— Иди сюда! — сказал я, и притянул к себе жену, которая поняла смысл игры и для приличия, чтобы достичь вершины безприличия, чуточку сопротивлялась.
— Не нужно вот только таких красавчиков-офицеров допускать в нашу спальню, тем более, когда я обнажена, — сказала Катя, пытаясь отдышаться после эмоционального урагана.
— И ты не спала? Катька, вот десять лет назад пожалел тебя… — начал было я отповедь, но не почувствовал ревности, даже успокоился.
— Я с тобой честная, прямо и говорю, что вокруг таких вот бравых офицериков всегда флер из амурчиков. Я изворачиваюсь от стрел божков любви, стараюсь, — говорила Екатерина.
— А я знаю, где таких бесенят с луком и стрелами изгоняют, могу устроить! — почти что отрешенно говорил я.
— Опять монастырем пугаешь? Ты вот лучше вот так, как ночью и утром… Я столь измотана буду, что и не посмотрю ни на кого.
— Ага! Но впредь дежурный офицер во дворце будет карликом. Нет и тут могут быть нюансы. Уродливый карлик! Вот такой мне нужен дежурный офицер, — сказал я, и мы рассмеялись.
— Через час буду в столовой и готовой к работе! — резко сменила Катя тему и стала вновь расчесывать свои локоны, изрядно растрепавшееся после исполнения супружеского долга.
Катя ушла, а я потребовал к себе английского посла Джона Хобарта.
Наверняка в истории дипломатии останется отпечаток от того, как некогда Россия поступила с прусским послом Фенкенштейном. Больше года тот заносчивый дипломат был в заточении. Его клетка, впрочем, если и не была золотой, по позолоченной точно. Однако, заточение, оно таковым и является, пусть там и кормят хорошо и еще и книжки читают на ночь.
Английский посол, вопреки некоему стереотипу о повсеместном коварстве англов, прибывающих в Россию, был симпатичен. Не внешне, не мне судить, но думаю, что подобный типаж нездоровой худобы дамам не особо нравится. Джон, насколько я смог его узнать за полтора года после назначения, был человеком справедливым и обделен английской чопорностью, несмотря на весьма и весьма аристократическую родовитость. Мы во-многом с ним сходились и так же позволяли некоторые вольности в общении, например, я возмущался карательными «папискими» законами против ирландцев-католиков, и, что было удивительным, посол мне вторил [в РИ Хобарт стал одним из не многих англичан, которого уважали ирландцы].
Так что заточения не будет, отпущу его. Но поговорить и выказать свое дипломатическое неудовольствие хотел лично. Неплюев по своим инстанциям проведет официальные ноты протеста, а я лично передам объявление войны. И Сделаю это, в знак некой предрасположенности к послу, конфиденциально, но под роспись. А то еще утеряет где.
Прекрасно понимая, что меня вынуждают действовать по неким правилам, исключающими открытое противостояние на всех фронтах, а приглашают к локальным конфликтам, прежде всего в Средиземном море, я поступал нелинейно, чтобы сбить с толку английскую аналитику. Уверен, что англичане станут ломать голову, что я вообще задумал, если объявляю войну. Почему делаю это сейчас, но не делал десять лет назад, когда хотя бы был шанс встретиться сухопутными армиями на поле боя. Уверен, что и в этой войне встретимся, как бы не хотелось лаймам чужими руками жар загрести.
Бить вероломных англичан, где бы они не находились! Вот лозунг, который заставит задуматься и шведов и самих англичан. Тут мысли островитян могут уйти в ту плоскость, как размышления: не хочет ли Россия поучаствовать в войне в том числе и в колониях. И хватит ли тридцатитысячного английского корпуса для сдерживания все и вся в североамериканских колониях. К слову, у нас в Луизиане уже должно быть не менее двух полноценных дивизий. И это не считая казачьих отрядов до тысячи сабель.
Повоюем!
Глава 3
Петербург
14 августа 1762 года. 14:00
Ровно в 14:00 14 августа 1762 года в приемном зале Петергофа были собраны члены правительства, сенаторы, которые только были в Петербурге, обитатели двора, из числа разного рода камердинеров, пажей, старших фрейлин, а так же послы иностранных государств. Фельдъегерской службе удалось изловить и привезти всех нужных персон. И подобная работа достойна похвалы, или даже вознаграждения. Так оперативно собрать кворум из российских элит!
