— Мы достаточно давно знакомы с настроениями дона Фернандо, Арно. Королевство не разрушится из-за встречи двух братьев. Мы примем дона Фернандо, расспросим его о здоровье его матери и пожелаем ему доброго пути назад, к черту, или туда, куда ему заблагорассудится отправиться. Будь спокоен, мой дорогой Арно. Ты не будешь сослан в свои дальние владения за то, что не сумел защитить нас. Видишь, я знаю о твоих опасениях, — на его губах замерцала улыбка.
Когда брат короля вошел во внутренний, или личный, зал, в котором дон Педро принимал стратегически важных посетителей, король удобно сидел на тяжелом резном кресле, которое неприятно напоминало ему трон. В комнате также стояла скамеечка для ног, резной аналой с подушкой для королевских коленей и тяжелый стол. Других сидений не было.
Дон Фернандо огляделся и заметил, что ему предложили выбор: встать на колени, сесть в ногах у брата или стоять. Он сжал челюсти и поклонился.
— Как дела у вашего величества? — спросил он.
— Превосходно, я здоров духом и телом, хвала Господу, — ответил он. — А как ваши дела, брат наш Фернандо?
— У меня всё хорошо, сир.
— Прекрасно. А донья Леонора, наша уважаемая мачеха?
— Ее здоровье в полном порядке.
— Превосходно, — сказал дон Педро. — Я молюсь за нее и прошу передать ей наши пожелания спокойной и счастливой старости.
Фернандо вздрогнул. Его мать, донья Леонора Кастильская, была отнюдь не старой женщиной, но амбиции и жестокость делали ее самой неспокойной женщиной в королевстве. Она не поблагодарила бы посыльного, принесшего ей такие пожелания от пасынка, которого она ненавидела.
— Обязательно, сир, — сказал он. — Позволено ли мне будет спросить о здоровье инфанта Йохана, моего юного племянника? Моих ушей достигли весьма тревожные новости о болезни, перенесенной герцогом Жироны.
— Болтовня, мой дорогой брат, всего лишь болтовня. Пустяковое детское недомогание, которое было быстро вылечено на свежем воздухе.
— Я рад. Надеюсь, его хорошо охраняют, сир. А как моя дорогая сестра, наша королева? Как ее дела? Я надеялся выразить ей свое почтение.
— Она просит извинить ее, но приготовления к ее переезду в Риполь занимают все ее время. В ее нынешнем положении ей советуют путешествовать не торопясь. Если она задержится с отъездом, даже по такой приятной причине, она не сможет прибыть на место до наступления самой жестокой летней жары.
Дону Фернандо потребовалось несколько мгновений, чтобы понять смысл слов дона Педро. С обеих сторон от переносицы появились белые пятна ярости. Они были столь же ощутимым доказательством того, что удар достиг цели, как пятно крови, расползающееся на льняной рубашке. Дон Педро улыбнулся.
— Я буду молиться за мою сестру и надеюсь на то, что ее путешествие окажется для нее безопасным, — сказал дон Фернандо напряженным тоном. — Я надеюсь, что она не найдет поездку слишком обременительной. Или опасной.
— Мы благодарны вам за ваши молитвы, — сказал дон Педро. — Но королева находится в прекрасном здравии, духом и телом.
— Я желаю вам обоим всего наилучшего, — дон Фернандо посмотрел на потолок и улыбнулся. — Насколько я знаю, донья Исабель д'Импури должна выйти замуж, — сказал он.
— Женская сплетня, — сказал дон Педро с нарастающим беспокойством.
— А разве ее не обещали выдать замуж? Ходит множество слухов.
Дон Педро заколебался.
— Мы не спешим избавиться от нее посредством брака.
— В этом, как во всем остальном, ваше величество действует очень мудро, — сказал дон Фернандо и улыбнулся. Его тонкогубая, самодовольная улыбка всегда приводила его брата в сильнейшее раздражение.
После того как дон Фернандо распрощался, дон Педро остался сидеть на месте. Он обдумывал скрытую угрозу своему наследнику и задавался вопросом, каким может быть интерес его брата в браке Исабель. Возможно, или даже вполне вероятно, Фернандо надеялся, что тревога вынудит брата совершить какое-то неблагоразумное и поспешное действие. Но почему? Раздавшийся звук нарушил течение его мыслей; он поднял голову и сказал.
— Вылезайте оттуда.
Гобелен на стене позади него сдвинулся, и из широкой ниши вышел дон Арно в сопровождении двух вооруженных охранников.
