Атор был спокоен. Он сам удивлялся своему спокойствию.
– Это очень интересно, Биней, – медленно произнес он. – Очень, очень интересно.
– Разумеется, всегда остается возможность, доктор, что не только я допустил какую-нибудь кардинальную ошибку в исходных данных, но и Фаро с Йимотом тоже…
– Все трое ошиблись в основных постулатах? Нет, Биней. Вряд ли.
– Я просто хотел заметить вам, что такая возможность существует.
– Подожди-ка. Дай мне подумать.
Было позднее утро. Онос в полную силу светил в высокие окна директорского кабинета. В его блеске едва виднелся маленький четкий диск красного Довима, совершающего свой путь к северу по высокой дуге.
Атор непрестанно перебирал бумаги у себя на столе. Странно, что я воспринял это так легко, думал он. Мучается в основном Биней, а я почти не реагирую.
Возможно, это шок.
– Вот здесь у меня орбита Калгаша по общепринятым календарным исчислениям. А здесь – то, что выдал мне новый компьютер.
– Подожди, Биней, я же сказал, что хочу подумать.
Приход Ночи Биней нервно кивнул, Атор улыбнулся ему, хотя улыбка далась ему нелегко. Прославленный глава обсерватории, высокий, худой, властный старик с внушительной гривой густых белых волос, так давно вошел в роль сурового творца науки, что почти отвык от обычных человеческих жестов. По крайней мере здесь, в обсерватории, где все смотрели на него как на какого-то полубога. Дома, с женой и детьми, а особенно с шумной стайкой внуков, он был другим.
Итак, теория всемирного тяготения в чем-то неверна?
Нет! Не может быть! Каждым атомом своего разума старый астроном восставал против этой мысли. Он был убежден, что в основе вселенной лежит концепция всемирного тяготения. Он знал это. Теория слишком стройна, слишком логична, слишком изящна, чтобы быть ошибочной.
Если отменить закон всемирного тяготения, логика, правящая космосом, обратится в хаос.
Невообразимо. Немыслимо.
Но эти цифры – эта проклятая табуляграмма Бинея…
– Я вижу, вы сердитесь, доктор. – Снова он лезет! – И хочу сказать, что вполне понимаю, какой это для вас удар – любой впал бы в гнев, если бы труд его жизни оказался под угрозой…
– Биней…
– Позвольте мне только сказать – я отдал бы все, чтобы не приходить к вам с этим сегодня. Я знаю, вы сердитесь на то, что именно я…
– Биней, – снова, уже угрожающе, повторил Атор.
– Да?
– Я действительно сердит на тебя. Но не по той причине, по которой ты думаешь.
– Простите?
– Во-первых, я сердит потому, что ты бубнишь свое, когда я хочу одного: спокойно посидеть и подумать над этими бумагами, которые ты мне притащил. А во-вторых, и это гораздо важнее, я вне себя оттого, что ты столько тянул, прежде чем сообщить мне о своем открытии. Почему ты так долго ждал?
– Я только вчера закончил контрольную проверку.
– Вчера? Значит, надо было явиться ко мне вчера! Неужели ты взаправду думал скрыть все это? Выбросить свои результаты в корзину и промолчать?
– Нет, доктор, – уныло ответил Биней. – Я никогда всерьез об этом не думал.
– Слава богам и за это. Так тебе кажется, что я до того влюблен в свою прекрасную теорию, что скажу спасибо одному из самых одаренных своих коллег, если он скроет от меня неприятные известия о ее несовершенстве?
– Нет, доктор. Конечно, нет.
– Так почему же ты не прибежал ко мне, как только понял, что твои результаты верны?
– Потому что… – Биней готов был провалиться сквозь ковер. – Потому что знал, как это вас огорчит. Потому что думал, что такое потрясение может пагубно отразиться на вашем здоровье. Я поговорил об этом с близкими друзьями, обдумал, какую позицию мне следует занять, и начал понимать, что у меня нет выбора – я должен сказать вам, что теория…
– И ты в самом деле веришь, что я люблю свою теорию больше истины?
– О, нет, нет!
Атор снова улыбнулся, на этот раз без всякого труда.
– Однако это так. Я такой же человек, как и все – хочешь верь, хочешь нет. Теория всемирного тяготения принесла мне такую славу, о которой ученый может только мечтать. Она – мой пропуск в бессмертие, Биней, и ты это знаешь. Столкнуться вдруг с вероятностью того, что теория ошибочна – это мощный удар, Биней, он потряс меня. Не заблуждайся на этот счет. Однако я продолжаю верить в то, что моя теория верна.
– Как? – вскричал ошеломленный Биней. – Ведь я проверял и перепроверял…
– Нет, твои расчеты тоже верны. Чтобы ошиблись и ты, и Фаро, и Йимот – нет, я уже сказал, что на это не надеюсь. Но полученные тобой результаты еще не опровергают теорию всемирного тяготения.
– Разве? – заморгал Биней.
– Конечно, нет, – оживленно заговорил Атор. Теперь он почти оправился. Неестественное спокойствие первых мгновений уступило совсем другому чувству – спокойной уверенности искателя истины. – В чем, собственно, заключается теория всемирного тяготения? В том, что каждое тело во вселенной притягивает к себе другие тела пропорционально массе и расстоянию. Зачем ты опирался на эту теорию, рассчитывая орбиту Калгаша? Чтобы учесть силу тяготения различных небесных тел, влияющих на Калгаш в его вращении вокруг Оноса, разве не так?
– Так.
– А значит, пока еще рано отбрасывать теорию всемирного тяготения. Нам, друг мой, просто придется пересмотреть картину вселенной и проверить, не упустили ли мы из виду чего-то, что следовало принять в расчет – некий загадочный фактор, неведомый нам, но влияющий на Калгаш силой своего тяготения.
Биней вскинул брови и в полнейшем недоумении уставился на Атора. А потом начал смеяться. Пытаясь сдержаться, он стиснул зубы, но смех рвался наружу – Биней сгорбился, затрясся от сдавленного кашля и зажал руками рот, борясь с приступом веселья. Атор смотрел на него, как громом пораженный.
– Неизвестный фактор! – выговорил Биней. – Небесный дракон! Невидимый великан!
– Дракон? Великан? О чем ты, мой мальчик?
– Вчера вечером Теремон 762-й – ох, простите, доктор, простите меня, – перебарывал себя Биней. Он сморщился, затаил дыхание, отвернулся и кое-как справился с собой. – Я вчера выпивал с Теремоном 762-м, – пристыжено продолжал он, – знаете, с газетным обозревателем – и кое-что рассказал ему о своих изысканиях и о том, как мне не хочется идти с ними к вам.
– Журналисту?!
– Теремон надежный человек. Он мой близкий друг.
– Все они мерзавцы, Биней, поверь мне.
– Только не Теремон, доктор. Я знаю его и знаю, что он никогда не подведет меня и не предаст. Он-то и дал мне отличный совет – пойти к вам во что бы то ни стало, которому я и последовал. Но, пытаясь как-то утешить меня и вселить в меня надежду, он сказал то же, что и вы – будто может быть неизвестный фактор – так он и сказал, «неизвестный фактор», который влияет на орбиту Калгаша. А я посмеялся и сказал, что нечего припутывать к делу неизвестные факторы – это слишком легкое решение. И сказал – иронически, конечно, – что если допустить такую гипотезу, то можно представить себе и невидимого великана, сталкивающего Калгаш с орбиты, и огнедышащего дракона. И вот вы, доктор, рассуждаете так же, как невежественный Теремон – вы, величайший в мире астроном! Понимаете, каким дураком я себя почувствовал?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
