Она вошла в один из домов. Заговаривать с ней было слишком поздно. Да и что бы я ей сказал? Эта улица была так далеко от набережной Турнель и кафе "Данте".
Я прошел мимо дома и посмотрел на номер. Действительно ли она тут живет? Или только пришла в гости? Я даже задал себе вопрос: можно ли узнать человека со спины, по походке? Я повернул назад, к скверу. Ее машина стояла на том же месте. Я чуть не оставил ей записку на ветровом стекле с номером телефона моего отеля. На станции обслуживания на авеню Нью-Йорк меня ждала машина, которую я взял напрокат накануне. Эта мысль пришла мне в голову в отеле. Квартал показался мне таким пустым, а путь пешком или на метро по августовскому Парижу таким одиноким, что перспектива располагать автомобилем утешила меня. Так у меня будет впечатление, что я в любой момент, как только захочу, могу уехать из Парижа. Последние четырнадцать лет я чувствовал себя пленником других и себя самого, и все мои сны были похожи друг на друга: это были сны о бегстве, об отъездах на поездах, на которых я, к несчастью, опаздывал. До вокзала я ни разу не добирался. Я терялся в переходах и на платформе, а поезд метро все не шел. А еще мне снилось, что, выйдя из дома, я сажусь за руль огромного американского автомобиля, который мчится по пустынным улицам к Булонскому лесу, но шума мотора я не слышу и испытываю ощущение легкости и блаженства.
Хозяин станции обслуживания вручил мне ключ зажигания. Я увидел его удивление, когда я дал задний ход и чуть не врезался в одну из бензоколонок. Я боялся, что не смогу остановиться на следующем светофоре. Так было в моих снах: тормоза отказывали, я не останавливался ни на одном светофоре и ехал в обратном направлении по улицам с односторонним движением.
Мне удалось поставить машину перед отелем. Я попросил у администратора телефонный справочник. По тому адресу Жаклин не оказалось. Но за пятнадцать-то лет она, разумеется, вышла замуж. Чья же она жена?
Делором П.
Динтияк
Джонс Э. Сесил
Лакост Рене
Вальтер Ж.
Санчес-Сирес
Видаль
Мне только и оставалось, что позвонить каждому.
В телефонной будке я набрал первый номер. Долгие длинные гудки. Потом ответил мужской голос:
- Слушаю... Алло?
- Можно Жаклин?
- Вы ошиблись номером. Я повесил трубку. Набирать другие номера у меня не хватило мужества.
Я дождался наступления ночи. Вышел из отеля. Сел за руль и тронул с места. Я хорошо знал Париж и, если бы был пешком, выбрал бы наикратчайший путь до Мюэт, но на машине я блуждал. Я давно не сидел за рулем и не знал, на каких улицах одностороннее движение. Решил ехать прямо, никуда не сворачивая.
Я сделал длинный объезд через набережную Пасси и авеню Версаль. Потом поехал по пустынному бульвару Мюра. Я мог бы не останавливаться на красный свет, но мне нравилось соблюдать правила. Ехал я медленно, беспечно, словно летним вечером вдоль берега моря. Светофоры посылали свои загадочные и дружеские сигналы только мне.
Я остановился у дома с другой стороны улицы, под первыми деревьями Булонского леса, там, где фонари оставляли зону полумрака. Обе окованные стеклянные створки входной двери были освещены. Как и окна последнего этажа. Окна эти были распахнуты, и на одном из балконов виднелось несколько фигур. Я услышал музыку и неясный шум разговора. Перед домом останавливались автомобили, и я понял, что вылезавшие из них и входившие в подъезд люди поднимались на последний этаж. В какой-то момент кто-то склонился с балкона и окликнул пару, уже входившую в подъезд. Это был женский голос. Он сообщил паре, на какой этаж им подниматься. Но это не был голос Жаклин; по крайней мере, я его не узнал. Я решил больше не стоять в засаде, а подняться наверх. Если прием действительно у Жаклин, то какова будет ее реакция на неожиданное появление человека, о котором она ничего не слышала пятнадцать лет. Мы были знакомы очень недолго - три-четыре месяца. Но она, конечно же, не забыла этот период... Если только ее нынешняя жизнь не стерла его, как слишком яркий свет прожектора отбрасывает во мрак все, что находится за пределами радиуса его действия.
Я дождался новых гостей. На сей раз их было трое. Один из них указал рукой на балконы последнего этажа. Я присоединился к ним в тот момент, когда они входили в дом. Двое мужчин и женщина. Я поздоровался с ними. У них не возникло никакого сомнения: я тоже приглашен туда, наверх.
Мы вошли в лифт. Мужчины говорили с акцентом, но женщина была француженкой. Они были чуть старше меня.
Я с усилием улыбнулся. Сказал женщине:
- Там, наверное, мило. Она улыбнулась в ответ.