— Необходимо отправить два срочных сообщения, — сказал король. — И лучше вам отправиться самому, Арно. На рассвете вы поедете на север и передадите наши приветствия и письмо епископу Жироны.
Фернандо вышел из дворца, вскочил на коня и на бешеной скорости поскакал в предместье Барселоны, где он спешился около входа в большой дом и ворвался внутрь, сопровождаемый задыхающейся свитой. Дон Перико де Монтбуй и розовощекая молодая женщина сидели, уютно устроившись, в главной комнате за кувшином вина. Они вскочили на ноги. Молодая женщина бросила взгляд на лицо Фернандо, все еще белое от гнева, поклонилась и торопливо покинула комнату. Дон Фернандо повернулся к Монтбую.
— Почему вы не сказали мне, что эта сука снова беременна?
— Я не знал, ваша светлость.
— Вы не знали! Это знает каждая служанка и распутная девка во дворце, а вы не смогли узнать.
— Это так важно? — неосторожно спросил дон Перико.
— Это ключевой момент, идиот. Мы должны сделать так, чтобы мой брат остался без охраны, и немедленно начать действовать. Его надо прикончить до того, как он успеет завести еще одного сына.
Дон Томас де Бельмонте наконец добрался до дворца в Барселоне, измученный жарой, утомленный и в крайнем раздражении. Пять или даже больше часов дороги из Жироны, и уставший, взмыленный, еле дышащий Арконт споткнулся и захромал. Так они и закончили путешествие — еще пять или шесть часов, — двигаясь бок о бок медленным шагом, как старые друзья, которыми они и были. После длинного и сложного обсуждения превосходства одной припарки над другой и важности в этом случае особого питания он передал седло и заботу о коне своему конюшему и вошел внутрь дома, чтобы вымыться и переодеться для визита к королеве.
Освободившись от дорожной грязи и пыли, немного удовлетворив жажду и голод, Томас решительно направился в покои доньи Элеоноры. У него было тяжело на сердце и в душе скребли кошки; он скорее предпочел бы пешком дойти до Жироны и вернуться назад, чем сказать ее величеству, что ее главная придворная дама исчезла. Бедный Томас! Этот прекрасный пост у доньи Элеоноры обеспечили ему знатная фамилия и приятная улыбка, а не хорошо подвешенный язык, и теперь он понятия не имел, как сообщить ей такие новости. Что он должен ей сказать? Он, Томас, не знал, что донья Санксия умерла. Он не видел ее тела; он не собрал надежных сведений относительно ее смерти. Кроме того, он понятия не имел, что сказала донья Санксия ее величеству относительно своего недельного отсутствия.
Во время долгой езды до Барселоны Томасу пришло на ум, что в последнее время донья Санксия довольно быстро вышла из милости, и уже не так активно участвовала в исполнении замыслов ее величества, как раньше. Он должен был понять еще несколько недель назад, что ее выбор был слишком странным для такой особой и щекотливой миссии. И обращаясь к сочувствующе слушающему его Арконту, он высказал предположение, что совсем не ее величество отдала донье Санксии приказ похитить инфанта Йохана.
Если донья Элеонора хотела переправить инфанта Йохана в более безопасное место, почему она не попросила его об этом сама? И почему якобы ее величество сказала донье Санксии, что он не должен ничего говорить ей об этом предприятии? «Для сохранения тайны», как сказала донья Санксия. В тот момент любой юнец заподозрил бы, что приказ поступил не от ее величества. Только не тот, кто влюблен. Только не глупец Томас де Бельмонте. И теперь, когда у него было время все обдумать, в его душе шевельнулся червь подозрения, подтачивая его веру в огненные волосы и изумрудные глаза. Он был зелен, глуп и легковерен, как новорожденный младенец. Его обманули. От этой мысли он покрылся холодным потом. Арконт кивнул, явно соглашаясь с ним, и храбро захромал дальше.
Стоя в прохладном, широком дворцовом коридоре, Томас начал подыскивать слова, чтобы попросить прощения, — не за участие в прерванном похищении, для этого было не время, — но за его отсутствие без уведомления или разрешения. Если он не был нужен донье Элеоноре, она бы этого и не заметила. Если он был нужен, то все ее добродушие исчезло бы во вполне заслуженном взрыве ее сицилийского горячего нрава. Он задрал подбородок и повернул за угол.
— Дон Томас! — В голосе из-за открытой двери слышались раздражительность и требовательность. Команда, произнесенная этим тихим голосом, была рассчитана только на его уши, но была произнесена так, что ее невозможно было проигнорировать. Дон Перико де Монтбуй вышел в коридор.
