Жертва алкогольной зависимости, не открывая глаз, подняла голову.
– Да пошли же, тебе говорят! – Лис рывком поднял его на ноги и поволок за собой.
Почувствовав в руках знакомый штурвал, стражник сомнамбулическим движением повернул его, и плита, загораживающая выход, поползла в сторону.
– Что дальше делать, знаешь? – спросил своего привратника Сережа. Тот согласно кивнул головой.
– Молодец! Тогда тут и стой. Я скоро вернусь. Так, Капитан, – обратился он ко мне. – Щас мы идем к нижним воротам; если я буду переться откровенно в стену, ты меня предупреди.
Ха! Он думал, что я могу ему чем-то помочь! Конечно, вино, подаваемое за столом принца Джона, не обладало той разрушительной мощью, что лисовский самогон, но все-таки начал я значительно раньше. По дороге к воротам Рейнара с товарищами окликнули: «Стой, кто идет?»
– Ричард Никсон! – подумав секунду, гордо отозвался мой напарник.
Я похолодел, дивясь наглости своего друга.
– А, это ты, Дик? Ну ты и нажрался! Старайся держаться в тени! Рыжий Бен еще не улегся спать, – донесся тот же голос, но уже лишенный суровости.
Не знаю, кто был этот Рыжий Бен, но дважды упрашивать Лиса держаться в тени, пожалуй, не стоило. Оставшийся путь до ворот Лис и его спутники проделали без особых приключений.
Сонный стражник возле них, уткнувшись в древко копья, клевал носом.
– Где командир? – стараясь говорить как можно более четко, выдавил из себя лжепрезидент Соединенных Штатов.
– А, это вы? – внезапно услышал он у себя за спиной.
– Это? Мы, – качаясь, недоуменно подтвердил Лис.
– Скорее берите коней на конюшне. Томас, открой ворота!
Пока Виконт и робиновские стрелки отвязывали коней. Лис сделал попытку рассмотреть своего неизвестного доброжелателя, но тщетно. Среднего роста человек, закутанный в плащ, стоял так, что свет, даваемый факелом, не достигал его лица.
– Не задерживайтесь в пути! – напутствовал он троицу, выезжавшую за ворота. – В Лондоне ждут ваших известий! Пароль на выезде из Ноттингема – «Эскалибур».
…В свои апартаменты я возвращался на ощупь. В коридорах замка изрядно штормило.
– Лис, ты там как? – возобновил я связь. Двойное изображение в моих глазах сменилось тройным. «Неужели связь выбило? Этого только не хватало!»
– Ща, Капитан. Все путем… Как, по-твоему, гобелены моргают? – Вернувшийся незадолго до меня Рейнар в глубокой задумчивости стоял посреди комнаты и тупо пялился на стену.
– Лис, ты бахнулся! Наведи резкость.
– Нет, ты мне точно скажи, моргают или нет? Ответь боевому товарищу. Я в сомнении.
– Это что тебе – Вашингтон на стодолларовой купюре?
– Значит, не моргают. А ну не моргай! – послышался душераздирающий вопль и треск разрываемой ткани.
«Сам разберется», – решил я, отключая связь. К моему удивлению, решетка перед кордегардией была полуопущена. Я с радостью нащупал шнурок звонка и облегченно повис на нем.
– Ну нормально! Чего бы я тут так трезвонил? – послышался на лестнице голос Лиса.
– Лис, осторожно, двери!
– Да что там те двери! Этот пьяный придурок здесь что-то так напортачил, что теперь вообще ничего не закрывается. Вот и доверяй всяким забулдыгам дорогостоящую технику! – запинаясь на каждом слоге, произнес мой напарник.
Наконец с третьей попытки, выбрав из пяти предоставлявшихся нашему взору дверей нужную, мы прошли в караульное помещение. Теперь оно напоминало хирургический кабинет: все в нем было тихо и проспиртовано.
– Что там у тебя за дела с гобеленом? – поинтересовался я у своего друга.
– Ща, Капитан, увидишь.
Посреди нашей комнаты валялось некое тулово, припорошенное обрывками гобелена.
– Кто такой?
– А бес его знает!
– Чего хотел?
Лис неопределенно пожал плечами:
– Не знаю. Я его, похоже, слегка пришиб.
– Ну, Лис, это ты зря.
– А не фига было моргать на посту! Зато посмотри, что я нашел! – Он ткнул пальцем в стену, еще недавно украшенную гобеленом. – Лестница. Самая что ни на есть. Предлагаю сыграть в Буратино.
Выдернув из держаков пару горящих факелов и захватив свое оружие, мы начали спускаться вниз. Пройдя десятка два ступеней, мы уперлись в дверь.
