— Так вот. Ко мне пришла с собакой ваша клиентка, миссис Хиксон. Что-то кожное, насколько я могу судить. Она хочет проконсультироваться.
— Так вы уже смотрели собаку? — Голос стал ледяным. — Мне кажется, вы могли бы сначала поговорить со мной.
— Прошу прощения, но я не мог. Миссис Хиксон упомянула об этом, когда я уже начал осмотр. Еще раз прошу извинения и хочу спросить, даете ли вы мне разрешение продолжать?
Наступила долгая пауза. Льда в голосе прибавилось.
— Ну раз вы начали, то продолжайте.
В трубке резко щелкнуло — видимо, он швырнул трубку на рычаг.
Мое лицо запылало от смущения. Что с ним такое? Такие вещи случаются постоянно. Мне уже приходилось звонить по такому поводу к соседним ветеринарам, а им ко мне. Их ли, мой ли ответ всегда был один: «Ну конечно, конечно. Буду раз узнать ваше мнение». После чего следовал рассказ об уже принятых мерах.
Моттрам о них ничего не сказал, а звонить ему еще раз я не собирался. Придется узнать от хозяйки, каким было лечение.
Позднее я рассказал о случившемся Зигфриду.
— Заносчивый субъект, — буркнул он. — Помните, я как-то пригласил его пообедать вместе? А он ответил, что, по его мнению, ветеринарам следует поддерживать безупречные отношения с коллегами в округе, но что панибратства он не одобряет.
— Ну как же, помню, хоть это и давно было.
— Что же, я уважаю его принципы, но подобная мелочная придирчивость попросту глупа.
Недели через две я ощупывал заднюю ногу охромевшей собаки, как вдруг передо мной разверзлась бездна — владелец, очень милый старичок, бодро прочирикал:
— Да, кстати, я же вам не сказал. Мистер Моттрам в Скантоне его лечил, но, по-моему, ему не лучше, так мне бы хотелось узнать ваше мнение.
У меня по коже пробежали мурашки, но выбора не было. Я снова позвонил нашему соседу.
— Моттрам слушает. — Все тот же расхолаживающий голос.
Я объяснил, что произошло, и попросил разрешения продолжать. Снова долгая пауза, а затем презрительное:
— Так вы опять!
— Опять? О чем вы? Я ничего не сделал и только прошу у вас разрешения исполнить желание вашего клиента.
— Да делайте что вам угодно, черт побери! — И я услышал в трубке знакомый резкий щелчок.
Когда несколько дней спустя Зигфрид вошел в приемную с задумчивым видом, я уверовал, что судьба ополчилась на нас.
— Вы не поверите, Джеймс. Сегодня утром меня вызвали к моттрамовскому клиенту по фамилии Боуллендз, он просто с ума сходил. У него лошадь сломала ногу, найти Моттрама он не сумел и в отчаянии позвонил мне. Я позвонил Моттраму в приемную, но он был на выездах, и мне пришлось мчаться к Боуллендзу. Ужасно! Жуткий сложный перелом, лошадь стонет от боли, и ничего сделать нельзя. Оставалось только тут же пристрелить ее, чтобы не мучилась… Что скажет на это Моттрам! Я попытался еще раз связаться с ним, но он не вернулся.
Я помогал Зигфриду очистить уши собаки, и мы мыли руки, когда в дверях операционной, к великому нашему изумлению, возник Моттрам.
Он был, как всегда, элегантен, явно в бешенстве, но сохранял холодное самообладание.
— А, вы оба тут! — Снова этот надменный тон. — Тем лучше, поскольку то, что я скажу, относится к вам обоим. Последняя ваша эскапада у Боуллендза, Фарнон, право, переходит все границы. Мне остается только прийти к выводу, что вы систематически стараетесь красть моих клиентов.
Зигфрид побагровел.
— Послушайте, Моттрам, это чушь! У нас нет ни малейшего желания отбивать у вас клиентов. Ну а лошадь Боуллендза… я старался связаться с вами, но…
— Я больше ничего не желаю слушать. Можете говорить что вам угодно, но я верю в безупречные отношения. Теперь, после случившегося, я рад, что не отступил от своих принципов из-за этого вздора с «пообедаем где-нибудь вместе». — Он кивнул нам обоим с высоты своего роста и удалился.
Зигфрид повернулся ко мне с кривой улыбкой.
— Полное фиаско. Я хочу поддерживать дружбу со всеми нашими соседями, но тут можно поставить крест.
И вот теперь, вспоминая в бротонской книжной лавке ход событий, я почувствовал, что эта последняя атака Моттрама в сущности была лишней. Стоя там на развалинах безвозвратно погубленного выходного, глядя на его удаляющуюся спину, я понял, что он окончательно отряс мой прах со своих ног.
Меня, как и Зигфрида, угнетала эта ситуация, но я постарался забыть о ней, однако примерно месяц спустя в час ночи у моей постели затрещал телефон. Я потянулся за трубкой. В ней раздался растерянный голос:
— Это Ламзден. Из Скантона. Помощник мистера Моттрама. У его лошади тяжелые колики, и я не справляюсь. Мне нужна консультация.
Сон мигом слетел с меня.
— А где Моттрам?
— Уехал в отпуск на север Шотландии. — Голос молодого человека дрогнул. — Ну и, конечно, это случилось, когда его тут нет. Он просто обожает эту лошадь… каждый день на ней ездит. Я все перепробовал, но она при последнем издыхании. Не знаю, какими глазами на него посмотрю, когда он вернется… — Наступила пауза. — Собственно, я надеялся застать мистера Фарнона. Он же спец по лошадям, верно?
— Да, — ответил я. В темноте я положил трубку себе на грудь и уставился в невидимый потолок — Хелен рядом со мной беспокойно шевельнулась. Потом я сказал: — Послушайте, Ламзден, я позвоню моему партнеру. Сегодня ночью он выходной, но я попробую. В любом случае обещаю, что кто-то из нас приедет помочь вам.
Я прервал его благодарности и позвонил Зигфриду домой, сообщил ему, что произошло, и почувствовал, как он вырвался из сна.
— Господи! Моттрам!
— Да. И как вы?
Я услышал долгий вздох и слова:
— Я должен поехать, Джеймс.
— Я поеду с вами.
— Да? Но стоит ли вам…
— Конечно. И ведь в эту ночь я дежурю. А моя помощь может пригодиться.
По дороге в Скантон мы почти не разговаривали, но Зигфрид высказал мысли, одолевавшие нас обоих:
— Знаете, Джеймс, в этом есть что-то потустороннее. Похоже, едем мы совершенно напрасно, а Моттрам проникнется к нам еще более нежными чувствами, когда узнает, что мы присутствовали при смерти его любимой лошади. Колики — скверная штука и всегда опасны, даже если ничем не осложнены, а я готов побиться об заклад, что осложнены, и еще как!
Дом Моттрама был расположен на краю Скантона, наши фары осветили каштановую аллею, которая вела к внушительному зданию с красивым портиком. Мы обогнули дом и увидели Ламздена, который сигнализировал фонариком с булыжного двора. Едва мы подъехали, как он повернулся и побежал к освещенному стойлу в углу. Когда мы вошли туда следом, то поняли причину его спешки. Зрелище было страшное. У меня в горле застрял комок, и я услышал, как Зигфрид прошептал:
