Лэрри прикрыл лицо рукой, чтобы скрыть улыбку, а Фоггингтон-Смит лишь мрачно кивнул: «Вероятно, вы правы». Затем он повернул голову к Лэрри, который, полагаю, и был ему нужен:
— Правда ли, что изменения в нашей программе произошли из-за того, что властям стало известно о террористах, намеревавшихся завтра совершить нападение на Медум?
У Лэрри отвалилась челюсть:
— Где вы это слышали?
— Ходят такие слухи.
— Насколько мне известно, они безосновательны, — отрезал Лэрри и бросил взгляд на входную дверь. — Как бы то ни было, мы теперь в безопасности. Почему бы вам с Вики не прогуляться по палубе и не показать ей виды города?
Я не осуждала его за желание отделаться от Пэрри и даже за то, что он использовал меня в качестве приманки.
— Звучит заманчиво, — приветливо отозвалась я. — А вы, конечно, с нами не пойдете?
— Дела зовут, к сожалению, — проворчал Лэрри. — Боюсь, из-за всего этого придется менять и программу официального приема, а также перенести день открытия гробницы Тетисери. Я должен выяснить, что происходит.
Когда он направился к двери, его сотрудники тут же последовали за ним, а меня увел Пэрри. Солнце садилось в дымной мгле. Ни одной из достопримечательностей, на которые указывал Пэрри, я разглядеть не могла, думаю, он тоже, но продолжал указывать рукой туда, где они должны были находиться, и рассказывать о них. Его слова влетали мне в одно ухо и вылетали из другого, время от времени я произносила «Вот как?» или «Как мило!» — вполне вероятно, невпопад, но ему больше ничего и не было нужно, он упивался сам собой. А вид действительно был чудесный. Речная рябь отражала закатные лучи солнца, а вдоль берега начали мерцать разноцветные огоньки.
— Проклятие! — воскликнул вдруг Пэрри. — Вот и новобрачная! — Он хмыкнул, довольный собственным остроумием, и продолжил: — Очень милая малышка, но в голове — пустота; полагаю, сейчас будет задавать мне глупые вопросы... А, миссис Тригарт! Если вам нужны какие-то пояснения, быть может, соблаговолите подождать до вечера. У меня лекция о египетской литературе, но после нее я отвечу на любые вопросы.
Я никогда не слышала, чтобы кого-нибудь окорачивали так грубо, но Мэри приняла вызов. Улыбнувшись, она манерно произнесла:
— Как ужасно мило с вашей стороны. Но на самом деле я хотела поговорить с Вики.
— О?! Ну тогда... э-э-э... простите.
Мэри лукаво мне подмигнула. Широкая длинная юбка полоскалась на ветру, а шелковая блузка плотно облегала тело.
— Он — самый напыщенный в мире осел, правда? Надеюсь, я правильно поняла ваш унылый и тоскливый взгляд, Вики?
— И бросились мне на помощь? — удивилась я.
Изящным жестом она пригласила меня пройтись; некоторое время мы гуляли молча, потом она остановилась, склонилась над перилами и, повернув ко мне голову, сказала:
— Я действительно хотела с вами поговорить. Поблагодарить за вашу доброту к матушке Тригарт.
— Просто я оказалась рядом.
— Вы сделали то, что должна была сделать я. — Прелестный ротик Мэри искривился. — Я такая брезгливая, не могу видеть страданий даже любимого человека. Надеюсь, вы не будете думать обо мне плохо? Я бы хотела, чтобы мы стали друзьями.
Меня не слишком увлекала подобная перспектива. Перед моим мысленным взором возникла кошмарная картина: молодой, молодая и новоиспеченная подруга молодой — такое миленькое трио. Я вовремя одернула себя — не то, не ровен час, еще врежу ей. Мэри пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть мне прямо в глаза своими — большими, широко открытыми и невинными. Ее зрачки были необычно золотистыми, в отблесках лучей заходящего солнца они светились словно янтарные.
— Я восхищаюсь такими женщинами, как вы, — продолжала она. — Вы так умны и талантливы, притом — хозяйка своей судьбы. Не то что я.
— О, — сказала я, — это очень...
Хотелось сказать «неправильно», но вместо этого я произнесла лишь невыразительное «мило».
— Вы ни чуточки не будете нам мешать, — энергично продолжала Мэри. — Я не хочу, чтобы вы так думали. Если бы нам хотелось побыть в одиночестве, мы бы не отправились в подобный круиз.
— И не пригласили бы свекровь поехать с вами, — выпалила я, прежде чем сообразила, что не стоит этого делать. Нисколько не обидевшись на мою прямоту, Мэри засмеялась:
— Вы, конечно, понимаете, что все было как раз наоборот. Бедняжка очень привязана к Джону. Она непрерывно вздыхала и намекала на то, что будет так одинока...