– Заперто, – констатировал мой верный соратник.
– Ну так постучи! Ибо сказано: стучащему да отворяется.
Недолго думая, Рейнар забарабанил кулаками в филенку. Послышался звук отодвигаемого засова, дверь резко распахнулась.
– И ты не моргай! – Следующий удар пришелся по челюсти возникшего на пороге стражника. – Ты, собственно говоря, кто такой? – запоздало вспомнил мои наставления д'Орбиньяк.
Нокаутированный солдат оставил этот вопрос без ответа. Аккуратно переступив через жертву лисовского произвола, мы проникли в небольшую круглую комнату, количество бойниц в стенах которой не оставляло сомнений в ее предназначении.
– Лис, как врач-травмапевт врачу-травмапевту признайся: ты тренировки по скалолазанию давно посещал?
– Да уж не вчера.
– Вот и я не вчера… Но сейчас, однако, придется отрабатывать тему «спуск дюльфером». Причем если нам ее не зачтут, то пересдача будет происходить в подземелье Ноттингема. Итак: точка A – на этой галерее, точка B – во-о-он там, внизу.
Лис вышел на галерею и с сомнением посмотрел вниз.
– А других домашних заготовок у тебя нет?
– Нет. А ты вниз не смотри. Я помню, мне инструктор говорил, что вниз смотреть нельзя.
Лис вздохнул и принялся деловито вытаскивать из пояса тонкий прочный шнур со множеством узлов.
– Ума не приложу, Капитан, почему ты никогда не предусматриваешь каких-нибудь человеческих способов ухода, например, с помощью ступеней?
– Это что, память о неудавшихся спусках? – игнорируя его вопрос, спросил я, указывая на веревку.
– Да, и сегодня будет повод завязать еще один, – недобро глядя на меня, хмыкнул Лис. – Насчет дюльфера я сильно сомневаюсь; если, конечно, у тебя не зарезервировано место в папской капелле, – с нескрываемым ехидством добавил он. – Хотя это, в общем, не важно. Здесь всего десять метров троса.
– Ну что ж, это примерно две трети предстоящего полета, – ободрил я своего напарника.
– А оставшуюся треть?
– И-к! Пешком…
Неся чувствительные потери в самоуважении, мы начали свой героический спуск.
– Почему люди не летают, как птицы? – торжественно, с болью в голосе процитировал Лис слова какого-то очередного русского классика, шлепаясь рядом со мной на немилосердную твердь двора.
На галерее, с которой мы только что так удачно спустились, замелькало пламя факелов, послышались какие-то крики и лязг оружия.
– Сдается мне, Капитан, у нас скоро будут последователи, – неожиданно трезвея, видимо, от падения, заметил Рейнар. – Так… Куда дальше?
Я огляделся по сторонам:
– Туда!
Ближайшим от нас зданием была часовня.
– Это правильно, командир. Самое время о душе подумать.
Часовня представляла собой очень странное сооружение: кряжистые романские стены и венчавшая их утонченная готическая крыша.
«Надеюсь, на праве укрытия этот мезальянс никак не сказывается», – подумал я.
– Ну что ж, отпустим друг другу грехи! – съерничал Лис, когда мы с ним укрылись в исповедальне.
Помещение церквушки стало наполняться стражей.
– Остается надеяться, что природная испорченность этих джентльменов помешает им прийти к мысли исповедаться в столь поздний час, – прошептал я Лису, вжимаясь в стену.
Вдруг под нашими ногами раздался странный шорох. Мы изумленно воззрились на плиту, которая начала медленно отодвигаться в сторону.
– Это не крыса… – шепотом подытожил я наши наблюдения.
В образовавшемся отверстии блеснула отполированная временем тонзура.
– Спокойно, святой отец, – угрожающе прошипел Лис, зажимая ладонью рот изумленного служителя культа. – Не дергайтесь. Mea culpa! [17]
Судя по испуганному выражению глаз монаха, эта новость его нисколько не обрадовала. Две объемистые фляги, нежно прижимаемые к чреву, ясно указывали на цель его паломничества. Он попытался что-то промолвить.
– Тише, отец мой. Тут слишком людно и не место для откровений. – Лис пинком втолкнул монаха обратно в лаз, и мы оба последовали вслед за ним.
Нора, в которой нам довелось очутиться, была явным творением рук благочестивых отцов, нашедших кратчайший путь к источнику aqua vita [18].
Вскоре мы очутились в обширном подвале, сплошь заставленном бочками, бочонками, бутылками, флягами и прочей винно-водочной тарой.
– Побудьте с нами, ваше преподобие, здесь никто не отвлечет нас от возвышенных молитв и мыслей о тщете всего сущего, – произнес я, зябко поеживаясь.
