— Но как ты окажешь ему услугу? — Агген заинтересованно, хозяйским оком, оглядела лежащего и, кажется, потерявшего уже сознание Айтьера. — Он тебя даже не видит. Кругом столько пыли! А этих-то, которые его волтузят, — их целых четверо…
Филипп многозначительно подмигнул девочке и… исчез.
* * *
Сквозь пыль, забившуюся в нос и под веки, Айтьер видел только тяжелые сгустки материи, которые наносили ему удары, поначалу болезненные, а потом лишь утомительные. Он знал, что где-то в непостижимой дали скрывается Вицерия, но ее застилали толстенные облака, так что возлюбленная представлялась ему парящей в поднебесье, на вершине горы; вокруг же самого Айтьера не было ничего, кроме праха, и сам он тоже был прахом.
Флодар также не считал поверженного противника ничем иным и потому бил его без всякого сожаления, ни разу не умерив силу удара; все остальные поступали точно так же.
И вдруг неизвестно откуда — из пустоты — на них обрушился незнакомец. Все стоящие на земле, и Вицерия в поднебесье, и Айтьер во прахе, — все они не могли взять в толк, откуда взялся чужак. Он действительно как будто соткался из воздуха и вырос прямо перед ними. Пользуясь изумлением врагов, он ловко засветил Флодару в нос, Озорио — в глаз, Эрифандеру — в переносье, Анхарно — в живот, а Хименеро он пнул по голени. Затем он подобрал палку-погонялку, которую выронил Айтьер, и огрел Флодара по голове, Озорио — по скуле, Эрифандера — по лбу, Анхарно опять ткнул в живот, а Хименеро получил второй удар по голени.
Все это он проделал в считаные секунды, а потом закричал и затопал ногами, и тут только все разглядели, какое страшное, какое нечеловеческое у него лицо, со сдвинутыми к переносице совершенно плоскими глазами.
Ужас охватил молодых людей, и они, хромая, стеная и хватаясь друг за друга, бросились бежать. Их не смущало даже присутствие Вицерии, чьи волосы больше не дрожали, а прямо-таки плясали на плечах и спине.
Агген выскочила на поле боя, где стоял, тяжело переводя дыхание, победитель Филипп, схватила в горсть пыль и швырнула вслед убегающим.
— Вот вам!
Айтьер зашевелился на земле и заскрежетал зубами.
Агген опять забралась в сумку, извлекла оттуда флягу и вылила ее содержимое Айтьеру в лицо.
— Тьфу! — выговорил тот.
— Ага, видишь! — обрадовалась Агген, поворачиваясь к Филиппу. — Я говорила тебе, что он будет нам благодарен. — Хотя на самом деле это утверждал Филипп; Агген же сомневалась. — Теперь можно завязывать с ним знакомство и просить о чем угодно. Начинай.
— Я Филипп, — произнес Филипп, помня наставления Агген, которые девочка давала ему накануне.
— Тьфу ты, — повторил Айтьер.
Он сел и зажмурился.
— Спроси, это его обруч? — зашептала Агген, повисая у Филиппа на руке. — Можно я заберу? Мне очень-очень надо!
— Ты можешь встать? — спросил у Айтьера Филипп.
— Дай руку, — приказал Айтьер.
Филипп протянул ему руку. Айтьер впился в нее пальцами, причиняя неудобство и даже боль, бесцеремонно навалился, встал.
— Отведи меня к моему дому, — велел Айтьер. — Кто с тобой? Мальчишка? Пусть поможет тоже.
— Агген, подойди и подставь плечо, — позвал Филипп.
Агген мрачно сказала:
— Ну вот, стоит стать мальчишкой, как все сразу помыкают… Так я возьму обруч?
Не дождавшись ответа, она повесила обруч себе на шею.
Айтьер взялся за ее плечо.
— Идем, — сказал он. — Да живей, не то эти недоноски вернутся с подмогой.
