— Поедем пообедаем, — сказал Грошев, чтоб разрядить молчание. — Потом снова наведаемся к знакомым.
Камынин кивнул, завел мотор, а в это время из ворот таксомоторного парка лихо выскочила машина и, быстро набирая скорость, проскочила мимо. За рулем такси сидел Шебалин. Что-то сработало в сознании Николая, и он не попросил, а приказал Камынину:
— Держите за этой машиной.
Развернувшись, Камынин пустился вслед. Им повезло. У въезда на улицу, переходившую в Московское шоссе, Шебалина задержал светофор.
Камынин держался на приличном расстоянии. Грошев заметил, что свободное такси никто не останавливает. Скорее всего Аркадий включил счетчик или надел чехольник на зеленый огонек.
При выезде из города Аркадий притормозил перед постом ГАИ, а когда минул его, дал полный газ. Камынин вопросительно посмотрел на Грошева — догонять или не нужно?
«Ну догоню, и что? — думал Николай. — Здравствуйте, что вы делаете на Московском шоссе? Нет, действовать в одиночку не всегда резонно».
— Остановитесь, — приказал он Камынину и побежал в будочку ГАИ.
Старший лейтенант милиции посмотрел его документы и тут же по радио вызвал посты ГАИ по дороге на Москву. Им были переданы номер машины, приметы Шебалина и просьба: задерживать, но все-таки пускать дальше.
Затем Грошев по телефону связался с московскими товарищами, у которых был накануне, и сообщил им о своем подозрении: сообщники Тютчиной, наверное, соберутся вместе. Ее нужно отпустить и посмотреть, куда пойдет. Вполне вероятно, что ее будет ждать лилипут Лавров и, возможно, подъедет местное такси с водителем Шебалиным. Сам он, Грошев, выезжает немедленно.
На шоссе Николай в нерешительности потоптался у машины, раздумывая: удобно ли просить подозреваемого, вокруг которого постепенно образуется довольно плотное кольцо улик, об одолжении? А потом решил, что в данной ситуации это, пожалуй, необходимо.
— Вы бы не могли помочь мне еще раз? — спросил Николай Камынина.
— Так, понимаю — догнать эту машину?
— Теперь мы ее не догоним… В Москву нужно.
— Что ж… Только мне на дежурство надо.
— Беру на себя.
На первом же посту ГАИ Николаю сообщили, что машину Аркадия задерживали и сделали ему внушение. Шебалин выехал в загородный рейс без специальной путевки. Он старательно доказывал: мол, ему нужно захватить пассажиров километрах в пятнадцати от поста. В подтверждение показал на включенный счетчик, но сумма была «набита» очень маленькая: Аркадий, видимо, включал его лишь перед постами, чтобы не попасться. Однако инспектор ГАИ сделал вид, будто не заметил уловки, и отпустил водителя.
На окраине Москвы Грошев позвонил из автомата. С Петровки сообщили, что Тютчина поехала в район Ховрино, находится в одном из кооперативных домов, указали номер квартиры, а также приметы оперативного работника, с которым можно будет связаться на месте.
Приехав по указанному адресу, они застали дома только веселую, тщательно, но несколько густо накрашенную, не то чтобы старую, но пожилую женщину.
Она улыбнулась Грошеву как старому доброму знакомому и пригласила в комнату, увешанную старыми цирковыми афишами.
— Ради бога, извините мой беспорядок. Когда нет детей, я, право, не слишком слежу за этим самым порядком. В Москве слишком много интересного, чтобы тратить время на такую ерунду. Вы, конечно, к Георгию? Или к Ларочке? Но они вернутся из гастролей только в ноябре…
— Да нет… я, собственно… — почему-то смутился Грошев…
— А… Я понимаю. Георгий прислал вас, чтобы пожить? Пожалуйста. Я ведь совершенно одна. Свежему человеку только рада…
— Да нет…
— То есть как это нет? — вдруг стала строгой и отчужденной женщина. — Тогда кто же вы?
— Видите ли, мне нужен Анатолий Лавров.
— Вы его товарищ? Новый, разумеется? Старых друзей я всех знаю.
— Да… в некотором роде.
— Толенька и его эта… ну… женщина… — лицо хозяйки против ее воли тронула брезгливая улыбка, но она сейчас же совладала с собой, — только что уехали домой. — И уже совсем доверительно сообщила: — Вы знаете, Толик начинает меня волновать. Ему нельзя так много пить. Я понимало, настоящему артисту без арены небо кажется с овчинку, но все-таки нужно держать себя в руках. Впрочем, — сейчас же поправилась она, — возможно, я и не должна так говорить — я не знаю его сегодняшней жизни. Может быть, он имеет на это право. Хотя, как я убеждена, на увлечение спиртным — прошу понять меня правильно — именно увлечение — не имеет права ни один человек на белом свете. А вам не кажется, что Толик увлекается… чересчур?
— К сожалению, — попадая в тон, печально согласился Грошев. — Ведь он был талантливым актером.
— Артистом, молодой человек! Артистом! В цирке бывают только артисты. Актеры — это там, — она неопределенно махнула рукой, — в театрах. А он и в самом деле был хорош. Но что же сделаешь? Искусство берет человека целиком. А цирк тем более. И когда приходит время расстаться с ареной, нужно иметь мужество. Обыкновенное гражданское мужество. Толик им, кажется, не обладает. Когда приедет Георгий, мы устроим совет и подумаем, что с ним делать. Может быть, придется вырвать его из теперешнего окружения. Артист не имеет права ронять свое достоинство даже на пенсии.
Она говорила это так славно, так убежденно, что Грошев с большим трудом сообразил, как сделать так, чтобы узнать необходимые подробности и в то же время не выдать себя и, главное, не оскорбить артистку хоть малейшим подозрением.
— Да-да. Я тоже об этом думал. Собственно, потому и заехал за ним. Он с вещами… И не дай бог, опять пригубит.
— Ах вот что! Это он вас ждал? Вы тот самый таинственный дружок-шофер? — она мило улыбнулась. — Но на этот раз он оставил свои сумки у меня и сказал, что заедет через пару недель, — она вдруг посерьезнела. — Позвольте! Но ведь это вы звонили ему час назад?
— Нет, не я. Очевидно, кто-то другой. Мы просто договорились, что прихвачу его, когда буду возвращаться из командировки.
— Странно. А час назад Толику позвонил его друг, шофер, и он сразу же решил уехать. И как только пришла эта его… знакомая, они ушли.
Странно, через несколько минут разговора с бывшей артисткой Грошев перестал замечать ее морщины, румяна и пудру на ее лице. Перед ним была очень добрая, очень непосредственная женщина, искренне беспокоившаяся о судьбе своего старого товарища. Причинить ей какие-либо излишние неприятности он просто не мог. Грошев извинился и ушел.
Шагая к машине, он подумал, что поступил не совсем правильно. Следовало предъявить удостоверение, проверить вещи Лаврова, но он тут же решил: это еще успеется. Ведь главное он узнал — вещи Лаврова здесь. И то, что это были краденые вещи, он уже не сомневался.
