— Ну вот, теперь можно приступить к делу, — объявил Фишер, ударив молотком и зафиксировав в протоколе новую победу.
— Давно пора, — заметил Бомбасто.
— Просите слова, если хотите что-то сказать, — предупредил его Фишер.
— Я уже взял слово без спроса и буду говорить ровно столько, сколько мне надо. Я считаю, что мы прежде всего обязаны дать плоту имя.
В самом деле, никто не подумал об этой важной детали. И все единодушно поддержали Бомбасто.
— Раз плот ваш, вы и предлагайте имя, — язвительно сказал Фишер. — Полагаю, оно у вас давно придумано.
— Точно. Кстати, имя само напрашивается — «Экваториана».
Ребята закричали «браво!», Фишер внес в протокол название плота и приветственные возгласы.
Дальше совет перестал интересовать Бомбасто. Зато Фишер был в ударе и произнес небольшую речь:
— Итак, мы подошли наконец к главному вопросу повестки дня, а именно — как лучше устроить жизнь и работу на плоту. Надеюсь, все со мной согласны, что надо и впредь дежурить круглые сутки. К числу постоянных дел относятся также ловля рыбы и приготовление пищи. Вероятно, вы согласитесь, что все без исключения (эти три слова председатель произнес особенно громко и пристально поглядел на Бомбасто) готовы выполнять свой долг. Я составлю расписание, чтобы у каждого труд равномерно чередовался с отдыхом. Конечно, мы сделаем небольшое исключение для Чико, освободим его от рыбной ловли, так как он не умеет плавать. Зато Суматоха, наверно, готов лишний раз половить рыбу, вместо того чтобы стряпать. Да и я тоже. Кто хочет что-нибудь добавить или возразить?
— Я хочу, — всем на удивление объявил Чико. — Я буду стряпать и делать любую работу во все будние дни, только освободите меня в воскресенье. В воскресенье работать грех.
— Это можно, — пошел ему навстречу Фишер. — Конечно, так будет труднее справедливо распределить работу. К счастью, я давно привык составлять сложные графики. Что скажут остальные?
Все кивками подтвердили свое согласие. Даже Бомбасто, который во время речи Фишера делал вид, будто высматривает птиц. Удар молотка подтвердил, что решение принято. Он еще не отзвучал, а Бомбасто уже был на ногах.
— Погодите, заседание не окончено! — строго воскликнул Фишер. — Есть еще одно важное дело — наш стол.
На лице у каждого был написан вопрос. Фишер нарочно дождался, когда Бомбасто опять сядет, и продолжал:
— Да-да, наш стол, А точнее, беда в том, что в дальнейшем мы не сможем так часто готовить рыбу. Подумайте сами, и вы согласитесь, что наших дров не хватит навечно. Значит, рано или поздно придется есть сырую рыбу… Да вы не пугайтесь! Сырая рыба очень вкусная — во всяком случае, тунец. Вы попробуйте.
Он достал ножик и вырезал несколько кусков из спины тунца, выловленного Суматохой как раз перед началом заседания. Оказалось, что главное — управиться с первым куском. У темно-красного мяса был свежий привкус морской воды, который им даже понравился.
Один Бомбасто твердил, что он в рот не возьмет сырую рыбу — слишком противно. Откуда он это взял, если еще никогда и не пробовал? Но генерал не захотел ничего объяснять. И вид у него был такой сердитый, что ребята не решились допытываться.
— Если будем есть жареную рыбу через день, дров хватит еще недели на две, — примирительно произнес Фишер. — А за это время мы привыкнем к новой диете.
Но Бомбасто не хотел с этим мириться и презрительно отпарировал:
— Вот что значит торгаш — экономит и скаредничает без всякой нужды. У нас на борту куча топлива, его можно использовать, когда кончится бревно. Между прочим, если вы помните, это я его раздобыл, когда мы уходили с Эспаньолы. К тому же, я уверен, в море найдется вдоволь плавника. Надо только больше полагаться на судьбу и поменьше трусить.
Фишер вспыхнул от гнева и уже хотел высказать свое (далеко не лестное) мнение о Бомбасто, но разговор о дровах напомнил ему, что председательский молоток как-никак лучшее оружие в борьбе против генерала. И, взяв свою дубинку в руки, он потребовал провести голосование. Чико не уловил, о чем идет речь, и машинально проголосовал против, потому что так поступил Бомбасто. Но Суматохе и Ниссе слова Фишера показались очень мудрыми. И предложение председателя было принято тремя голосами против двух. Победным ударом председательского молотка Фишер завершил первое заседание совета.
