Из тюрьмы Панталаха искусно бежал не меньше десятка раз, пока не погиб, сорвавшись с крыши при очередном побеге…
Что же искалечило Панталаху и многих других людей? Что же заглушило их способности, толкнуло на путь преступления и в конце концов бросило на «дно»?
Страшный мир тюремного мрака и жестокости отражал для писателя весь уклад общественной жизни.
Персонажи и эпизоды, которые Франко наблюдал в тюрьме, были для него неразрывно связаны с бытом и порядками за стенами камер — «на воле».
«Жестокие времена и обстоятельства — вот причина гибели многих людей», — говорит Франко в предисловии к отдельному изданию сборника своих тюремных рассказов.
…В эти три месяца, проведенные в тюрьме, Франко насмотрелся много ужасов и зла. И такой исполинской предстала перед ним задача завоевания человечности и добра на земле, что иногда сами собой приходили грустные раздумья:
«Может быть, все эти наши мысли и стремления, наша борьба, может быть, все это только одно великое заблуждение, каких тысячи до сих пор буйным вихрем прошумели над человечеством? Может быть, наш труд ни на что не годится? Может быть, мы прокладываем дорогу не там, где нужно, строим город на необитаемом острове?..»
Но он отгонял от себя эти сомнения. Свобода! Только бы выбраться на свободу! Тогда начнется новая, настоящая работа. Ведь всюду поднимаются живые души и умы — они готовы развалить стену, которая тысячелетия заслоняет людям глаза. И пусть жизнь каждого — только песчинка, отрадно хотя бы и песчинку внести для ускорения общего великого дела!
В тюрьме Франко пишет много стихов. Основной их тон бодрый, зовущий. Поэт хорошо знает, что враги человеческого счастья не отдельные лица, а весь социальный строй.
Не люди нам враги, о нет,Хоть люди судят нас и травят,В тюрьму бросают, застят свет,Гнетут, высмеивают, давят…
Не в людях зло, а в путах тех,Какие тайными узламиСкрутили слабых, сильных — всех,С их мукою и с их делами.
Лаокооном среди змейНарод в незримых путах бьется…Дождемся ли счастливых дней,Когда петля на нем порвется?!
Пока еще
Всюду преследуют правду,Всюду неправда одна…
Но поэт верит: упорством, настойчивостью человек победит ложь на земле, и правда живая прорвет все преграды…
Обращаясь к своим судьям, ко всем врагам трудового народа, Франко восклицает:
Судите, судьи, вы меняНе милостью фальшивою!Не думайте, что кину яДорогу «нечестивую»…
Нет, он не отступится от своего намерения — «переменить, преобразить, разбить наш социальный лад!».
За что же ополчились все передовые силы против существующего порядка?
За то, что тунеядцы потИ кровь рабочую сосут;За то, что с кафедр, с алтарейНе ясный свет — потемки льют;За то, что льют живую кровьДля прихоти царей, господ;Живут, как боги, палачи,И хуже пса — бедняк живет…
Такое положение не может долго продолжаться: этот несправедливый общественный порядок должен быть разрушен! Хорошо, когда бы переворот мог совершиться
Не силою оружия,Огня, железа и войны,А правдой, творческим трудом,Наукой…
Однако господствующие классы по доброй воле не уступят. Ну, что ж!
Если же войнаКровавая поднимется —Не наша будет в том вина.
…В эти же дни Франко создает свой «Гимн» («Вечный революционер»), ставший позже, особенно в период революции 1905 года, песней революционного народа.
Все стихотворение написано на высоком подъеме, с единой сквозной маршевой интонацией. Ее подчеркивал и сам Франко, говоря о музыке к гимну, написанной композитором Людкевичем. Стихотворение плавно льется и одновременно по-боевому отчеканивает шаг. Это поступь революционного «духа».
Вечный революционер —Дух, стремящий тело к боюЗа прогресс, добро, за волю, —Он бессмертия пример…Словом зычным, как трубою,Миллионы кличет к бою, —Миллионы вслед за ним:Голос духа слышен им.Голос духа слышен всем:В избах, к нищете привычных,В тесноте станков фабричных,Всюду, где тоска и темь.И веленью духа внемля,Горе покидает землю,Мощь родится и упорствоНе сгибаться, а бороться,Пусть потомкам, не себе,Счастье выковать в борьбе…
…Опрокинута плотина,С места тронулась лавина,Где найдется в мире сила,Чтоб ее остановила,Чтоб опять свела на нетПламенеющий рассвет?
•
Неожиданно 6 июня 1880 году в камеру к Франко пришел сам председатель суда в Коломые. Он объявил, что за отсутствием материалов для обвинения Иван Франко освобождается от суда и может быть выпущен из тюрьмы, с тем, однако, чтобы по этапу проследовать на родину — в село Нагуевичи.
Из Коломыи в Станислав, из Станислава в Стрый, из Стрыя в Дрогобыч — по этапам и по тюрьмам, в сопровождении жандарма, — Франко странствовал несколько дней и схватил сильную лихорадку. «Этот транспорт по полицейским казематам, — вспоминал он через десяток лет, — принадлежит к самым тяжелым событиям в моей жизни».
На последнем пешем переходе, из Дрогобыча в Нагуевичи, застиг их проливной дождь. Франко промок до нитки и совершенно больной прибыл в Нагуевичи.
Прожил здесь неделю без дела, без работы. А потом решил вернуться в Нижний Березов к Генику.
Но в Коломые староста его снова задержал и не позволил отправиться в деревню, пока из Дрогобыча не пришлют паспорт.
В темной каморке коломыйской гостиницы, мучимый лихорадкой, Франко дожидался паспорта.
Он три дня жил на три цента, которые случайно нашел в песке над Прутом. А когда и их не стало, истощенный болезнью и голодом, лежал в ожидании смерти.
Только бедный гостиничный слуга приносил иногда больному несколько ложек горячего супа. Так протекла ужасная неделя.
И за это время, раздобыв чистой бумаги, Франко без помарок, единым духом, написал повесть «На дне». Запечатал рукопись в конверт и отослал во Львов знакомому.
Казалось, работа отняла последние силы. И Франко уже сам желал только умереть…
Вдруг в номер гостиницы зашел посланный Кириллом Геником товарищ. Помог Франко подняться на ноги, дал денег на дорогу. И Франко поехал в Дрогобыч за паспортом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