Уж не знаю, насколько представители знати выражали недовольство, что говорили, когда их подымали из постелей. Не удалось до конца искоренить обычай елизаветинской эпохи засиживаться до поздней ночи, и часто Петербург еще спал, когда уже начинался обед у служащих министерств или иных ведомств. Но, пусть англичанам шлют претензии, именно они и послужили причиной ранних подъемов послов, сенаторов и доставки их во дворец. Может, все же не доставки, а, скорее, сопровождении. Иначе, если еще заставлять господ проехаться в каретах фельдъегерской службы, мероприятие становится больше похоже на арест. Если бы дело происходило в Петербурге, то сбор людей мог стать более организованным, но мой, Петровский, дворец еще не достроен. Именно в этом, не дворце, а, скорее, дворцовом комплексе я и предполагал работать в теплое время года, используя Петергоф больше, как «дачу». Такую себе дачу на сотни гектаров земли. Ничего, весной уже буду переезжать в новое жилище.
— Божию поспешивающего милостью Петр Третий, Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, Царь Казанский, Царь Крымский, Господарь Молдавский, Государь Царьградский, Царь Армянский и Грузинский, Владетель Западноамериканских земель и островов Сахалин, Эдзо… и прочая, и прочая, — раздавалось под сводами большого приемного зала.
Увеличился мой титул, теперь, если его прочитать с начала до конца, так и выспаться можно. Ничего, думаю, скоро может еще какой-нибудь титул прибавится или уменьшится, если мне не удастся отстоять свою державу. Нет! Вариантов не имею, отстоим. Россия сейчас в такой силе, что, собравшись, сможет многое на удивление врагов.
— Вручаем Вам, посол Соединенного королевства Англии и Ирландии, сэр Джон Хобарт, второй граф Бакингемпшир уведомление, что отныне наши державы находятся в состоянии войны, причиной которой стало вероломное нападение Англии и уничтожение русской военной эскадры, находящейся на острове Мальта с дружественным визитом, — продолжал вещать зычный голос церемонимейстера.
Хобарт держался с достоинством, но было видно, что он сожалеет и, вероятно, чувствует себя не слишком уютно. Конечно, когда все взоры на тебя, а зарисовщики с упоением рисуют происходящее, чтобы выпустить газету с рисунком, нельзя находиться в полном самообладании, по крайней мере, внутренне. Его увидит вся Европа. Я точно знал, что русские газеты популярны даже за рубежом, мы ранее отправляли тысячи экземпляров заграницу, а журнал «Россия» уже выпускается на французском языке и читаем в европейских салонах.
Сама церемония объявления войны не заняла и десяти минут, и я, под недоуменные взгляды многих собравшихся, пригласил Джона Хобарта на приватный разговор.
— Виски? Абсента? — спросил я у графа.
— Я недоумеваю, Ваше Величество, почему Российская империя объявляет войну моей стране? Вы же даже не попытались выслушать мою, английскую точку зрения на произошедший инцидент. Может, все же был смысл договориться? Столько общего у России и Англии, чего стоит только торговля! Российская империя — главный торговый партнер моей страны, — сокрушался посол.
— Мой друг… Именно так! Не удивляйтесь, Вы — мой друг! Несмотря на то, что и Вы были в курсе приготовлений Вашей державы к новой войне с моей империей. Именно потому и вырос за последнее десятилетие товарооборот. Вы строили новые корабли из нашего дерева, оснащали их парусами и канатами нашего производства. Вы даже заказывали у нас якоря и листы меди для обшивки днищ ваших кораблей. Вот оттуда и вырос товарооборот. Он неминуемо иссяк бы, ибо программа строительства английского флота закончилась, как, впрочем, дно показывает и ваша казна. Да, я пониманию некоторые процессы в экономике и умею считать, впрочем, в России грамотных людей все больше и считать умеют многие и кроме императора. Так что все предельно ясно: если есть флот, построенный напряжением сил, то его нужно использовать, иначе все зря. Через пятнадцать-двадцать лет многие корабли потребуют капитального ремонта. Тратить деньги попусту Англия не умела никогда, значит, наши страны ждут противостояния. И… не скажу, что мы готовы, но и сдаваться… как-то нельзя, — говорил я, подкидывая в монолог немного лжи и страха, наблюдая за реакцией посла.