Однако Бомбасто не был сокрушен. Он оказался куда хитрее и коварнее, чем думали Фишер и ребята. Генерал заявил, что из-за их дурацкой выдумки будет есть только через день, а именно — когда будет жареная рыба. Ни Фишер, ни ребята не видели причин мешать ему осуществить столь героическое решение, и они ограничились тем, что подтолкнули друг друга в бок и обменялись выразительными взглядами. Но когда Бомбасто за обедом преспокойно начал откладывать себе жареное тунцовое филе в запас на следующий день — день сырой рыбы, — они, конечно, возмутились. Однако у Бомбасто был приготовлен отличный ответ:
— Если вы не дадите мне откладывать рыбу в запас, я съем все сразу. У меня большой живот, места много. Мне все равно, где хранить пищу, итог будет один и тот же.
Фишеру пришло в голову ввести норму на жареную рыбу, каждый раз давать строго определенную порцию. Но тут даже ребята сказали, что это чересчур. Тем более, что в рыбе нехватки не было и они на этом почти ничего не выигрывали. (А в душе они еще побаивались, что Фишер, отмеряя паек, даст волю своей скупости.) И ведь все равно Бомбасто рано или поздно придется капитулировать. Кончатся дрова, и он поневоле согласится есть сырую рыбу, чтобы не умереть с голоду.
Прошло две недели. Встречных судов не было. Медленно, но верно плот «Экваториана» шел через Тихий океан. Ветвь рожденного Антарктикой холодного течения, в которую они попали, все больше смешивалась с теплыми водами и прогревалась тропическим солнцем, и цвет моря постепенно от тусклого, серо-зеленого переходил в мерцающий ярко-синий. В это время появились другие рыбы и внесли приятное разнообразие в их стол, который доселе состоял только из жареного и сырого тунца. Новым блюдом стали летучие рыбы, выскакивавшие из воды будто стрелы, выпущенные из подводного ружья неким морским божеством. Размером и видом они напоминали сельдь, но, в отличие от сельди, расправляли плавники и летели по воздуху, словно планер. Высота полета была небольшая, всего метр-другой над поверхностью моря, зато дальность вполне приличная — подчас свыше ста метров.
— Смотри, как разыгрались! — воскликнул однажды Суматоха, провожая восхищенным взглядом стайку летучих рыб, которая легко и изящно пронеслась мимо плота.
— Да, совсем как ласточки весной, — сказал Фишер. — Но ты ошибаешься, если думаешь, что они летают для забавы или чтобы поразмяться. Летучие рыбки спасаются в воздухе от хищников. А конец обычно тот же, что у людей, которые в бегстве ищут спасения от своих проблем… Видишь, вот тебе и пример! Спустилась прямо в пасть к тунцу.
По предложению Фишера в дни жареной рыбы они стали разводить огонь в бочке и стряпать уже вечером, как стемнеет. Пламя, словно магнит, привлекало летучих рыб, и они десятками приземлялись на палубе. Раз, когда коком был Суматоха, произошел случай, который вызвал всеобщее ликование, — в ту минуту, когда он ставил на огонь сковородку, прямо на нее опустилась летучая рыба!
А когда и эта рыба начала им приедаться, вдруг появился новый вид. Первым с ним познакомился Суматоха; он в это время нес вахту, а все остальные прилегли вздремнуть в тени каюты. Если летучая рыба, описав в воздухе изящную дугу, уходила в воду с чуть слышным всплеском, то эта после прыжка шлепнулась в море так тяжело, что во все стороны полетели брызги. И она была намного крупнее. Представьте себе мирно спящих людей, которых внезапно окатывают водой, и вы поймете, почему команда вскочила на ноги и принялась бранить Суматоху. Лишь когда вторая рыба (а может быть, та же самая) выскочила с другой стороны плота, стало ясно, что Суматоха ни при чем.
— Да это дорада, она же золотая корифена! — радостно крикнул Фишер.
Он живо достал подводное ружье и маску, нырнул в море и всего через две-три минуты вернулся на плот с плоской, тупоголовой рыбой длиной больше метра. Сразу было видно, откуда она получила свое имя: сине-зеленые бока исчертили широкие, отливающие золотом полосы.
— Какая красивая! — восхищенно сказал Чико и погладил ее.
— Весит что-нибудь двадцать восемь — тридцать фунтов, — деловито заметил Фишер, взвешивая добычу на руках.
Любимый спорт Фишера — угадывать вес пойманных рыб — давно уже надоел ребятам, и они только вяло кивнули. Но их равнодушие его не обескуражило, он подвесил корифену на самодельном безмене и гордо заявил:
— Я верно сказал, двадцать девять с половиной фунтов! Корифены никак не могут тягаться с тунцами. Мировой рекорд — всего-навсего шестьдесят семь с половиной фунтов.
