Иван Моисеич решительно подошел к двери и снова нажал на звонок.
– Кто? – раздался скрипучий голос из-за двери после третьего весьма продолжительного и требовательного напоминания о наличии визитера.
– Простите меня, пожалуйста, за беспокойство, – как можно более спокойно и ласково начал Иван Моисеич, – Но вынужден еще раз справиться у вас относительно Ани. Поверьте, она очень нужна мне. У нее остался мой портфель, коричневый, кожаный с двумя замками, с бумагами. Он очень мне нужен. Помогите, пожалуйста.
– Я уже ответил вам, что не знаю никакой Ани. Вы ошиблись, молодой человек.
– Я не мог ошибиться. Поверьте. Я вчера был здесь вместе и забыл свой портфель. Вчера, возле дивана. Посмотрите, пожалуйста. Он наверняка еще лежит там.
– Вы путайте ни меня, ни себя. Нет здесь ни Ани, ни вашего портфеля. Уходите.
– Если вы мне не откроете, то я буду вынужден заявить в милицию.
– А если вы немедленно не уйдете, то я сам вызову милицию.
– Вызывайте. Вызывайте потому, что я никуда не уйду, пока не верну свой портфель. И если нужно буду колотить в вашу дверь всю ночь.
– Вы начинаете мне надоедать.
– Ты сам мне надоел. Открой немедленно. И отдай мой портфель.
– Отстаньте от меня со своим портфелем.
– Не отстану. Пока не отдашь портфель, старый негодяй.
– Вы просто хам!
– Если не откроешь, то я выломаю дверь к чертовой матери!
– Это уже переходит всякие границы! Немедленно уходите и оставьте меня в покое со своим портфелем, хулиган!
– Да вы просто жулик!
– Да как вы… посмели!?
– Жулик и вор!
– Я вас предупреждал. Я звоню в милицию.
– И скажи им, чтобы быстрее ехали, мне уже надоело торчать здесь. Я уже здесь целый день торчу, что б вам всем пусто было!
Старик ничего не ответил из-за двери. На лестничной площадке воцарилась полная тишина, ненадолго. Минуты через три возле подъезда резко затормозила машина. Хлопнули дверцы и несколько человек стали стремительно подниматься по лестнице. «Лучше бы я ушел», – подумал, вдруг, Иван Моисеич, когда к нему подлетели трое здоровенных парней, к милиции явно не имеющие никакого отношения. Их намерения явно читались на замороженных лицах. Двое бесцеремонно схватили Ивана Моисеича под руки, а третий деликатно позвонил в знакомую дверь.
– Этот? – спросил он.
– Он самый, – выглянул из-за двери старик, – Успокойте его. Шумный.
– Сделаем.
Иван Моисеич никогда не предполагал, что его тело может так мало весить. Два парня стремительно вынесли его на улицу под руки и, как мешок картофеля, закинули на заднее сиденье черного тонированного джипа, после чего с двух сторон спрессовали своими каменными торсами. Третий, звонивший в дверь, вполоборота повернулся к с переднего сиденья и, по-хамски обдав сигаретным дымом, спросил:
– Чего шумел?
– Я ищу Аню. Она живет в этой квартире.
– Чего к Титычу лез?
– Я не лез к нему. Я только хотел спросить про Аню.
– Кто такая Аня?
– Это моя… подруга.
– Ты кто?
– Я всего лишь литературный редактор в одном журнале.
– Журналист?
– Я работаю в редакции, – шестым чувством Иван Моисеич понял, что сказал что-то лишнее.
– Чего надо было от Титыча?
– Я хотел видеть Аню. Она живет в этой квартире. Вчера я у нее там был и оставил своей портфель. В нем бумаги. Понимаете?
– Ну, и что?
– Я хотел забрать свой портфель.
– Чего ты мне тут пургу метешь?
– Аня привела меня в эту квартиру, понимаете?
– Слушай. Я все понимаю. Чего тебе от Титыча было нужно?
– Мне от него ничего не было нужно?
– Тогда зачем к нему лез?
– Не лез я к нему!
– Врешь.
Ивана Моисеича в последний раз били в далеком детстве. В начальной школе на перемене ребятишки из параллельного класса пытались ему внушить некоторые истины из области национального вопроса. Все происходило настолько наивно, и было так давно, что все неприятные физические ощущения, связанные с этим, начисто стерлись из его воспоминаний. Поэтому оглушительность прямого удара в лицо и резкая, нестерпимая боль, обрушившаяся вслед за ним, настолько парализовали сознание, что когда он через несколько минут пришел в себя, то машина уже ехала. Смеркалось. Во рту было полно крови.
– Очухался? – третий смотрел на него вполоборота.
