Формально он, конечно, не подкатывает. Но взгляды эти… Нагло довольная физиономия… Ещё и ухмылки периодические…
Ладно, буду делать вид, что не замечаю. А потом и вправду перестану обращать внимания.
Сейчас очередь мельницы, но я вдруг впервые за это время вспоминаю, что Давид у нас вроде как пострадавший. И досталось ему нехило. До сих пор следы на лице и наверняка где-то ещё, на открытых руках вот тоже видны. Может, ему не стоит слишком напрягаться?
До этого довольно легко проделывал упражнения, но нам вообще по лайту пока стоит. И в любой разминке нагрузка увеличивается постепенно.
— Ты, кстати, как? — бросаю небрежно, чтобы не подумал, будто мне есть дело и я не как тренер интересуюсь. — Ничего не болит после избиения?
Напрягаюсь, когда Давид ухмыляется, чуть качая головой. И смотрит на меня чуть ли не ласково — примерно так же, как когда меня трусишкой называл или говорил, что вредина.
— Нет, быстро заживаю, — при этом серьёзно говорит. Даже как будто хвастается слегка.
Прикусываю губу, чтобы подавить смешок. Если мне не показалось, и это Давид ещё и выпендривается так, то реально забавно — после того, как я видела, насколько он плох в борьбе? Крутым теперь при любом раскладе в моих глазах не будет.
Но и как к ничтожеству относиться не получается. Не кажется Давид таким, что бы ни делал.
— Всё равно пока без сильных нагрузок, — только и говорю, осторожно пробуя мельницу.
Сотрясение этот придурок себе не заработал — точно знаю. И голова кружиться не должна. Повторяет вроде без проблем.
Плавно завершаем: наклоны, работа корпусом, ступнями, приседания, боковые выпады. Остаётся последнее упражнение в разминке: бег на месте с подъёмом и опусканием рук через стороны.
И вот вроде бы у меня небольшая грудь и нет ничего пошлого, когда вот так бегу, показывая. Ничего не поднимается и не опускается, лишнего внимания не привлекает. Но Давид всё равно смотрит так, что, чёрт возьми, наверное, даже краснею.
Горячо, заворожёно и со странным предвкушением одновременно.
— Повторяй давай, — хмуро бросаю, на что он как-то странно улыбается.
А потом и вправду начинает делать, только косячно как-то, невовремя руки поднимая, сбиваясь и ногами не слишком удачно переставляя.
Хотя, блин, упражнение лёгкое вообще-то. А такими корявыми действиями он не только не будет разминать нужные мышцы, а может даже хуже сделать.
Вздыхаю.
— Так, стоп, — стараюсь говорить спокойно, как профессионал. — Внимательно посмотри, пожалуйста.
Щёки слегка пылают от собственной просьбы, мгновенно напоминающей, насколько внимательно Давид смотрел недавно. Жадно. И при этом умудрился упустить суть?
Облизываю разом пересохшие губы, сглатываю. Стараюсь считать, показывать этому придурку, как правильно дышать, проговаривать свои действия. Не так уж легко, когда его взгляд безотрывно приклеен ко мне. И опять очень заинтересованный, но явно не в том, что действительно нужно.
Ну и ладно — упражнение лёгкое, предыдущие некоторые сложнее были, а выполнял их чуть ли не привычно. Так что и тут точно должен уже наконец запомнить.
Киваю, давая понять, что может повторять… И… Нет, опять не то.
Причём как будто только хуже стало. Ещё и взгляд у Давида какой-то хитро довольный, как будто он думает, что всё правильно делает.
Останавливаюсь, скрестив руки на груди и смерив его недовольным взглядом. Ещё и головой качаю.
Давид тоже опускает руки и замирает на месте. Пожимает плечами с виноватым видом.
— Покажи на мне, — неожиданно предлагает. — Со стороны не улавливаю.
Что-то в его голосе заставляет меня напрячься. Не кажется Давид таким уж растерянным… Скорее я такой становлюсь с каждой секундой.
Не думаю, что есть необходимость показывать на нём. Это ведь надо будет его трогать, получается. И делать это по такой фигне как-то даже обидно. Впереди много куда более сложного, а хочется максимально оттянуть моменты наших соприкосновений.
И без того не по себе от внезапного осознания, что совсем без них, скорее всего, не обойтись.
— Что тут улавливать? — почти зло возражаю.
