Нергал присоединился к придворным; толпа, издавая ликующие возгласы, с ненавистью хлопала в ладоши, славя нового фаворита.
…Вторично облобызав лапы золотого Дракона, Шамаш покинул зал: царь приказал немедленно приступить к исполнению обязанностей. Тяжелая цепь натирала шею. Едва оказавшись за дверью, он прислонился к холодной стене, стремительно погружаясь в забытье, – подобно лошади, он уже научился спать стоя, используя каждую свободную минуту. Сон обволакивал его облаком, заворачивая в нежную ткань, унося на крыльях – туда, где ему виделось недавнее прошлое. Пробуждение в спальне. Зуд сбоку, в основании шеи: полированная медная пластина отражает две точки – обе смахивают на следы укусов огромных москитов. Каменная сонливость, текущая по жилам, словно жидкий сахар. И тень Хозяина, чьи темные крылья закрывают все вокруг – даже царя на золотом троне, – отбрасывая во тьму величие Дракона. Хозяин милостив. Он утолил ГОЛОД, напоил свежим нектаром и взял Шамаша на ночную службу. К чему этот жалкий мир? Перспективы, открывшиеся перед ним, значительнее, нежели собачья цепь начальника дворцовой стражи. Поцелуй Хозяина уравнял его с богами… или с демонами. Какая разница?
– С тобой что-то случилось, дорогой Шамаш? – пробился через пелену сна участливый голос. С усилием, разрывая мягкое покрывало вокруг головы, он убедил себя проснуться. На каждом веке будто повесили слона.
– Нет, – умирающе улыбнулся он, заставив губы ползти в разные стороны. – Все чудесно. Спасибо тебе, о великий Мардук. Я просто… немного устал.
Холеный лоб царевича пересекла морщина.
– Ты сильно изменился, Шамаш, – с легким раздражением сказал он. – Стал избегать наших дневных прогулок в саду. Постоянно спишь. Не посещаешь танцовщиц в «тайной комнате». Может, ты все-таки болен? Не стесняйся, будь откровенен. Я попрошу отца прислать лекаря Эллиля.
– Благодарю, – произнес Шамаш как можно подобострастнее, сдержав позыв к тяжелой зевоте. – Если я не приду в себя через три дня, то воспользуюсь твоей милостью. Прости меня, Мардук. Мое сердце сгорает от счастья при одном твоем виде. Наверное, я слишком переутомился.
Он поклонился, целуя руку царевича. Ладонь того была перевязана платком – последствие ритуала сабиум при открытии нового зиккурата в Эсагиле. Ритуал этот, по мнению Шамаша, был глупым и даже вредным, но… Храмовые жрецы ложатся костьми, когда пытаешься изменить их правила. Хлопнув фаворита по плечу, царевич Мардук показал жестом – тот может идти. Шамаш удалился стариковской, шаркающей походкой.
…Новый начальник стражи проснулся глубокой ночью – от звона в голове, словно кто-то бил палицей по громадному колоколу. Он открыл глаза: разумеется, в колокол никто не звонил. У изголовья ложа стоял воин внутренней охраны, мертвое лицо светилось во тьме белым пятном.
– Пора, господин, – глухо сказал он. – Хозяин скоро появится.
