— Годится, — ответил начальник гребцов. — Я просто хотел удостовериться, шкипер, что именно это у тебя на уме. Думаю, у нас будет очень неплохая команда, как только мы притремся друг к другу. Многие наши гребцы работали раньше на триерах или даже сидели по четыре или пять человек на весле. А поверь мне: нет лучше тех гребцов, что послужили в военном флоте.
И тут, как будто подавая реплику в комической пьесе, Аристид закричал со своего поста:
— Триера по правому борту, капитан!
Менедем заслонил ладонью глаза от солнца. То же самое сделали Соклей и Диоклей, но капитан увидел судно первым.
— Она самая, — сказал он, указывая на триеру.
Вдвое длинней «Афродиты», но почти такой же ширины, она скользила под парусом на юго-восток, гребцы на веслах отдыхали. Когда стройная смертоносная триера приблизилась, Менедем разглядел красную родосскую розу на белом льняном парусе.
— Патруль, выслеживающий пиратов, — заметил Соклей.
— Ага, — согласился Менедем. — Если от пентеконтора или гемолии можно уйти, против триеры у «Афродиты» даже меньше шансов, чем против пиратского судна. Но есть и обратная сторона монеты: в наши дни никто бы не захотел вместо триеры схватиться с более крупным военным судном.
— Во имя потрясателя земли Посейдона, надеюсь, такого не случится, — сказал Диоклей. — Любой корабль, на котором четыре и больше рядов гребцов, имеет еще больше брусьев у ватерлинии, чтобы сделать сокрушительней удар тараном, а на палубах таких судов кишмя кишат матросы. Не хотел бы я сразиться с такой огромной старой злой черепахой со шпорами на лапах, как эта триера, и не знаю никого, кто бы подобного захотел.
— Когда мы, эллины, воевали с персами… И даже когда Афины воевали со Спартой меньше сотни лет назад, все военные корабли были триерами, — объяснил Соклей. — Никто тогда и не подозревал, что можно построить судно еще больших размеров.
— Когда ахейцы отправились в поход на Трою, все они шли на пентеконторах, — ответил ему Менедем. — Никто тогда даже не знал, как строить триеры.
Он засмеялся, увидев, как растерялся Соклей, которому на это нечего было возразить.
— Можешь и дальше продолжать изучать своих модных историков, — ухмыльнулся Менедем. — А я предпочитаю доброго старого Гомера.
— И я тоже, — вставил Диоклей, хотя Менедем сомневался, что келевст умеет читать и писать.
Однако каждый, грамотный или безграмотный, человек слышал «Илиаду» и «Одиссею» бессчетное число раз.
Со своим обычным упрямством Соклей покачал головой.
— С Гомера стоит начинать, с этим я вполне согласен. Но на нем не следует останавливаться.
В другое время — за ужином, скажем, или на симпосии, когда его двоюродный брат, будучи симпосиархом, провозглашал умеренность в питье, — Менедем с удовольствием бы с ним поспорил. Но не сейчас. «Афродита» бежала по морю, и то было ее первое плавание в этом году. Она уже прошла мимо самого северного мыса Родоса.
Глядя на юг, Менедем видел маленькую западную гавань Родоса.
— Спустить парус! — крикнул он, и моряки торопливо выполнили команду.
Парус спустили с грота-рея, и холст трепетал до тех пор, пока ветер не подхватил и не наполнил его. Как любой парус, этот был сделан из продолговатых кусков материи, сшитых вместе; светлые горизонтальные полосы и вертикальные гитовы делали его похожим на игральную доску.
Прежде чем Менедем успел отдать соответствующий приказ, люди повернули огромный квадратный парус, чтобы выжать все возможное из северного ветра. Они подобрали гитовы с подветренной части паруса, дабы оставить только точно выверенную площадь.
— Хорошо справились, — сказал Соклей.
— Диоклей прав, — отозвался Менедем. — Эти ребята знают, что делать, потому что делали это раньше. «Афродита» не такая большая, как триера, не говоря уж о судах с четырьмя или пятью рядами гребцов, а тем более об этих новых судах, которые строятся повсюду, — там на банке сидят по шесть-семь человек… Но здесь все нужно делать так же, как делается на больших судах. И парус есть парус, не важно, какого типа у тебя корабль. Единственная разница между «Афродитой» и настоящим военным судном в том, что при наших размерах мы не нуждаемся в фоке.
Его двоюродный брат ехидно улыбнулся.
— Мне кажется, что я вернулся в афинский Лицей. Но вот только попал не на лекцию Теофраста по ботанике, а на лекцию Менедема по кораблестроению.
Менедем в ответ лишь пожал плечами.
— Вообще-то, если бы твои модные философы захотели меня послушать, я бы рассказал им много интересного. Уж в чем в чем, а в судах я разбираюсь, и разбираюсь отлично.
Как любой эллин, он справедливо гордился своими познаниями и умениями и хотел, чтобы все знали, в чем он сведущ.
— И поскольку ты хорошо в этом разбираешься, то думаешь, что так же хорошо знаешь и все остальное? — спросил Соклей.
— О чем ты? — Менедем подозрительно уставился на него. — Когда ты начинаешь задавать такие вопросы, это значит — ты пытаешься подбить меня на философский спор, а мне не хочется играть в такие игры.
— Хорошо, не буду, — охотно согласился Соклей. — Но когда Сократ защищался в Афинах, он говорил о ремесленниках, которые знают свое ремесло и поэтому думают, что знают вообще все на свете.
— Вот афиняне и напоили Сократа цикутой… Это даже мне известно, — ответил Менедем. — Так что, наверное, он зря такое сказал.
Почему-то — Менедем понятия не имел почему — его слова, казалось, обидели Соклея, который надулся и замолчал.
Менедем снова сосредоточился на управлении «Афродитой». Выжимать наибольшую скорость и из паруса, и из гребли было тонким искусством, овладеть которым большинство торговых капитанов с их бочкообразными судами не могли даже надеяться.
Менедем позволил ветру нести «Афродиту» на запад; пока работала только половина гребцов, в то время как остальные отдыхали на веслах, чтобы потом направить таран на ее носу на север, к маленькому острову Симу.
Когда остров как будто поднялся из моря, Диоклей указал на него и проговорил:
— Несчастное захолустье. Слишком мало воды, слишком мало хорошей земли, чтобы там можно было достойно жить.
— Н-да, ты прав, — согласился Менедем. — Если бы не добыча губок, никто бы и не помнил, что тут есть остров.
Это замечание вывело Соклея из подавленного состояния. Он покачал головой и ответил:
— Фукидид в последней книге своей «Истории» пишет о морском сражении между афинянами и спартанцами близ Сима и о трофее, который захватили тут спартанцы. Благодаря этому остров вошел в историю на вечные времена.