— Кому-то тяжело воспринимать глядя, проще на своём теле. Я из таких, и мы тоже люди, — примирительно говорит Давид, даже вздыхает тяжело. Почти проникаюсь. — Подвигай мной, и я пойму.
Его тон кажется вполне безобидным, да и в глазах скорее просьба, чем наглость или пошлость. Но всё равно колеблюсь. Как-то быстро Давид перестраивается, ещё совсем недавно иначе смотрел. Да и вообще, так ли есть необходимость его трогать? Если надо, сто раз повторю в замедленном темпе.
— Вик, я гуглил некоторые силовые приёмы, — слегка нетрепливо вмешивается в мои мысли Давид. — Мы всё равно будем контактно взаимодействовать, в чём проблема начать сейчас?
«Контактно взаимодействовать»…
Выражается прям по-спортивному. Вот только некоторые его взгляды… И как-то резко накаляющаяся между нами атмосфера…
Опять не к месту вспоминается жаркий настойчивый поцелуй. И сразу аж не по себе становится, что Давид ухватил, что для меня будет проблемой как-либо его касаться.
— Проблем нет, — тут же отрезаю. — Просто не думала, что ты настолько растренирован, да ещё и тугодум.
Да, какая-либо выдержка окончательно машет мне ручкой. Чем неизбежнее становится наше с придурком «контактное взаимодействие», тем сильнее злюсь. И сама знаю, что грубо всё это. Он мне деньги вообще-то платит.
Замять не успеваю, потому что Давид хмуро бросает, почёсывая затылок:
— Обидно вообще-то.
Глупо застываю, глядя на него. Я и не такое ему говорила, но правда, с чего взяла, что ему пофигу? Вдруг что-то чувствует?
Да и даже если нет, а выпендривается сейчас так — всё равно мне стоит быть посдержаннее. По крайней мере, пока я его типа тренирую. Надо бы извиниться…
Но вместо этого зачем-то почти мягко уточняю:
— Правда?
— Ну да, — бурчит Давид.
Как ни странно, этого короткого ответа хватает, чтобы я разом вдруг перестроилась. И почему-то уже не кажется такой уж напрягающей идея его коснуться. В конце концов, этот придурок тоже человек, может, хватит его воспринимать как… Я даже не знаю, как. Ходячей опасностью?
Странная мысль. Нет ничего опасного в безобидных прикосновениях.
Приближаюсь, одновременно говоря:
— Извини. И вправду перегнула. Просто не совсем уверенно чувствую себя в роли тренера.
Давид чуть напрягается: то ли от моего приближения, то ли от того, как легко я признаю собственную слабость. Впрочем, оба этих факта скорее меня настораживают, чем его. Но ничем не выражаю смятения, тем более что этот придурок пристально следит за каждым моим действием, так ничего и не сказав.
Зачем-то делаю довольно глубокий, но хоть не шумный, вздох, а потом как можно увереннее касаюсь его рук. Поднимаю, стараясь совладать с собственными по-дурацкими дрожащими пальцами. Какой горячий сейчас Давид.
По температуре я имею в виду. Хотя…
Нет, лишняя мысль. Много кому идут безрукавки. И вообще симпатичных парней хватает.
— Руки вот так, не резко, на вдохе и выдохе, — почему-то чуть ли не ласково поясняю, пытаясь двигать его руками в силу возможностей с учётом разницы нашего роста. Делаю так несколько раз, чувствуя ускорившееся сердцебиение. Как же мы чертовски близко… — Делай это, одновременно шевеля ногами.
Давид вроде улавливает, как руками шевелить надо, только вот с дыханием не справляется. Оно у него неровное. И более тяжелое, чем должно быть.
Подмечаю эти факты сначала как спортсменка, а потом вдруг и у самой дыхание сбивается. Ведь неожиданно остро улавливаю, в чём тут дело. Вернее, в ком. Во мне.
Давид ведь смотрит безотрывно. И как будто чуть ближе становится. Едва уловимо, но, чёрт возьми, остро всё равно.
Тааак… Самое время снова включить голову. С руками вроде разобрались. Дальше стопы?
Всё ещё не глядя ему в лицо, опускаюсь на колени. Мне кажется, или в этот момент Давид дышит ещё тяжелее? И руками шевелить вроде как перестаёт. Всё внимание у него теперь на меня.
