устроить ему засаду, достаточно теперь просто перегородить улицу, по которой он сюда приехал. «Не посмеют! — подумал генерал. — Не посмеют они напасть на представителя герцога». А сам тем временем уже оглядывался, прикидывал, что делать, если его решат тут убить.
В общем, в складывающейся ситуации главное было — не тянуть время и разрешить вопрос быстро, и он приказал:
— Хенрик и фон Флюгер, со мной, Майнц, прикажи остальным спешиться.
Среди его охраны народ был отборный, почти все сержанты, и семеро были из мушкетёров, так что лучше им быть пешими, хотя, конечно, это их не спасло бы: в отличие от присутствующих здесь городских солдат, у людей Волкова древкового оружия не было. Сам же он поехал к офицерам, что стояли у стены. Его немного успокаивало то, что офицеры ведут себя весьма непринуждённо и находятся отдельно от своих солдат. Люди, которые собираются драться и убивать, так благодушно вести себя вряд ли смогут. Он приблизился к ним и, чтобы не показаться высокомерным, слез с коня и, кинув поводья фон Флюгену, подошёл к офицерам и поклонился им учтиво. Они ему тоже кланялись, но поклоны их были коротки, скорее смахивали ни кивки. При этом они улыбались с эдакой ехидцей, словно спрашивали: чего это ты прибежал? Хотя сами прекрасно знали ответ на этот вопрос. Но уже это их поведение чуть успокоило барона, они собрались купаться в заносчивой спеси, но, судя по всему, не собирались нападать. Одного из офицеров Волков узнал, это он приходил к нему на пир и был там рьян, дерзок и отказывался садиться за стол, несмотря на все приглашения генерала. Это был тот молодой офицер, что был подпоясан красно-жёлтым шарфом, он и сейчас был в нём.
— Добрый день, господа, — вежливо начал генерал. И тому офицеру в шарфе поклонился как знакомцу отдельно. — Добрый день.
— Что вам угодно, генерал? — сухо и почти холодно спросил один из офицеров, видимо, старший из них.
— Случилось дело, коего в добрых отношениях союзников быть не должно, — начал Волков. — Люди мои вышли за ворота города, и теперь их обратно не впускают.
— Вот как, неужели? — притворно и с насмешкою удивился офицер. И на лицах его товарищей также было заметно ехидство.
— И я полагаю, что это никчёмная случайность, и посему она скоро разрешится с благоприятностью для всех, — не замечая их невежливого поведения, продолжал генерал. — Думаю, что офицер, распорядившийся их не впускать, не знал, что это мои люди. Люди Его Высочества курфюрста и герцога Ребенрее.
— Офицер, распорядившийся их не впускать, прекрасно знал, кто они, — продолжал тот же человек, которого Волков полагал старшим из них.
— Ах вот как? — барон сделал вид, что удивлён. А потом и добавил, всё уже понимая: — Рискну предположить, что это вы и есть тот офицер?
— Да, это я и есть, — всё так же холодно отвечал ему человек.
Волков всего на секунду задумался, чтобы вспомнить происходивший в таверне разговор с разжалованным ротмистром Кохнером, где тот упоминал имя некоего капитана…
— А имя ваше, наверное… ван Куттен?
— Да, это моё имя, — отвечал офицер. И добавил с заметным вызовом: — И ваших людей впускать в город запретил я, — как бы подразумевая сказанным: ну и что ты теперь сделаешь?
— Но это какая-то ошибка, — Волков даже развёл руками, он изображал удивление.
— Ошибкой было пускать вас сюда, — заметил один из стоявших за ван Куттеном офицеров.
— Странно, — всё ещё удивлялся генерал. — Странно слышать такое от союзников.
— Вы союзники? А зачем ваши солдаты рыскают по округе? Чего они вынюхивают? — весьма грубо интересовался тот городской молодец, который носил шарф цветов Левенбахов.
— Они осматривали земли, что принадлежат герцогу Ребенрее или его вассалам. Почему же людям герцога нельзя оглядеть земли своего господина?
Сам генерал при этом посмотрел на молодого офицера с красно-жёлтым шарфом на поясе с дружелюбным недоумением.
— Союзники не проникают в дом хитростью, как воры, — дерзко выговорил ему на это приспешник Левенбахов.
— То есть вы не впустите моих людей в город? — уточнил генерал, уже прекрасно понимая, что ни уговорами, ни даже деньгами, этот вопрос решить не удастся. А на случай применения силы они как раз и нагнали сюда народа в доспехах. Будь у него возможность, представься ему такой случай, так всех этих офицеров во главе с ван Куттеном он… ну, к примеру, велел бы утопить в ближайшем колодце, а дурака, кичащегося своим красно-жёлтым шарфом, так вообще приказал бы повесить, как вора, на этом шарфе, но сейчас, к сожалению, ему нужно было терпеть и их заносчивый тон, и их злобные выпады. Да, терпеть…
И посему он со всем возможным дружелюбием произнёс:
— Ну что ж, впускать кого-то в город — это ваше исконное право, на которое герб Ребенрее и тем более я, барон Рабенбург, покуситься не смеем, но я прошу вас об одном, господа: я прошу пропустить сюда моего сержанта, чтобы я мог отдать ему распоряжения перед тем, как он отправится в Вильбург. Я был бы вам очень признателен.
— Можете выйти за ворота и там поболтать со своим сержантом, — остроумно и с улыбочкой предложил ему молодой офицер в красно-жёлтым шарфе.
— О, нет-нет, — засмеялся генерал, — этот трюк со мною не пройдёт, вы потом так же меня не впустите, — и тут он снова обращается к ван Куттену: — Господин капитан, разрешите моему сержанту войти в город, я просто передам ему денег на дорогу и пару наставлений. Обещаю: через пять минут он навсегда покинет ваш гостеприимный городок.
— Нечего ему тут делать, — снова влез в разговор молодой офицер. Но это и спасло дело. Ван Куттен недовольно на него обернулся, глянул зло, чтобы приструнить дурня, который подрывал его авторитет, а потом, с пафосом человека, вышедшего из горожан и теперь наделённого властью, произнёс:
— Пусть войдёт ваш сержант, — и чтобы, наверное, ещё больше унизить барона, добавил: — Только пусть пешком идёт, коня за воротами оставит.
— Да, конечно, конечно, — кивал генерал. Он согласен был на любые условия, лишь бы поговорить с сержантом. И, обернувшись к оруженосцу, распорядился:
— Фон Флюген, пусть тот мужик, что принёс от сержанта Манфреда весть, идёт за стену, найдёт
