– Допустим, только допустим, что мы поменяли тактику, и в атаку солдаты будут бежать все четыреста или даже тысячу шагов, я и столько пробегу. Кто их этому будет учить? Кто будет увлекать роты и батальоны в атаку, сейчас у нас не таких офицеров. Нужно готовить новых офицеров с детства. Вот в этих суворовских училищах детей и будут готовить на офицеров, которым по плечу, по зубам новые способы ведения боевых действий. И ответ на вопрос, который вы хотите задать, Александр Павлович, не только бегать. Метко стрелять, проходить за сутки по семьдесят верст с полным боекомплектом. Самое дорогое сейчас на войне – порох. Потому, чтобы экономить и иметь запас на случай войны, мы бережем порох и не учим солдат меткой стрельбе, при залповой стрельбе кто-нибудь да попадет. Началась война, и мы выдали солдатам пороха вдоволь, а они не умеют быстро заряжать ружье, тем более винтовальную пищаль, и не умеют метко стрелять, и все огромные деньги, что вложены в покупку пороха, пойдут прахом. Только много дыма получим, а не убитых врагов. Это как не есть вкусный пирог, экономя его для праздника, а он, когда праздник наступил, в сухарь превратился. И тогда не съел, и сейчас уже толку от него никакого. Эти дети должны, кроме силы и выносливости, научиться метко стрелять и быстро заряжать ружья и винтовальные пищали. А потом научить этому своих солдат. Думаю, зря расформировали егерские батальоны, нужно пойти вам, ваше императорское величество, в противоположном направлении, собрать всех егерей со всей армии в пару егерских полков, проверить их, потом отсеять случайных и увеличить состав полка вдвое, чтобы каждый обучил своего новенького соседа. Через год разделить полки на четыре нормального состава и так далее, пока у нас не будет пару десятков егерских полков. И начать очень медленно, не вызывая подозрения у наших друзей и противников, скупать по всей Европе штуцера, а еще – организовать их большее производство в нашей стране. Демидова позвать из Италии, пусть на Урале новый завод построит по изготовлению штуцеров и длинноствольных пушек.
– Вы, Петр Христианович, прожектер. Не знал о том. Мне вы казались бесстрашным рубакой, – удивленно поднял на него глаза от чашки, которую крутил в руках, Александр.
– Прожектерство и есть. – Подсел к столу Адам Чарторыйский. – Наша армия и так самая сильная в Европе. И победу всегда добывают не пехотинцы, а кавалерия. Нет ничего лучше лихой сабельной атаки.
– Согласен с вами, князь, кавалерия это сила. Опять пример. Вот ветка перед тобой, а у тебя саб-ля, рубанул и перерубил ветку. А если вместо ветки ствол пушки. Сломаешь саблю и все. Никак не поможет кавалерия при штурме крепости, при атаке на редуты или на плотное каре – просто поляжет. Кавалерия хороша против кавалерии и добивать отступающего, деморализованного противника. Против пехоты, повернутой к ней штыками, кавалерия бессильна, лошадь на штык не пойдет, а если пойдет, то погибнет сама и покалечит всадника, и создаст завал непроходимый для следующей лошади. А пехотинец в день пройдет большее расстояние, ему не нужно ведра овса, не нужны отдыхать часами, пастись, в холода вообще с лошадьми проблема.
– Граф, я согласен, нужно организовать несколько таких суворовских школ и написать для них программы, возьметесь? – загорелся Александр.
– Я? – Как-то по-другому Брехт себе будущее распланировал.
– Вы, генерал.
– Ваше императорское величество, Александр Павлович, ну, куда мне, я тупой амбал-рубака. «Мне бы саблю да коня – да на линию огня! А дворцовые интрижки – энто все не про меня!»
– Постойте, граф, это про вас же слухи ходят, что вы тост про бабку Екатерину написали. Прочтите. – Александр – ребенок просто. Непосредственный, восторженный и не умеющий концентрироваться на важном. То суворовское училище ему подавай, то сразу тост.
– Кхм, тост ведь…
– Маман!
– Изольда. – Девка или фрейлина, ну, все одно девка, страшная, вся в оспинах и с зализанными волосами, появилась мгновенно. – Бутылку шампанского и пять бокалов.
Принесли, разлили.
– Ну, назвался груздем – съедят под водку. Слушайте. Тост на русском. На французском так красиво не получится. Бедный язык. Язык черни парижской и врагов наших.
Редко, друзья, нам встречаться приходится, но уж когда довелось, вспомним, что было, выпьем, как водится, как на Руси повелось. Встанем, товарищи, выпьем за гвардию, равных ей в мужестве нет. Тост наш за Родину, тост наш (за Сталина) за матушку, тост наш за знамя Побед!
Нахлобучили по бокалу кислятины, не умеют полусладкое шампанское еще делать. Отсталая нация эти французы. Не могут догадаться вино из изюма делать или тупо сахара добавлять.
– Великолепно, граф! – зааплодировала другая матушка.
– Представляешь, маман, а я не поверил. Позавчера имел беседу с Дмитрием Ивановичем Хвостовым, обер-прокурором Синода и пиитом нашим известным, так он мне между делом, когда я его вирши похвалил, сказал, что лучший поэт сейчас в России это Петр Христианович. Я не поверил, а он мне отрывок стихотворения графа прочитал, удивительная вещь, а какой слог. – Александр требовательно глянул на Брехта.
Ну, говорила же мама, не пей, козленочком станешь. Это про «Чудное мгновение»?! Нельзя. Это лучшая вещь Пушкина.
– Петр Христианович?! – опять серый влюбленный взгляд царицы.
– Ваше…
– Граф! – насупился Александр Павлович.
Я помню чудное мгновенье: Передо мной явилась ты, Как мимолетное виденье, Как гений чистой красоты…
Событие двадцать второе
Теперь вы видите, что ничего не видно. А почему ничего не видно, вы сейчас увидите.
Эрнест Резерфорд
Когда пьянка заканчивалась одной бутылкой шампанского? Всем захотелось выпить за великого пиита Витгенштейна. Естественно, потребовали тост. В стихах.
Петр Христианович смирился. День шел четко по плану, пока он его, умываясь, планировал. Ну, там интим с монархиней. Потом убийство братьев польских, потом…
А тут… Никакого интима. И не убивать поляка, а пить с ним горькую пришлось, да еще лобызаться после каждого тоста. Начал Александр, а эти, с позволения сказать, царедворцы поддержали сюзерена. Чтоб их. Один из главных врагов страны – и обнимайся с ним. Да и Аракчеев не Бриджит Бардо. Вместо бюста пузо выпирает.
– Петр Христианович, а есть у вас приличный тост за дам? – напомнила о себе маман, опять на немецком.
Нет. Он не знает на немецком стихов. А, стоп. Одно в школе учили. Он его у доски отвечал. Любимое четверостишие Карла Маркса.
Das Fräulein stand am Meere Und seufzte lang und bang. Es rührte sie so sehre der Sonnenuntergang.
Гейне напишет лет через сорок.
– Браво, граф. Постойте, а можете на французском? – зааплодировал набравшийся уже шампанским Александр.
– Нет. На русском могу.
– Просим.
Раз барышня стояла Над морем в поздний час И горестно вздыхала, Что солнца луч погас…
Кирдык карьере полководца. Ну… хотя Денис Давыдов тоже пописывал.
– Граф, но это просто стихотворение, а мы просили тост. – Аракчеев опять полез обниматься.
– Тост. Ваше… Мария Федоровна, простите, но сейчас будет мужской тост.
