предстоящие годы мальчик ей понадобится. Если хочется ему развлекаться со своей сестрой-ублюдком, то пусть. Малая цена за сохранение семейного наследия.
После долгой паузы Юко-сама расслабляет губы.
– Обычно она крепка, верно? – спрашивает меня хозяйка.
– Да, госпожа.
– Что с ней?
Я колеблюсь.
– Горячая на ощупь. И крепко спит, я не смогла ее разбудить.
Хозяйка разочарованно вздыхает. Она явно надеялась избежать привлечения людей извне, тем не менее не может закрыть глаза на происходящее. Кохей-сама, уверена, с удовольствием воспользовался бы предлогом избавиться от девочки. Однако Юко-сама не такая, как супруг. Она не питает к этому ребенку любви, но никаких сомнений: она – единственная причина, по которой Нори не отвели в темный лес и не пристрелили словно больную собаку, едва та появилась на пороге.
Очень надеюсь, что Нори не умрет. Она – моя подопечная. И я несу ответственность за ее благополучие.
Признаюсь, когда маленькая госпожа только приехала, я не хотела за ней присматривать. Первые недели я думала, что мне подсунули слабоумную. Клянусь, весь день она сидела на полу и пялилась в стену.
Теперь я не так уж против. Так что лучше, если девочка не умрет.
Не знаю, что буду делать, если она умрет.
Юко-сама делает звонок из кабинета. Не проходит и часа, как я открываю дверь мужчине, дряхлому и сутулому. Хозяйка сердечно его приветствует, а он ей низко кланяется, именуя ее Юко-химэ – принцесса Юко – титулом, который не используется с тех пор, как началась война. Госпожа улыбается и легонько шлепает его веером. Уже по одному этому маленькому жесту очевидно, что они знакомы.
– Спасибо, что пришли, Хироки-сенсей. Как всегда без промедлений.
– С превеликим удовольствием. Ради вашего общества я согласился бы лечить и чуму. Почаще бы в вашем доме болели, да простят меня небеса.
Они еще немного обмениваются любезностями. Он справляется о здоровье супруга Юко-сама и, кажется, остается слегка разочарован, услышав, что с ним все в порядке. Затем госпожа ведет его на чердак.
Я бегу на кухню подготовить чайный поднос. Меня не раз били этим веером по голове за то, что я забывала про чай.
Как раз, когда я собираюсь подняться по лестнице с подносом, из-за угла появляется Акира-сама. От неожиданности я чуть не роняю свою ношу. Никогда не слышу, как он подходит – мальчик умудряется идти, не издавая ни единого звука. Хотя он, само собой, вежлив, красноречив и очарователен, есть в нем нечто, что меня нервирует.
Он смотрит на меня без улыбки.
– Акико-сан. Охайо годзаймас[9]. Вы не видели Норико?
Ну конечно, он понятия не имеет, что происходит. Их урок музыки уже должен был начаться.
– Норико-сама больна. Вашей высокочтимой бабушке пришлось вызвать врача. Они…
Не успеваю договорить, как мальчик делает шаг вперед и забирает у меня из рук поднос.
– Я отнесу, – говорит он. – Спасибо.
А затем он шествует вверх по ступенькам, столь же чинный и собранный, как сам император. Через минуту или две я иду следом.
На чердаке все так, как я и ожидала. Юко-сама потягивает чай за столом, слегка обмахиваясь веером. Молодой господин стоит у кровати, скрестив руки на груди. По его лицу сложно что-то прочесть. Хироки-сенсей осматривает девочку. Он касается ее лба и шеи, бормоча себе под нос. Потом лезет в сумку и достает деревянный шпатель для языка, который довольно неаккуратно сует девочке в рот. Та не шевелится. Когда доктор открывает малышке рот, доносится лишь слабый намек на стон. Хироки-сенсей касается обнаженной кожи ее ключицы; я впервые замечаю, как она припухла и покраснела.
Когда добрый доктор заканчивает осмотр, он издает череду странных звуков, означающих, что он готов сделать вывод.
Юко-сама изображает вежливую, хоть и немного напряженную улыбку. Акира-сама собран и хмур; сложно поверить, что ему всего пятнадцать лет. Он такой же устрашающий, какой была его мать в мгновения недовольства. Господь, помоги нам всем, если однажды мы застанем повторение того дня, когда Сейко-сама узнала, что ее занятия музыкой подошли к концу и она должна немедленно выйти замуж. День, когда она вернулась домой из Парижа и обнаружила: на постели ее уже ждет готовое свадебное платье.
– У ребенка скарлатина, – объявляет доктор как-то слишком уж гордо.
Госпожа Юко не выдает эмоций, но я все же тайком бросаю на нее взгляд. Потому что я знаю, и она знает, что мать Норико тоже заболела скарлатиной в этом возрасте. Сейко-сама частично лишилась слуха в левом ухе и чуть не рассталась с жизнью.
Однако то было совсем другое дело. Сейко-сама единственная наследовала фамилию и титулы. Мы не могли допустить ее гибели. Она была нашей большой надеждой на будущее.
Когда-то, конечно.
Из задумчивости меня вырывают звуки перебранки. Акира-сама едва ли не кричит на свою бабушку. На висках у него пульсируют тонкие голубые венки.
– Что значит, мы не можем себе позволить?
Юко-сама щелчком захлопывает веер и встречает пламенный взгляд внука.
– Я этого не говорила. Я сказала, что этих расходов нет в бюджете.
Доктору хватает порядочности испытать неловкость. Он прижался к кровати, положив ладонь на окаменевшее тело маленькой госпожи. Словно спящий ребенок способен защитить его от перекрестного огня.
Акира зло усмехается.
– Вы хотите сказать, бабушка, мы пали так низко, что не можем включить в бюджет горсть таблеток? Должен ли я просить милостыню?
– Не просто таблеток, – пищит доктор. – Антибиотиков! Новая разработка в области медицины в первую очередь предназначена для солдат. Особенно сейчас, с оккупацией… Они дорого стоят, а также их трудно достать. Американцы контролируют…
– Мне плевать, – коротко перебивает Акира. – Я только что слышал ваши слова о том, что без них она может умереть.
Доктор склоняет голову.
– Акира-сама… если позволите, дети веками переживали скарлатину и без подобных средств. Есть шанс, что она поправится, если мы просто подождем. Как я говорю, дети переносят скарлатину с давних времен.
– И многие от нее умирают. Вопрос не подлежит обсуждению. Ступайте и принесите лекарство. Я прослежу, плату вы получите.
Моя госпожа встает из-за стола – к моему великому изумлению, с улыбкой. Не знала бы я ее лучше, сказала бы, что она находит сильную личность Акиры… забавной. Никогда не видела, чтобы кто-то бросал вызов Юко-сама и получал в ответ улыбку.
– Дражайший внук, в этом нет нужды. Я сама про-слежу.
Она щелкает пальцами. И это намек, что мне пора воплощать ее желания в жизнь.
Не хочу уходить, однако мне платят не за то, чтобы я что-то хотела. Не за то, чтобы я что-то