Шамаш завернулся в желтую шелковую материю, стараясь не глядеть на обескровленные щеки солдата. Встав, он последовал за мертвецом – через весь безлюдный дворец. Резиденция Шуту Бит была огромна, она изначально задумывалась архитектором как крепость среди крепостей: пять комплексов, каждый с открытым двором и парадным залом, и все соединены воротами. Весь первый двор занимали отряды дворцовой стражи; на пути им иногда попадались и другие воины – бледные, с потеками крови за ушами, посиневшими от укуса затылками. Живые трупы, поднимая на Шамаша горящие глаза, любезно кивали стражнику как давнему знакомому. Совершив примерно тысячу шагов, попутчики достигли огромной пирамиды Мидийского сада: десятки одинаковых круглых террас на столбах из камня, каждая из которых возвышается над другой на пятьдесят локтей. Террасы (их покрывал густой слой плодородной земли) были засажены чудесными растениями и редчайшими деревцами, чьи саженцы привозились купцами из таких отдаленных земель, как Китай либо Пуния.[17] А вот вода для поливов доставлялась прямо из реки – ее качали рабы с помощью ручных насосов. Слушая журчание ручьев в ночной тишине и мягкий шелест пальмовых листьев, Шамаш легко нашел дорогу среди террас: вниз по одной из витиеватых лестниц, до секретного грота. Тайник был вырыт детьми в самом основании сада по приказу Хозяина – горы земли и мусора, оставшиеся от работ, сбросили в реку (о, что бы мы делали без этой реки!). Узкий вход в подземелье закрывался люком и удачно маскировался кустами фиолетовых цветов из Афин. Появление царедворца не стало сюрпризом – в убежище, слабо освещенном горсткой лучин, уже ждали тридцать человек: дворцовые стражники, рабы-вардумы и кухонные слуги-мушкенумы. При массе внешних различий каждый неуловимо напоминал соседа. Одна большая дружная семья… побледневшие и худые твари с огнями глаз на пятнах мучнистых лиц, навеки связанные кровными узами. Обращенные столпились вокруг трех деревянных столов, мелко сучили ногами от нетерпения, тряслись, роняя на подбородки слюну… Некоторые даже обмочились – натужно хрипя, как псы у ворот бойни. На плохо оструганных досках, пытаясь сбросить веревки, корчились в страхе три нубийские рабыни с невольничьего рынка в Борсиппу: как и положено ценному товару, девственницы. Соблазнительно-темная кожа истекала горошинами пота: вовсе не от жары, а от ужаса. Ожидавшие пира существа зримо менялись с каждым мгновением: дрожащие тела пронзили волоски звериной шерсти, очи вспыхнули красным огнем, передние зубы удлинились. Тихое ровное рычание наполнило подземелье, подобно мерному течению реки в камышах. Заметив приход Шамаша, обращенные дружно поклонились, тот ответил небрежным кивком. И в мире дворцовой роскоши, и в царстве подземных теней он считался уникальным избранником – не обычным, не таким, как все. Стражник, явившийся вместе с ним, припал к земле: он уступал вожаку почетное место у горла первой из рабынь. Никто из детей не собирался обратить в себе подобных черные комки дрожащей плоти: те им не ровня, пленницам предстоит послужить лишь ужином. Не сдерживаясь более, потеряв начальственную величавость и дворцовый лоск, Шамаш раскрыл рот – клыки изогнулись, словно зубы кобры. Кровь из прокушенной шеи нубийки сахарным фонтаном оросила черный язык: от восторга ноги царедворца подломились. Тяжело рухнув на колени, он глотал восхитительную жидкость, наполняя тело забытым ощущением жизни. Проба была снята. Прочие не стали ждать приглашения: тела двух девушек в мгновение ока растерзали в клочья. Морды покрылись пеной и брызгами крови. Одно из молодых существ, мотая головой, грызло сердце рабыни, двое других затеяли с ним драку, в тщетной попытке отобрать лакомый кусок. Третья невольница, осознав свою незавидную участь, обмякла: она успела лишиться сознания. Однако дети и не думали покушаться на содержимое ее артерий. Это законный ужин Хозяина – его жертва обязана оставаться нетронутой, как невеста в первую брачную ночь. Фиолетовые цветы на входе заколыхались… некто, пыхтя, старался приоткрыть крышку грота волчьими когтями. Обращенные, включая Шамаша, простерлись ниц, не вытерев окровавленных ртов, на ходу дожевывая куски нежного мяса, – каждый стремился выразить повиновение ночному призраку. Мягко переступая лапами, Хозяин подошел к Шамашу, лизнул его в шею шершавым языком – от удовольствия тот вздрогнул, жмуря глаза, по телу царедворца пробежала дрожь. Не теряя времени, Хозяин поднялся на дыбы: сомкнув передние зубы на горле рабыни, он насладился ее последней судорогой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