Он заковылял между временными братьями и ни разу не оглянулся назад, чтобы увидеть Вицерию.
* * *
Столь плачевное появление Айтьера вызвало настоящий переполох у него в доме. С крыши снизошел самолично мажордом и внимательно посмотрел на молодого господина. Затем он удалился, степенно поднимаясь вверх по стене. Вслед за тем из окна верхнего этажа спустили на лентах широкое кресло. Филипп помог Айтьеру сесть.
Айтьер мельком глянул в лицо Филиппу и — вот истинный аристократ! — ни на миг не удивился увиденному. Только снял с шеи тонкий шелковый шарф и бросил прямо Филиппу в глаза.
— Прикрой этот срам.
Филипп не стал возражать и обмотал шарф вокруг лица.
Скоро со стен дома так и посыпались служанки с кувшинчиками и кувшинами, с бинтами и перевязками, с примочками и целебными травами, одни из которых надо было жевать и прикладывать к больным местам, а другие — царапать ноготками и лепить на виски.
Айтьер откинул голову на спинку кресла, прикрыл глаза.
Уж служанки-то над ним захлопотали! Некоторые даже ссорились:
— Я первая успела к этой ссадине на скуле.
— Нет, это моя ссадина, моя! Я раньше ее приметила!
— Отойди, не смей тянуть к ней руки, уродина! Молодой господин хотел, чтобы я намазала здесь благоуханной мазью.
— С чего это ты взяла, кривоносая, будто молодому господину приятны твои косорукие заботы? Да он в твою сторону даже глазным яблоком не поведет! А вот мне он четыре раза улыбнулся.
Оттесненная служанка, глотая слезы, отошла в сторону, а ее напористая товарка взялась обихаживать заветную ссадинку. Айтьер даже не пошевелился, никак не показывая, что слышит спор.
Наконец явился кругленький толстяк — уф! уф! Он очень спешил, он почти бежал и прижимал к животу большой кожаный мешок, в котором звякали инструменты.
— Кыш, кыш, негодные! — закричал он на служанок, и те так и брызнули в разные стороны, визжа и роняя скляночки и кувшинчики. — Кыш, кыш! Всю картину бедствия мне попортили!
Айтьер сказал, впервые за это время проявляя признаки жизни:
— Наконец-то, доктор. Посмотрите, что у меня с рукой.
— Я не только с рукой, я и с ногой посмотрю, — заверил доктор. Он оглянулся, увидел Филиппа с замотанным лицом и бесцеремонно сунул тому в руки свой мешок. — Подержи, несчастный. У тебя нет проказы?
— Нет, — ответил Филипп.
— Это хорошо, а то я подумал было, что у тебя проказа… Ну держи, держи.
Мешок оказался очень тяжелым, а доктор требовал, чтобы Филипп держал его раскрытым и на вытянутых руках.
— Мне должно быть удобно, — объяснил толстячок. — Я должен сразу вынимать нужный предмет, не копаясь, а для этого…
— Ясно, — кивнул Филипп. — Я постараюсь.
Доктор начал с того, что обтер лицо Айтьера лоскутами, уничтожая всякие следы служанкиных забот.
— С красотой, конечно, придется повременить, — объявил он пациенту, — но необратимого урона вашей внешности, мой милый, вам не нанесли.
— Болит, — проворчал Айтьер.
Доктор всплеснул руками:
— Конечно, болит, дружочек, как же оно может не болеть, если вам разворотили нос, заехали под веко, вломили в подбородок и самое малое шесть раз попали по скуле! А что у вас с губой — глядеть ужасно! Придется вам надолго забыть об острых соусах и пряных подливах, иначе, боюсь, воспаление перерастет в постоянно действующую язву, а постоянно действующая язва расползется по всей коже, что приведет к пожизненной пятнистости. Последнее — крайне нежелательно, учитывая ваше вполне естественное стремление жениться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
