и наивно, но все равно никто не увидит этого моего позорного грехопадения с вершины Иронии в самую гущу моря под названием Сопливые нюни. Плохая идея, как оказалось, потому что все хорошие воспоминания касаются либо книг, либо мертвеца Ашеса. О последнем думать особенно горько. Кто знает, может быть, если мне не удастся выкрутиться из этой передряги, и я попаду на плаху, мы еще встретимся в загробном мире. И уж там нам наверняка никто не помешает…
Я останавливаюсь посреди камеры, сбившись со счета натоптанных моими башмаками кругами, похлопываю себя по бокам юбки, вспоминая. У меня же было письмо Тэоны. То самое, которое я посчитала счастливым вестником ее безумия. И как я могла о нем забыть!
Натурально и весьма крепко хлопаю себе по лбу. А потом еще разок, да посильнее. На тот случай, если снова допущу настолько глупую оплошность.
Тэона, конечно же, не сошла с ума! Она пыталась о чем-то меня предупредить!
Я продолжаю лихорадочно шарить по тому, что некогда было платьем. И с каждой секундой мои догадки становятся все сильнее, а злость – все больше. Потайной карман я нашла и могу поспорить на свою жалкую жизнь, что письмо положила именно туда. Но теперь мой тайник пуст. Скорее всего, старый стручок приказал обыскать меня, как только меня нашли с ножом. На его месте я бы сделала то же самое. И у меня, естественно, забрали все, что нашли. В том числе – письмо Тэоны. После всех этих событий я точно не сомневаюсь, что Тэона вовсе не выжила из ума. Напротив, моей сестрице удалось одурачить даже меня, дьявол бы ее побрал! Она что-то зашифровала в своем послании, настолько хитро и безупречно, что у меня и мысли не возникло, будто за ее бредовыми объяснениями в сестринской любви кроется нечто большее. И сколько бы оправданий я не нахожу своей невнимательности, все они не выдерживают никакой критики. В конце-то концов, интриганкой у нас всегда была я, а не милая улыбчивая и пустоголовая Тэона. Впрочем, называть ее пустоголовой после попытки меня о чем-то предупредить, я больше не имею никакого морального права.
Но письмо исчезло, и мне остается лишь смириться с собственной недальновидностью и попытаться впихнуть новые кусочки мозаики в общую картину произошедшего. Тэона что-то определенно знала. Неужели все, что рассказали про мое унылое во всех отношениях семейство – самая что ни на есть истинная правда? Или, может быть, Тэона каким-то образом узнала, что нас пытаются подставить, и решила меня предупредить? Никогда не замечала за ней столь трепетной заботы, но мало ли что могло произойти за те несколько месяцев, которые сестра провела вдали от дома? Если бы я не была такой горделивой ослицей, разгадка была бы мне известна. И, быть может, мне не пришлось бы сейчас есть помои и придумывать, как вымаливать прощение - катаясь по полу в слезах и соплях или стоя на коленях, расшибая лоб об пол.
Для дела я еще какое-то время посыпаю голову несуществующим пеплом, чтобы на всю жизнь, будет она короткой или нет, запомнить этот урок. После добавляю недостающие пункты в свой никудышний план. К счастью, новые обстоятельства как нельзя лучше вписываются в его канву. Я радуюсь, как ребенок, потому что мой начавший поддаваться унынию мозг находит благодатную почву.
Чтобы не скатиться в это тухлое болото, я сооружаю крепкие столпы под названием «Нерушимая правда». С этих пор и до того момента, пока я не умру или не распутаю треклятый клубок с покушением на Императора, чтобы не случилось – я буду опираться на них. Мои маяки веры безупречны в своей простоте и оттого крепки: моя семья никогда не покушалась на Императора, мы – не заговорщики, мы – верные подданные правящей Династии. А я, последняя из эрд’Кемарри, готова сделать все мыслимое и немыслимое, чтобы навсегда смыть со своего имени клеймо позора.
Ирония судьбы: именно мне, беззубой и абсолютно ничем не одаренной, вечно мерзнущей вентране, придется защищать честь семьи, которая, как мне всегда казалось, была бы не прочь избавиться от самого моего существования. Где бы сейчас ни находился мой суровый отец, он явно не в восторге от происходящего.
А значит… у меня просто нет выбора, кроме как в очередной раз доказать, что все они слишком рано и опрометчиво сбросили меня со счетов.
Даже если доказывать остается только костям.
Уверена, даже в земле они лежат преисполненными презрения к моей несчастной тушке.
Глава седьмая
Глава седьмая
А потом тянется бесконечное ожидание, в котором единственным способом отмерять дни остается кормежка – дважды в день, три дня подряд. Поначалу я была уверена, что меня, как опасную заговорщицу, допросят без промедлений и очереди, но эта уверенность терпит поражение. В какой-то момент я даже начинаю верить, что обо мне просто забыли. В самом деле, почему нет? Раз я последняя из эрд’Кемарри, некому обо мне похлопотать, оббивая лбом императорские пороги. Хотя, этого не случилось бы, даже будь мое семейство живым и здоровым. Даже не представлю, что произошло бы с моей головой за эти долгие дни полного одиночества, не будь я так к нему привычна. Но к концу третьего дня даже данное себе обещание не сходить с ума начинает стремительно терять свою актуальность.
Когда дверь моей камеры, хвала Взошедшим, наконец открывается, я рада пойти хоть на дыбу, лишь бы вырваться из узкого плена сырых стен. К счастью, меня сопровождают в место куда более безопасное – в купальню. А кто сказал, что в заточении только мужчины начинают источать неприятный запах? От меня воняет будь здоров. В купальне меня натирают дешевым мылом, дают какое-то серое платье, фасона как для служанки, и в сопровождении уже знакомых мне надзирателей проводят по хитросплетениям бесконечных коридоров. Перед тем, как запустить внутрь покоев, Старший таумати делает несколько бессмысленных на мой взгляд наставлений, которые легко сокращались до одного емкого: «Любое лишнее движение – и я тебя испепелю».
Так я понимаю, что мне предстоит личная встреча с новоиспеченным Императором.
Зал, в который я попадаю, отличается сдержанным убранством: деревянные скамьи вдоль резных столов, несколько угрюмых гобеленов с пафосными сценами сражений, пара стоек с допотопными доспехами минувшей эпохи. И в центре этой серости, словно бельмо на глазу, вычурное кресло, в котором восседает теперешний правитель Империи – Ниберу Первый.
Один его вид причиняет невыносимую боль моей личной невыплаканной
