Наконец прилетели. И это холодный русский север, про который мне столько страшного рассказывали? Солнце печет, жарче чем в Киеве, я даже плащ скинула — хотя Анна сказала, что после на воде прохладно будет, мы по морю поплывем? Нас уже ждала машина, открытый военный джип с солдатом за рулем, пока мы ехали, я по сторонам смотрела с любопытством. Нет, знала я конечно, что никаких белых медведей по улицам тут не бегает, но все же… Удивило, что большинство домов было из дерева, причем из цельных бревен, еще более странными показались деревянные тротуары — а так, в Архангельске тоже есть зеленые скверы и бульвары, и люди одеты по — летнему, а не в меха. И еще, странно что солнце так высоко, хотя время уже позднее.
— Люся, ты разве забыла, что я тебе рассказывала про белые ночи? Они и в Ленинграде бывают — а здесь, так вообще… Зато зимой день почти незаметен. Но тут еще не Заполярье, солнце за горизонт не уходит на целые сутки.
Нас привезли в военный порт, где уже ждал катер, немецкий «шнелльбот», как сказала Лазарева — «возможно, тот самый, что твой муж со товарищи на абордаж брали в сорок втором». О мадонна, мой герой и тут отличился? Матросы помогли погрузить наш багаж, сумка и чемодан у меня, и столько же у Анны и адмирала на двоих. Мне предложили посидеть в маленькой каюте, но я воспротивилась, увидев что Анна с мужем собираются быть на палубе, или даже на мостике. И не пожалела об этом!
— Люся, тогда плащ надень, и застегни, а то продует. Шляпу сними — улетит, не удержишь. И повяжи что‑нибудь на голову, как я, или растреплет тебя до полного безобразия.
Это было незабываемо! Катер несся вперед, ревели моторы, волны расходились в стороны, встречный ветер бил в лицо с такой силой, что перехватывало дыхание — а я, вцепившись в поручень, или как моряки называют, леер, испытывала дикий восторг, словно от полета над землей к небу! Как тогда над Москвой — рекой — лишь моего кавальери, моего мужа не хватало, чтобы он поддерживал меня и обнимал. Море открылось вдали, простор, и не холодно совсем, несмотря на ветер, готовый сорвать с нас и плащи, и платки. Кстати, Анне этот головной убор совсем не идет — но было бы безумием, надеть шляпку в такой ураган! Ну вот, платки с нас слетели и унеслись птицами, я пыталась прикрыть прическу ладонями, но это было бесполезно!
— Все равно растреплет — улыбнулась Лазарева, ловя полы плаща, вздуваемого над головой — сколько раз я по службе на этом же катере, то в Архангельск, то назад на Севмаш. Тут надо или в каюте, или терпеть, но я летом, всегда предпочитаю наверху. Даже думала постричься коротко, чтобы не путались и в глаза не лезли — но Михаил Петрович решительно против.
Ветер продолжал неистово трепать на нас одежду и волосы — но скоро мы, смирившись с этим и привыкнув, перестали замечать, глядя на дикую природу вокруг. Дома, даже когда я ныряла с аквалангом, до берега было гораздо ближе — и это был обжитой берег, а не тундра без следов жилья! Но ведь лучше прожить с любимым человеком где угодно, чем с кем попало, в родной деревне? А затем я увидела город, и большой завод, на вид не уступающий морскому арсеналу в Специи — катер повернул к берегу и сбавил ход, ветер наконец притих, и можно было привести себя в порядок. У причала стояла та самая, большая русская подлодка, мы пришвартовались рядом с ней. Нас встречали на берегу — и русские морские офицеры, и какие‑то штатские… и женщины, одетые как я и Анна, в таких же плащах и платьях с юбками — клеш. Это и есть команда Лазаревой, русские воительницы? А сумею ли я заслужить их уважение, чтобы они стали подругами и мне?
— Собирайся, Люся — сказала Анна, уже в шляпке и с сумкой на плече — познакомлю тебя с девчонками.
Это ведь место, которое мой муж считал своим домом? Ну значит, здесь мне и следует быть. И ждать, когда он вернется с победой. Мне тяжело, что он где‑то вдали — но рыцарю и должно идти на войну, когда на границе неспокойно. Он вернется, я знаю — что ему какие‑то украинские бандиты?
Но все же, мадонна, сделай, чтобы он вернулся ко мне скоро, живым и здоровым! Ведь если с ним что‑нибудь случится, я этого не переживу!
Генерал — полковник авиации В. И. Раков, 'Крылья над морем', альт — ист, Ленинград, 1969. Глава «Подготовка к возмездию».