- Вы друг Дариуса? - спросила она.
- Нет, я приятель Жаклин. Она не поняла.
- Давно я не видал Жаклин, - добавил я. - Как она поживает? Женщина нахмурила брови.
- Я ее не знаю.
Потом обменялась с мужчинами несколькими словами по-английски. Лифт остановился.
Один из мужчин позвонил в дверь. Мои руки вспотели. Дверь открылась, и я услышал гам и музыку. Нам улыбнулся мужчина с зачесанными назад каштановыми волосами и смуглым лицом. Он был в бежевом полотняном костюме.
Женщина расцеловала его в обе щеки.
- Добрый вечер, Дариус.
- Привет, дорогая.
У него был густой голос с легким акцентом. Мужчины тоже произнесли "Добрый вечер, Дариус". Я молча пожал ему руку, но он вроде не удивился моему присутствию.
Он провел нас из прихожей в гостиную с раскрытыми окнами. Повсюду стояли группки гостей. Дариус и те трое, с которыми я поднялся на лифте, направились к одному из балконов. Я не отставал от них ни на шаг. На пороге балкона их перехватила какая-то парочка и между ними завязался разговор.
Я держался поодаль. Они забыли обо мне. Я укрылся в глубине зала и уселся на краю дивана. На другом его краю тесно прижавшись друг к другу сидели двое молодых людей. Они приглушенно разговаривали. Никто не обращал на меня ни малейшего внимания. Я пытался найти Жаклин во всей этой толпе. Я наблюдал за этим Дариусом, на пороге балкона. Очень стройный в своем бежевом костюме. Я бы ему дал лет сорок. А может Дариус - муж Жаклин? Гам разговоров заглушала музыка, доносившаяся, кажется, с балконов.
Я заглядывал в лицо каждой женщине, но ни одна из них не была Жаклин. Я ошибся этажом. Я даже не был уверен, что она живет в этом доме. Теперь Дариус стоял посреди гостиной, в нескольких метрах от меня, с очень грациозной блондинкой, слушавшей его крайне внимательно. Время от времени она смеялась. Я прислушался, чтобы выяснить на каком языке она говорит, но ее слова заглушала музыка. А почему бы не подойти прямо к этому человеку и не спросить его, где Жаклин? Он откроет мне своим низким и любезным голосом тайну, которая на самом деле вовсе не тайна: скажет, знает ли он Жаклин, его ли она жена или на каком этаже живет. Вот и все, куда уж проще. Он стоял лицом ко мне. Теперь он слушал блондинку и его взгляд случайно остановился на мне. Сначала мне показалось, что он меня не видит. А потом он дружески помахал мне рукой. Кажется, он был удивлен тому, что я сижу один на диване и ни с кем не разговариваю. Но я чувствовал себя куда удобнее, чем тогда, когда вошел в квартиру; передо мной возникло воспоминание пятнадцатилетней давности. Мы с Жаклин приехали на лондонский вокзал Чарринг Кросс около пяти вечера. Взяли такси и поехали в гостиницу, случайно выбранную в путеводителе. Ни я, ни она не знали Лондона. Когда такси поехало по Молл и передо мной открылась эта окаймленная тенистыми деревьями авеню, двадцать первых лет моей жизни рассыпались в прах, как груз, как наручники или доспехи, от которых я и не мечтал избавиться. Но это произошло: ото всех этих лет ничего не осталось. И если счастье - это то легкое опьянение, которое я испытывал в тот вечер, то впервые за свою жизнь я был счастлив.
Позднее совсем стемнело, и мы пошли прогуляться куда глаза глядят, в сторону Эннисмор Гарденс. Мы шли вдоль ограды запущенного сада. С последнего этажа одного из домов доносились музыка и голоса. Окна были распахнуты, и на свету вырисовывалась группа фигур. Мы стояли, прижавшись спиной к забору сада. Один из гостей, сидевший на решетке балкона, заметил нас и жестом пригласил подняться. Летом в больших городах люди, давно потерявшие друг друга из виду или совсем не знакомые, встречаются однажды вечером на какой-нибудь террасе, а потом снова теряют друг друга. И ничто не является по-настоящему важным, ничто не имеет истинного значения.
Дариус подошел ко мне:
- Вы потеряли ваших друзей? - спросил он с улыбкой.
Я не сразу понял, что он имеет в виду тех троих из лифта.
- Это не совсем мои друзья.
И тут же пожалел об этих словах. Мне не хотелось, чтобы он задал себе вопрос, почему я нахожусь в его квартире.
- Я знаком с ними совсем недолго, - объяснил я. - Им пришла в голову хорошая мысль привести меня к вам...
Он снова улыбнулся:
- Друзья моих друзей - мои друзья.
Но я его стеснял, потому что он не знал, кто я такой. Чтобы его успокоить, я сказал как возможно более ласковым голосом:
