двери.
«Смотри Зинка — ты теперь госпожа! Перчаточки подогнали, а плёточку забыли!» — раздался мой внутренний голос, и я прыснула от смеха.
— Я уже оделась, вы можете зайти! — меня так и подмывало подколоть на эту тему стражника, но я всё-таки сдержалась.
Вошедший бросил на меня какой-то жадный похотливый взгляд, а затем попросил следовать за ним на улицу, где меня должен ждать местный маг.
Нога уже не болела, опухоль спала и от вчерашнего ужаса остался только один большой синяк, поэтому я — довольная и счастливая — поскакала за невозмутимо бредущим стражником.
Собравшиеся на улице вчерашние жандармы почему-то не разделяли моего хорошего настроения. При виде меня они сначала покраснели, потом побледнели и замерли, подобно восковым фигурам мадам Тюссо.
Вывалившийся из повозки Острожиц смотрел на меня с такой жалостью, словно провожал в последний путь горячо любимого родственника, безмерно богатого, но так и не вернувшего ему при жизни долг.
Маг подал руку, и я, подхватив полу сарафана, второй рукой, поднялась в повозку и села на узкое кожаное сиденье.
Скрипя зубами, Острожиц сел рядом и транспортное средство медленно отчалило в неизвестном направлении.
Только сейчас, оказавшись в окружении жандармов, марширующих вокруг медленно едущей в неизвестном направлении повозки, я подумала о том, что меня никто так и не удосужился покормить.
Я выразительно посмотрела на мага, но тот упрямо пытался меня игнорировать.
— А ведь вы поступаете некрасиво, господин маг.
Острожиц вздрогнул, но не рискнул повернуть голову в мою стороны, лишь его усы топорщились, выдавая истинное положение дел. В эту минуту он показался мне похожим на огромного лощёного кота, такого же наглого, самовлюбленного и плюющего на всех с высокой колокольни.
— Мало того что вы не представились, вы ещё и игнорируете меня.
Лицо мага, после подобных слов, внезапно побелело, и он буквально выдавил из себя: «Меня зовут Пиш Острожиц, и я являюсь магом-дознавателем жандармерии, моя госпожа»
— Если я твоя госпожа, то почему меня до сих пор никто не накормил?
После этих слов к бледности мага добавился ещё и тик левого глаза.
Не прошло и двух минут, а мне в повозку принесли небольшой свёрток немыслимо вкусных жареных пирожков с какой-то ароматной начинкой, по вкусу очень похожей на смесь айвы и яблока.
Повидло просто сочилось сквозь пальцы, капая на повозку, на одежду, а я ела и не могла оторваться, закатывая от удовольствия глаза — на столько эти пирожки были безумно вкусными.
Сидящий рядом Пиш опять отвернулся, но теперь уже судорожно сглатывая слюну.
— Не поняла, а их что же здесь не кормят?
— А вудуа фи фьетем! — задала я свой вопрос
— Не понял вас, госпожа!
— Сифо нпьятна? Фи куа федем?
— Говорю, куда мы едем, Пиш? — наконец смогла выдавить более-менее приличную фразу из себя, попутно облизывая пальцы рук, отчего Острожица едва не хватил инфаркт, словно он никогда подобного не видел.
— Мне повелели лично передать вас, моя госпожа, величайшей некромантке и по совместительству вашему мастеру, госпоже Септиене. Потерпите, осталось совсем недолго.
— Я надеюсь, хоть там меня покормят!
— О, не сомневайтесь, моя госпожа, там вас точно накормят.
— Скажи, Пиш, а почему ты называешь меня госпожой?
— Так ведь вы же ученица самой Септиены, да будет ваша смерть лёгкой.
— Давай обойдёмся без моей смерти, мне пока не хочется покидать этот мир.
— Как вам будет угодно, госпожа, да минует вас окончательная смерть.
— Это госпожа Септиена послала за мной? — выдавила я, так и крутящийся на языке, вопрос.
— Нет, это господин Пацюк оказался настолько благоразумным, что решил вас передать ей в руки лично.
— А почему вчера не передали?
— Мы предполагали передать вас бальзамировщику, а оттуда вы уже должны были попасть в Обитель Смерти.
— А какая она — эта Обитель Смерти?
— Не знаю, моя госпожа, я там никогда не был.
— А ты хочешь туда попасть? — задала я ему вопрос и увидела, как лицо Пиша Острожица заливает мертвенная бледность, как начинают трястись в паркинсоне руки, а глаз опять задёргался в нервном тике.
— Нет, госпожа, конечно же нет! Я маленький человек, я лучше так, потихонечку, своим ходом, год за годом.
Если бы Зина в эту минуту смогла прочитать мысли, сидящего рядом с ней человека, то она бы очень удивилась им. Мысли Пиша то и дело разрывались между желанием угодить госпоже Септиене и вернуть потеряшку Зьину и между желанием поскорее от неё избавиться, чтобы спокойно вернуться домой и опорожнить бутылку другую красного крепленого.
— Нет, точно, — думал Пиш минутой позже, приняв окончательное решение, — вернусь домой — возьму отгул на день, нет — на неделю, и буду пить не просыхая.
Именно это решение подтолкнуло его к мысли избавиться от Зины раньше, чем он задумал, и не везти её к дальним захоронениям.
Оно‐то конечно так надёжнее, но уж больно дрожат руки, а сердце из груди вот-вот выскочит.
