Лазуткин пригласил полковника к генералу. Непонятно только было, почему майор не мог позвонить, как делал обычно. Впрочем, это тоже был, видимо, приказ Апраксина, и тот имел насчет телефонных разговоров особые соображения. Так и оказалось. Едва Владимир Александрович переступил порог генеральского кабинета, Виктор Евгеньевич сразу спросил:
– Ты сыну звонил?
– Так точно, товарищ генерал.
– Какими «симками» пользовались?
– Новыми.
– Твоя новая на контроле. Новый телефон капитана скажи...
Полковник продиктовал по памяти, а генерал сразу с клавиатуры загнал номер в компьютер.
– Я его тоже на контроль поставил. Заварили мы с тобой «кашу», Владимир Алексеевич...
– Как здоровье, товарищ генерал?
– Как и ожидалось, перелом. Но в гипс же грудь не закатаешь. Смещения кости нет, и ладно. Срастется. И забудем, чтобы не болело. Нельзя вообще про боль вспоминать, когда дела такие разворачиваются. Это мешает работать. Значит, так... Со старой «симки» никаких звонков, ни при каких обстоятельствах. Я сам, правда, пару раз набирал твой старый номер, и Лазуткину приказал несколько раз набрать. Это для американского спутника – чтобы не забывал, что ты существуешь, и знал, что мы тебя ищем и не можем найти. Позвони Геннадию, разреши звонить со старого номера по частным вопросам, не касающимся дел. Его старый номер прослушивается, как и твой. Необходимо, чтобы не возникло мысли, будто вы с ним сменили «симки». Пусть он тоже твой старый набирает – и изображает, что волнуется, потому что не может до тебя дозвониться. Твой старый слишком долго молчит, а это может значить только то, что тебя никто не может найти, и неясно, добился своего господин Умански или нет, выполнил задание или не выполнил. Неясность всегда нервирует. А нервировать противника – что может быть лучше? Хозяева господина Умански, кажется, в панике. Они не знают, куда он делся; не знают, куда делся снайпер, который должен был уничтожить Умански после того, как вы с Геннадием его подставили. Предположений может быть несколько. Первое: их обоих «повязали». Но оно выглядит слишком прямолинейным; кроме того, в эту схему не вписывается молчание твоего номера. И тогда просматривается другая схема: Умански задание выполнил, но ты ему что-то сказал перед смертью, и он стал осторожным. Эта осторожность позволила ему вычислить снайпера и исчезнуть из поля зрения ЦРУ, предварительно уничтожив стрелка.
– Это, мне кажется, допустимый вариант, товарищ генерал. И самый вероятный. Но только в том случае, если в ЦРУ об Умански хорошего мнения. Более высокого, чем он заслуживает в действительности. Сам он как себя ведет?
– Консула больше не требует, хотя не согласен признать себя жителем Пензы Ромуальдом Александровичем Качукасом. Дает признательные показания, но только в тех вопросах, которые очевидны и где отпираться невозможно. Руководство свое пока еще не сдает, хотя, кажется, после вчерашнего выстрела снайпера близок к этому. Если, конечно, он кого-то знает... Мы с полковником Ярковым обсуждали этот вопрос. Вызвали специалиста-медика и согласовали дальнейшие действия. Умански получит в ужине какой-то препарат, от которого начнет «умирать». Сосед по камере вызовет врача. Умански откачают, и после этого сменят и соседа, и «вертухая»[12]. Выглядеть это будет попыткой отравления и станет дополнительным фактором воздействия на его психику. Он обязательно «сдуется»... Ярков умеет очень ненавязчиво ломать человека, при этом никак этого не показывая. Старая школа, еще в КГБ учился. Его за это умение и держат, хотя другого давно бы уже на пенсию отправили.
– Моя задача...
– Телефонное молчание. Относительно того, где тебе ночевать, что-нибудь придумаем. Домой лучше не показываться. Посты с чердаков я снял. Предполагаю, что дом может контролироваться визуально.
– Дожили! В родной столице...
– Для того и следует соблюдать все меры осторожности, чтобы из родной столицы их изгнать... Задачу ты, я полагаю, понял. Что касается ночлега, думаю, мы можем поставить тебе в кабинете раскладушку. К неудобствам офицеру спецназа не привыкать.
– Мне хватило бы матраца, одеяла и подушки, – сказал полковник. – Раскладушки не люблю. А пол у нас теплый, можно обойтись... И туалетные принадлежности.
– Хорошо. Пошли Гималая Кузьмича. Сам за пределы базы пока не выезжай.