– Я ничего не хотел плохого. Я просто искал Аню.
– Зачем ты лез к Титычу?
– Я искал Аню.
Второй удар снова выключил сознание Ивана Моисеича. Когда он очнулся, они уже подъезжали к Смоленскому кладбищу. Мертвящий холод пробежал по всему телу. От ребят веяло холодной решимостью и смертью.
– Сам пойдешь или тебя вынести?
– Ребята, простите, я ничего не хотел плохого.
– Вылезай.
Один из рядом сидящих схватил его за волосы и грубо выволок из машины. Иван Моисеич взвизгнул от резкой боли, но тут же получил сильный удар ногой в живот. Дыхание резко перехватило, сознание снова померкло. Тем временем его притащили к свежевыротой могиле возле самой ограды кладбища.
– Слушай, журналист, последний раз спрашиваю, чего тебе было нужно?
– Я хотел видеть Аню, правда, поверьте, простите, я ничего не хотел плохого…
– Я тебя сейчас здесь зарою, понял?
– Не надо, прошу вас.
– Если ты мне не скажешь, чего тебе было нужно, я тебя здесь зарою, падла.
– Аню… Мой портфель… ничего больше…
Его били минут десять. Сильно с разных сторон, профессионально, соизмеряя силу ударов с тем, чтобы больше ни на секунду не выключалось сознание и он полной мерой ощущал всю боль, какую только они способны были у него вызвать. Захлебываясь в крови и едва переводя дыхание, Иван Моисеич все повторял и повторял свое бесконечное признание: «Аню… Мой портфель… Больно…».
Наконец, они сбросили избитое тело на дно могилы.
– Кончать будем?
– Сам сдохнет.
Утомленные проделанной работой, они с дьявольским наслаждением помочились на него сверху и ушли. Обломки небесной сферы погребли померкшее сознание Ивана Моисеича.
* * *
Иван Моисеич пришел в себя только под утро. Он лежал на тихой зеленой лужайке, прислоненный спиной к холодной стене кладбищенской ограды. Как он попал сюда, он не знал. Видимо его перенесли сюда сердобольные хозяева могилы, которую без их ведома он самовольно занял или кладбищенские служители, определившие, что по состоянию своего здоровья он преждевременно претендует на это место.
Идти он не мог, пошевелиться тоже, поэтому ему пришлось пролежать еще часа два, пока на его стоны не вышли ранние собачники, прогуливающие своих четвероногих питомцев перед завтраком. Они вызвали скорую помощь и Ивана Моисеича доставили в дежурную клинику, где его отмыли, переодели в казенную пижаму и поместили в общей палате. Впрочем, это обстоятельство несильно уязвило его самолюбие, ибо адекватно воспринимать окружающую действительность он начал только спустя сутки.
Глава 4. Общество больных
Общая палата травматологического отделения Городской больницы №5, куда поместили Ивана Моисеича, слыла самой демократичной и принимала любое поврежденное тело мужского рода. Предлагаемый здесь скромный и ненавязчивый уровень медицинского сервиса не стремился претендовать на какую-либо оценку по европейскому стандарту, хотя, безусловно, мог бы занять одно из ведущих мест в соревновании с африканскими странами. Попадающий сюда контингент, в виду своего бедственного положения, как правило, не проявлял особой взыскательности и долго тут не залеживался. Особенно, если жизненные силы травмированного организма еще способны были оказать активное сопротивление предлагаемым средствам и методам лечения. Как правило, такой пациент довольно скоро самостоятельно покидал палату, с полным осознанием необходимости подобного шага. Если же очередной скиталец предпочитал быстрый конец долгим мучениям, то палата представлялась ему вполне подходящим промежуточным пунктом в круговороте вечного бытия.
Пациентов в палате располагали в два ряда головой к стене и ногами к проходу. Так, видимо, удобнее заносить и выносить, в случае надобности. Возле каждой койки имелась тумбочка, куда постоялец мог сложить все то, что не помещалось в его кровати. Над изголовьем железной иконой выпирал вмурованный щиток отвратительного серого цвета с окаменевшими тумблерами подачи кислорода и вызова дежурной медицинской сестры. Провода, некогда питавшие сие оборудование, за давностью лет рассосались в толстом слое штукатурки и поэтому, чтобы не нарушить целостность и сомнительную белизну стен, сверху бросили толстый провод в черной металлической оплетке, подходящий к свежему пяточку розовой электрической розетки. Её, видимо, подвели на случай подключения какой-либо медицинской аппаратуры, если таковую соизволят принести расторопные эскулапы. Функцию дежурного вызова выполнял самый подвижный из пациентов, благо, что до медицинского поста шкандыбать не так уж далеко, не более пятидесяти метров.