Для нас война с самураями началась в конце 1943 года, когда наша 1–я гвардейская морская авиадивизия РГК во время тренировок на Ладоге отрабатывала варианты нанесения ударов по авианосно — линейным соединениям Императорского флота. Поначалу мы считали условностью, что баржи, изображающие мишени, согласно вводной обозначались как «линкоры типа Ямато и авианосцы тип Унрю». Но в новом пополнении, в декабре, к нам пришли не выпускники летных училищ, а пилоты ВВС ТОФ, до того всю войну пробывшие в резерве, они впитывали наш боевой опыт и рассказывали нам об особенностях дальневосточного театра. Затем, когда фашистов окончательно вышвырнули из Прибалтики и с Моонзундских островов, несколько наших пилотов и штурманов было командировано на ТОФ, как было объявлено, на время. Наконец, политработники стали проводить с личным составом беседы о японской агрессии на Дальнем Востоке, причем наши павшие в Порт — Артуре и Цусиме были названы защитниками Отечества, а не жертвами несправедливой войны, как всегда до того. А с весны вышли фильмы «Сергей Лазо», «Подвиг Варяга», «Цусима» — рекомендованные Политуправлением к обязательному просмотру. И стало ясно — война не за горами.
Как мы к этому отнеслись? Как к необходимости выполнить свой долг. У нас за плечами было три года страшной войны (а кто пришел позже, тот быстро проникался общим духом). Мы привыкли к боевой работе, втянулись в нее. Для нас само собой разумеющимся было, что смысл жизни военного летчика, это защищать интересы Родины там и тогда, как будет приказ, куда пошлет нас товарищ Сталин. Ну и конечно, самураи никакого сочувствия у нас не вызывали — такие же фашисты, только азиатские. А все мы были убеждены, что с фашистами, любого цвета, мирно ужиться нельзя — если не добить их без пощады, то они обязательно на нас нападут, и тогда воевать и умирать придется нашим детям и внукам. Так что отношения было чисто рациональное, мы изучали опыт воздушных сражений у Мидуэя, Гуадаканала, и других мест (удивляло немного, что некоторые координаты и даты были закодированы). Там была совсем другая война, не та, к которой мы привыкли — ну не встречались мы над Балтикой с вражеской палубной авиацией, основным нашим врагом были зенитки кораблей, немецкие истребители над морем летали уже редко в 1943 году.
Большой интерес вызвало освоение нового оружия — управляемых бомб Х-1400, сбрасываемых со специально оборудованных Ту-2. На первый взгляд, казалось простым, держа машину на боевом курсе, поймать цель в обычный бомбардировочный прицел, и после сброса, с помощью ручки управления совмещать трассер на бомбе с целью. На практике все было много сложнее — самолет должен был плавно, но, довольно быстро снижать скорость, чтобы самолет не обогнал бомбу и оператор мог удержать ее в поле зрения. И было понятие «допустимая по баллистике воронка», в которую должна укладываться линия, самолет — цель. При резких маневрах могли порваться провода управления — да и манипулировать бомбой оказалось весьма непросто, не говоря уже о том, что попасть ею, летящей в конце полета с околозвуковой скоростью, в узкую и длинную скоростную цель, при том что самолет также летел на высоте в несколько километров, а даже умеренный ветер заставлял вводить поправку, сбивая бомбу с курса. Поначалу дело не ладилось — привыкнуть к специфике управляемых бомб было тяжело, тем более, что Ладогу, с ее плохой погодой, штормами и туманами, никак нельзя назвать легким полигоном. Но, глаза удивляются, а руки делают — понемногу рос процент попаданий, благо Наркомат щедро выделял нам и дефицитный авиабензин, и запчасти для машин, и учебные бомбы с инертной боевой частью, не говоря уже о том, что наша 'мишенная флотилия' выходила в озеро по первому требованию. А мы были опытными пилотами — фронтовиками, сразу оценившими возможности, которые дает нам новое оружие — хотя бы тот факт, что мы теперь могли наносить удар, не входя в зону действия малокалиберных зенитных автоматов.
К сожалению, идея Ту-2 как единого морского ударного самолета оказалась неудачной. При всех достоинствах эта замечательная машина, имела неустранимый недостаток: деформацию планера после нескольких крутых пике. Также, боевая подготовка пилотов — торпедоносцев и пикировщиков сильно различалась, иметь же «универсалов», обученных обоим задачам, было очень затратно, и они все равно уступали бы спецам. Потому, пришлось восстановить пикирующие бомбардировочные полки на Пе-2. Что было выходом — но при условии увеличения дальности и улучшения приборного оборудования этого самолета. Поскольку пикировала «пешка» хорошо, но ее боевой радиус, неполных 400 км, для тихоокеанского ТВД был недопустимо мал; да и нормальная бомбовая нагрузка в 600 кг тоже, работе по кораблям, не соответствовала (в этом убедились немцы еще в сороковом, когда обнаружили, что полутонные бомбы, тогда основное оружие «штук», даже при прямом попадании далеко не всегда смертельны для британского крейсера или даже эсминца). И скорость «пешки» тоже не мешало бы увеличить!