– Пошлю. Пусть на всю группу выписывает, лишним это не будет. А относительно моего служебного ареста... это я в противовес домашнему аресту такой термин ввожу... завтра у нас еще один день работы на тренажерах, потом поедем на полигон проверять навыки. В закрытой, естественно, машине. Я на переднее сиденье претендовать не буду.
– В закрытой машине можно. У меня всё, арестант.
– Разрешите идти, товарищ генерал?
– Иди. Сыну позвонить не забудь. Предупреди, проинструктируй.
* * *
Спецназовцу не привыкать к неудобствам. В пору своей курсантской молодости Владимир Алексеевич однажды на учениях больше суток пролежал под мостом на мокром и скользком бревне, и даже спать там же приладился. Сам он при этом не понимал, каким образом умудрился ни разу не свалиться в воду. Но задание тогда выполнил. Вот и сейчас полковник Кирпичников не сильно расстроился из-за вынужденной ночевки на базе и, отдав приказ своему заместителю по хозяйственной части, полностью положился на Гималая Кузьмича. Как оказалось, положился не напрасно, потому что тот принес и надувной матрац, и надувную подушку, и добротное одеяло. Простыню, наволочку и пододеяльник полковник не заказывал, потому как считал, что вполне может обойтись без них то короткое время, что ему придется прятаться на базе. Компрессор, приводящий постель в готовность, включался от простой электрической сети, но опробовать его Владимир Алексеевич во время перерыва между занятиями не спешил. Приготовлением ко сну можно было заняться и вечером, в одиночестве.
Перерыв был коротким, и скоро все снова вернулись в класс. В это время полковнику позвонил Геннадий.
– У нас опять ЧП. Я проводил занятия на полосе препятствий, когда нас с ближней невысокой горы обстреляли из гранатомета. Хорошо, что на полосе препятствий есть несколько учебных щелей, успели под землю спрятаться. Но один солдат ранен.
– Еще не легче! Хорошо хоть, не из миномета...
– Нет. Гранатомет. Или «Пламя», или даже «тридцатка»[13]. Я послал две БМП в преследование. Еще не вернулись. Как думаешь, это может быть продолжением того же выстрела из КСВ?
– Когда твои вернутся, они что-нибудь скажут, если погоня будет удачной. Я отсюда ничего сказать не могу, но генералу сейчас доложу. Хотя не вижу причин для того, чтобы против тебя что-то продолжалось. Думаю, даже первый выстрел был направлен не в тебя, а в меня, чтобы как-то блокировать мое участие в будущем мероприятии. Или просто сорвать подготовку. Точно так же, как и убийство старшего лейтенанта Савельева. Сам он ничего решить не мог, и его смерть лишь чуть-чуть притормозила получение мной информации. Савельев готовил полный рапорт, почти научный отчет, который и ты тоже должен был подписать, кстати. Сейчас обо мне думают, что я пропал. Значит, скорее всего, считают дело завершенным. Наш противник подозревает, что Умански выполнил свою первоначальную задачу, и только после этого исчез. Кстати, тебе старлей ничего про свою работу не говорил?
– Я в курсе работы Савельева. Он мне звонил, советовался, как лучше преподнести...
– А ты не в курсе, где этот отчет в настоящее время?
– Я как раз хотел тебе сказать. В тот же день, когда убили Савельева, кто-то вскрыл его квартиру и унес ноутбук. Что было в нем записано, никто не знает. Но командир батальона говорит, что Савельев к режиму секретности относился трепетно, и работал только на служебном компьютере. Домашний у него – так, для развлечений.
– Что же ты раньше этого не сказал? – сердито спросил отец.
– Узнал об этом всего пару часов назад, уже после твоего звонка. Беседовал со следователем как раз перед тем, как начать занятия на полосе препятствий. Тот хотел запросить данные из допросов Умански и еще раз приехать ко мне. Надеялся, что мы сможем кое-что прояснить вместе. Я только не понимаю, почему он ко мне обращается. Наверное, у него складывается такое впечатление, будто я что-то знаю, а ему сказать не хочу. Но я тоже ждал данных допросов. Может, это подаст какую-то свежую мысль... Думал позвонить тебе позже.
– Хорошо, что уже позвонил. Я сейчас пойду докладывать ситуацию генералу, а ты набери-ка еще раз мой старый номер. Попробуй дозвониться. Будет естественным, если ты снова попытаешься, и неестественным, если не станешь. Действуй. До связи. И сообщи результат, как только твои машины вернутся из преследования...
Полковник не успел набрать номер Апраксина, как ему самому позвонил майор Лазуткин:
– Товарищ полковник, Виктор Евгеньевич вас срочно вызывает.
– Иду. Я сам собирался.