Значит, безумно любящий сынок сдался и взял ее с собой. Это, безусловно, проливало новый свет на характер Джона. Прежде, когда он говорил о матери — а бывало это не часто, — в его голосе звучало насмешливое раздражение.
— Джон во многих отношениях человек скрытный, — продолжала Мэри, — и очень сдержанный. Он не выставляет своих чувств напоказ. Когда мы остаемся одни... — Она запнулась и смущенно рассмеялась. — Не знаю, зачем я все это рассказываю. Вы располагаете к откровенности, Вики. Мне с вами легко.
— Это хорошо. — Я не рискнула сказать что-либо еще.
— Надеюсь, вы не сердитесь за то, что я отвела душу? Я сердилась. Последнее, чего я хотела бы, — это стать ее наперсницей в вопросах взаимоотношений с Джоном. Не он ли подослал ее ко мне? Да нет, конечно, ему было выгоднее держать нас порознь. Скорее она сама выбрала меня в конфиденты, потому что я была не замужем и ближе ей по возрасту, чем остальные женщины на теплоходе. Меня интересовало — о да, признаюсь, интересовало! — почему он остановил свой выбор на «недопеченной», только-только выпрыгнувшей из школы девчонке. Теперь это становилось яснее. Обожание — вот что ему было необходимо, беспрекословная, собачья преданность. И деньги? Они были в числе его любимых увлечений, а я уже заметила — какая бы женщина не заметила! — что платья Мэри куплены не в дешевом универмаге.
— Ничуть, — откровенно солгала я. — Э-э... я любовалась вашими сережками. Какая превосходная имитация!
Она восприняла это как тактичный, хоть и неуклюжий способ переменить тему.
— Это не имитация. Джон говорит, что это второй век до нашей эры. Это он подарил мне.
Прежде чем я успела ее остановить, она вынула из уха одну серьгу и передала мне.
Я почти боялась к ней прикасаться. Миниатюрная головка была не более трех четвертей дюйма в высоту, но каждая черточка лица воспроизведена с величайшей тщательностью. Классическое греческое лицо с типичным профилем: нос продолжает линию лба; однако венчал головку вовсе не греческий символ — лунный диск между рогами, этот символ принадлежал египетской богине Исиде. Современный ювелир добавил лишь несколько золотых нитей: никто не взялся бы перековывать старинное золото, оно ведь почти чистое, около двадцати четырех каратов.
Молча я вернула сережку Мэри, никогда и ничего не желая более страстно, чем обладать этими сережками.
— Они славные, правда? — Мэри небрежно вдела серьгу обратно в ухо.
— Потрясающие.
— Он спросил: может, я больше хочу бриллианты? — невинно сообщила Мэри. — Но я предпочла эти головки. У Джона такой прекрасный вкус.
— Угу, — подтвердила я. Эмалевая розочка, спрятанная под блузкой, казалось, прожигала меня насквозь.
— А вот и он. — Мэри смотрела куда-то мне за спину. — Наверное, пора переодеваться к ужину. Я так рада, что мы поговорили, Вики.
Она не пригласила меня присоединиться к ним. Я видела, как она поспешила к нему, он стоял неподвижно, сложив руки на груди, словно император при приближении ничтожного подданного, потом повернулся и зашагал в другую сторону.
Все случилось совершенно неожиданно, я не услышала даже шагов бегущего ко мне человека. Он толкнул меня резко и грубо, отбросив далеко вперед. Я налетела на перила так, что у меня перехватило дыхание, потом, отскочив от них, рухнула на палубу — сначала «антифасадом», а в следующее мгновение — затылком. Из глаз посыпались яркие искры, словно мириады падающих звезд на темном небе.
Через некоторое время я открыла глаза, но тут же закрыла их снова, увидев знакомое лицо, нависшее надо мной. Потом опять открыла. Оказалось, лицо было не настолько знакомое, просто очень похожее: Фоггингтон-Смит.
— А, добрый старина Пэрри, — как-то сдавленно проквакала я.
— Ну, вот и славно, — сказал добрый старина Пэрри, — вы меня узнаете, это хорошо. Но лучше все же лежите смирно, вы чуть не раскроили себе череп.
— Сотрясения j нее нет. — Джон сидел на палубе рядом со мной. Он тер запястье и смотрел на меня со злостью, как горгулья[21] на соборе. — Кажется, я сломал руку, — горько пожаловался он.
— Конечно, — согласилась я, — ведь это ею вы сбили меня с ног. Уж мне ли вам не поверить!
— Кажется, я сломал руку, — повторил Джон.
Как в добрые старые времена: я повержена и разбита, а Джон жалуется.
— Черт бы вас побрал, зачем вы это сделали? — Я села и обхватила затылок руками. — О-о-о!
