволить справиться с блюдом по-своему. Не нравилось мне также, как он пил вино из небольшого стакана. Вообще, он не одобрял этого напитка. <…> Хороший стакан водки приводит к той же цели, быстро и решительно».
Через полтора столетия можно почувствовать и ужас Минны, и восхищение рыжего Вагнера Мишелем-варваром. А вот зарисовки любимого друга Мишеля во время восстания: «В черном фраке, с папироской во рту, Бакунин бродил по городу». Или вот Вагнер бродит в ратуше: «Здесь шла тяжелая борьба, организованная, серьезная. Следы величайшего утомления лежали на всех лицах, ни один голос не звучал натурально. Все хрипели тяжко. <…> Один только Бакунин сохранил ясную уверенность и полное спокойствие. Даже внешность его не изменилась ни на йоту, хотя и он за все это время не сомкнул глаз. Он принял меня, лежа на одном из матрацев, разложенных в зале ратуши, с сигарой во рту».
А вот Мишель слушает Вагнера: «Однажды мне удалось уговорить его прослушать первые сцены «Летучего голландца». Я играл и пел, и этот страшный человек обнаружил себя тут с неожиданной стороны. Он слушал музыку внимательнее всех других. А когда я сделал перерыв, он воскликнул: «Как прекрасно!» и просил играть еще и еще».
Как раз во время Дрезденского восстания Вагнер записал первый набросок к опере «Зигфрид» — смерть Зигфрида. Среди исследователей творчества Вагнера есть мнение, что прототипом Зигфрида мог послужить «этот страшный человек». Ведь он, несомненно, послужил Тургеневу прототипом Рудина. Мишель производил огромное впечатление на современников.
Бакунин и Маркс
С Карлом Мордехаем Марксом Мишель боролся за Интернационал, куда он пытался вступить в 1868 году. Каждый хотел, чтобы международная организация рабочих была под его контролем. В пылу борьбы они не стеснялись в выражениях. Бакунин: «По происхождению господин Маркс — еврей. Он соединяет в себе, можно сказать, все качества и все недостатки этой способной породы. Нервный, как говорят иные, до трусости, он чрезвычайно честолюбив и тщеславен, сварлив, нетерпим и абсолютен, как Иегова, Господь Бог его предков, и, как он, мстителен до безумия. Нет такой лжи, клеветы, которой бы он не был способен выдумать и распространить против того, кто имел несчастие возбудить его ревность, или, что все равно, его ненависть. И нет такой гнусной интриги, перед которой он остановился бы».
Маркс и Энгельс о Бакунине: «шарлатан», «невежда», «фигляр», «интриган», «подонок», «наглец», «осел» и так далее. «Ни одному русскому я не верю…» — это Маркс. А вот Энгельс: «жирный проклятый русский», «баран», «сволочь». «Сибирь, брюхо и молодая полька превратили Бакунина в форменного быка». Соратников Бакунина Маркс и Энгельс называли «панславистский сброд», «подлая банда негодяев и мошенников».
