– Вот бы уцелеть, – сказал Тимофей. – Бросил бы Москву к чертовой бабушке, поехал бы жить в Тверь. Жену бы отыскал, туда привез, ребятишек, новых бы завели. А ты, Федя?
– Так тебя и пустили в Тверь. Уцелеем – прямая дорога нам в Сибирь. Да еще рожу клеймами изуродуют.
Оба они были тверские – потому, когда завербовались в мортусы, и держались вместе.
– А могли бы и простить, – деловито рассудил Тимофей. – Разве мы своей вины этим вот трудом не искупили?
– Вспомнить про нас побрезгают, не то что простить, – отрубил Федька. – Как были мы до чумы каторжные, так и после нее останемся. Хоть пока чума, с чистыми рожами походим.
Всем троим полагалось бы уже носить на лбу и на щеках клеймо, разбитое на буквы слово «ВОР», две буковки на щеках, одна – на лбу, но чума помешала свершиться правосудию.
– Да-а… – согласился Тимофей. – Одна из дворян добрая душа нашлась – не побрезговала… кулачком к твоей харе приложиться…
– Кому рассказать, что преображенец мортусу морду начистил – не поверят! Хоть побожись! – воскликнул Демка.
– Ну, значит, и среди этого вражьего племени совсем бесшабашные попадаются, – без обиды на подначки отвечал Федька. – Вроде того талыгая. Поехали, братцы, солнце уже высоко, а у нас только четыре голубчика на фуре.
– Вы поглядывайте, нет ли где хлева с сеновалом, – сказал сотоварищам Тимофей. – Уж коли разжились скотинкой, так ее бы покормить не мешало.
Федька покидал на «голубчиков» рогожи и сел на облучок.
– Вон тот домишко мне не нравится, – сказал он. – Он мне и третьего дня не нравился.
– Крестом не помечен, – возразил Демка.
– Мало ли что не помечен. Есть такие смуряки охловатые, что больных прячут, не выдают.
– А поди знай, не умнее ли больного спрятать, – задумчиво сказал Тимофей. – Сказывали, в бараках не больно глядят, жив человек или помер. Впал в беспамятство – выходит, не жилец, и тут же его хоронить тащат.
– Когда в беспамятстве, и точно покойника от живого отличить трудно, – согласился Демка. – А я знаю, кто тебе такое сказал. Это ты, когда бараки отбивали, наслушался. Потому народ и поднялся, что врачам-немцам веры нет – живьем-де в землю зарывают.
– Вот за бараки нас уж точно должны были бы простить, – заявил Тимофей. – Мы ведь их от фабричных защищали, не дали врачей загубить.
– Эх… – только и ответил на это Федька. – И фабричных жалко…
– И докторов жалко… – в тон ему добавил Демка.
– Докторов государыня кормит-поит, а фабричным уж пришло с голоду помирать, – возразил Федька. – Как заводы закрыли. На кирпичных сколько народу-то!
– То-то ты их жалеть вздумал.
– А ты, что ль, не пожалел?
– Ладно, будет, – пресек ленивый спор Тимофей, как старший на фуре. – Фабричные о себе позаботятся. В выморочных домах много чего остается – и мука, и крупы. В подвалах – соленья всякие, опять же – огороды, морковка, репа… Коли не слоняться по городу с кольями, а тихонько по огородам шарить – и то продержаться можно. Черт ли их гнал бараки крушить…
Подозрительный домишко оказался просто-напросто заперт – видать, хозяева успели вовремя удрать из Москвы. В соседнем нашли помирающего деда. Дед хрипел – просил воды.
Для такой надобности у мортусов лежали на фуре обгорелые палки и имелся деревянный ковш. Его привязали к палке, добыли в колодце воды и сунули в окно.
– Подождать, что ли? – преспокойно спросил Демка.
– Он еще в себе. Вот как впадет в беспамятство – значит, уже одной ногой в могиле, – возразил Тимофей.
– А помнишь ту тетку в Сыромятнической? До последней минуты в себе была. Раз на раз не приходится, – сказал Демка.
Решили обследовать близлежащие дома – и там обрели довольно «голубчиков», чтобы, забыв про обреченного деда, нагрузить их на фуру и везти на кладбище.
Чумные кладбища были при тех же монастырях, где чумные больницы и бараки – при Донском, Симоновском и Даниловском. Ближе прочих был Симоновский – и то ехать да ехать.
Мортусы и поехали. Дорога доставляла удовольствие – с утра было прохладно, однако день разгулялся, оказался солнечным, хотя и ветреным. Не все деревья разом принялись желтеть и терять листву, иные так и стояли зелеными. И коли поглядеть на такое дерево и на небо, то можно было даже вообразить, что лето длится, а зимы не будет вовсе.
Впрочем, для этого мортусам не требовалось большого воображения – они знали, что вряд ли доживут до зимы.
Избавившись от «голубчиков», они получили приказание ехать к некому дому на Маросейке, про который стало известно: там люди, не намалевав на воротак красного креста, прятались со своими больными до последнего, пока все не перемерли, и только неразумное малое дитя, выбравшись, рассказало про беду.
Приехали – оказалось, что то же приказание до них получила иная фура, дом стоял пуст, ворота нараспашку.
Тогда вспомнили, что не грех бы и перекусить.
Кормежка у них была налажена там же, где жили – а жили в нарочно для того кое-как построенных домах, без печей, одни стены и крыша. Очевидно, строитель полагал, что до зимы чума сама собой сгинет, и немногих уцелевших мортусов можно будет возвращать в тюрьмы.
Они избегали ездить главными московскими улицами, однако на сей раз предпочли прямую дорогу – через Варварскую площадь. За Варварскими воротами следовало сворачивать направо.
И площадь, и пространство у ворот были пустынны, коли не считать неизбежных нищих.
Там-то Демка и увидел занятную парочку – долговязого парня в синем кафтане, который был ему короток – лишь чуть длиннее камзола, и плотного коренастого мужчину в коричневом кафтане, который, наоборот, был длиннее положенного.
– Федя, глянь-ка! – сказал он, – Сдается мне, я эти два рыла уже где-то встречал. Особливо того, долговязого… Тимоша, ну-ка, стегни лошадок, нагоним…
Фура нагнала и обогнала двух пешеходов. Сомнений не было – мортусы повстречали ночного драчуна с его юным товарищем.
– Знакомый вертопрах, – согласился, обернувшись и сквозь прорези колпака вглядевшись в лицо, Тимофей. – Только ночью-то на нем мундирчик был. А вон тот, выходит, твой приятель, Федя… талыгайко…
– Шли б такие приятели к монаху на хрен, – пожелал Федька. – И чего шатаются? Заразу подцепить норовят?
– Нам с тобой барских затей не понять, – успокоил его Тимофей.
* * *
Варварские ворота Архаров и Левушка увидели издали.
– Так вон там, что ли, образ висел? – спросил, указуя перстом вверх, Левушка.
– Так он, поди, по сей день там висит. Кабы убрали – Сидоров бы сказал. А народу, гляжу, не густо, – отвечал Архаров.
Перед ними была широкая и высокая арка ворот, слева от которых торчала приземистая безверхая башня. Над аркой, в нише, и впрямь виднелось что-то вроде образа и даже стояла прислоненная лестница.
– Ги-ись! – негромкий этот оклик заставил их обернуться и быстренько уступить дорогу фуре мортусов.
– Где же тут мастеровой с сундуком сидел? – заинтересовался Левушка. – У башни, что ли?
– Там, где народ не стопчет. Статочно, что и у башни… – Архаров вертел головой, изучал местность – и местность эта была унылая, какая-то заброшенная и запущенная, сплошь деревянные домишки да немощеные улицы. Хотя он знал, что тут, в Зарядье, стояло и немало богатых особняков.
– Вон там! – сообразил Левушка. – Видишь, Николаша, где нищие? Там он сидел!
– Надо же, чума, город на осадном положении, людям самим жрать нечего, а кто-то ведь им подает, – удивился Архаров. – Ты прав, пойдем с ними потолкуем. Толковать буду я, ты стой поодаль.
Они подошли к нищим, сидящим у основания Варварской башни. Но по дороге еще раз услышали «Ги-ись!» и пропустили еще одну фуру.
– Вот кто нам нужен, – Архаров показал на безногого старика, сидящего в деревянной тележке. На старике был грязный зеленый пехотный мундир – надо думать, времен государыни Анны. И стояли по обе стороны тележки два чурбачка с рукоятками – вроде утюгов. Ими он пользовался, отталкиваясь от земли, когда ехал.
Архарова эти чурбачки заинтересовали – он подошел поближе, чтобы их разглядеть. Таким образом, и выбор был сделан – к кому обращаться.
– Помолись за мою душу грешную, – сказал Архаров старику, бросая ему на колени монетку. – Что это тут негодяи разъездились? Вторая уж фура.
– Спаси Господи. А стоянка у них, сударь, неподалеку, на бастионе, – объяснил старик. – И домишко ихний тут же. Нам и хорошо, они хоть и негодяи, а хлебом делятся.
– Что за бастион? – удивился Архаров.
– Земляной бастион, еще при царе Петре строен. Шведов, что ли, в Москве ждали. А может, и турку.
– То есть, толком не знаешь?
– Про свои баталии все тебе расскажу, я с фельдмаршалом Минихом в Крым ходил, я Очаков брал. Нас из Очакова точно такая же чума выжила, не чаяли, как и уцелеем.
– А ног где лишился?
– А когда со шведами воевали.