велено.
На кухне тепло и спокойно. В углу стол. Над столом – низко висящий соломенный абажур. Отчего-то он кажется Лизе бывшей хлебницей. Забавное ощущение едва уловимой неправильности. Но абажур ей нравится. Раньше – когда бабушка только принесла его в дом, “отхватив”, как она выражается, где-то на барахолке, – абажур рассказывал Лизе немало занятных историй.
Лиза знала, что если посмотреть на него со стороны плиты, то увидишь девочку, собирающую на сжатом поле оставшиеся колоски. Из колосков быстро собирался небольшой снопик, который в конце концов приходилось обхватывать двумя ладошками, иначе до дома не донести.
Посмотрев на абажур из своего угла, Лиза видела старого человека с узловатыми растрескавшимися пальцами. Человек доставал из-за голенища короткий нож с широким, чуть загнутым на конце лезвием, ловко поигрывал им, правя лезвие на ремне. Убедившись, что нож достаточно острый, в сгустившейся вечерней полутьме человек размеренно водил ножом по расплющенным соломинкам, выглаживая их, чтобы потом уложить в выдолбленное корытце, наполненное молоком. Приглядевшись попристальней, можно было заметить, что и глаза старика тоже налиты молоком до краев. Лизу странно успокаивала эта история.
А вот от двери на абажур Лиза старалась не смотреть – с той стороны была только беспросветная женская старость и смерть. После такого неосторожного взгляда в голове Лизы надолго поселялся навязчивый вопрос: кто это умирает? Неужели та самая девочка с колосками?
Поначалу Лизу охватывало ощущение, будто абажур целиком сплетен из одних только историй. Но потихоньку истории рассказывались, истончались и истаивали. И вот наконец из-под них проступила бледно-желтая соломка плетения, кое-где образующая замысловатые узоры, и Лиза полюбила прослеживать взглядом ход какой-нибудь из соломинок, всякий раз изумляясь, под какими неожиданными углами она изгибается, не ломаясь при этом.
Бабушка радовалась этой дружбе.
– Что, Лизок, опять на лампе залипла, а? – говорила она светло-оранжевым, газировочным тоном, и Лизу ужасно смешил этот тон.
Сегодня Лизе не до смеха. Она входит на кухню, без опасения скользнув взглядом по давно онемевшему абажуру, садится к столу. Бабушка, достав из шкафа прозрачный пластиковый конверт, усаживается напротив. В конверте у бабушки – стопка круглых карточек всевозможных цветов и оттенков – для разговора по душам.
– Ну что, Лизок, поговорим? – теплым тыквенным тоном говорит бабушка. Она сдвигает на край стола чайник и сахарницу и раскладывает перед Лизой карточки. Лизе вдруг хочется проделать в каждой дырку и развесить по латунным шпенькам вместе с шестеренками. Интересно, получится или нет закрутить их как следует?
Подперев голову рукой, Лиза разглядывает ровные ряды карточек. Они отличаются не только цветом – на каждой нарисован эмотикон. Так Лиза может поделиться своими чувствами и понять чувства бабушки, потому что слова в их мире не значат ровным счетом ничего. Зато правильно выбранной карточкой можно рассказать практически обо всем. Улыбка означает радость и спокойствие, перевернутая улыбка – неприятности, а еще есть губы ниточкой – это когда чем-то недоволен, но затрудняешься объяснить, чем именно.
Сегодня Лизе хочется выбрать фиолетовую карточку с унылой мордашкой. Фиолетовый – цвет разочарованной усталости, и это совсем не то же самое, что травянисто-зеленая, радостная и честная усталость после целого дня работы.
Лиза вздыхает. Честность – один из основных ее принципов. Не потому, что положено и хорошо быть честным. Просто невысказанная правда гниет в ней, и в те редкие моменты, когда она утаивает от бабушки что-то важное, она чувствует смрад, исходящий изнутри. Первое правило Лизы – всегда говорить правду. Но быть честной бывает трудно.
У Лизы есть знакомый – ужасный урод, если уж начистоту: уши кривые, нос расплющенный, губы одна налево, другая направо, – но Лиза никогда не говорит ему, что он урод, потому что он и сам знает это про себя, расстраивается от этой правды и плачет. Обычно для Лизы правда важнее, чем вежливость, но тут этот принцип неприменим. Лизе гораздо невыносимее видеть его плачущим, чем сдержаться, поэтому она молчит о его внешности. Что он красивый, она тоже не говорит и, значит, не обманывает, а просто придерживает всем известную правду при себе. Но бабушка правды не знает, а Лизе совершенно не хочется расстраивать ее. Лиза понимает, что любое расстройство может повредить бабушкиному сердцу, впиться в него изо всех сил, грызть ребра и левую руку, которую бабушка долго будет баюкать потом.
Сегодняшний день бьется внутри Лизы, хочет стать словами или хотя бы фиолетовой карточкой. Но нельзя никак. И хотя ее рука уже зависла над карточкой, Лиза помнит шахматный принцип и не спешит коснуться ее, колеблется и все-таки выбирает соседнюю, травянисто-зеленую, с широкой радостной улыбкой. Ей становится даже немного легче, когда она это делает. На этом можно закончить.
Не дождавшись ответной бабушкиной реплики, забыв о том, что бабушка тоже должна выбрать себе карточку, одним движением Лиза сгребает пасьянс, кое-как формирует неровную стопку, запихивает в конверт, протягивает конверт бабушке. Бабушка роется в конверте, находит фиолетовую карточку, вертит ее в руках.
Лиза видит, как бабушка рассеянно охлопывает карманы фартука в поисках маленького белого цилиндрика с нитроглицерином и наконец достает таблетки из нагрудного кармана. Лиза срывается с места и убегает к себе в комнату. Ей кажется, бабушка и так все про нее знает, безо всяких карточек. Лиза удивляется тому, как неприятна ей эта мысль.
Она сидит без движения у стола – чтобы можно было дотянуться до стены, прислушивается к бабушкиным движениям и крутит, крутит шестеренки. Вот бабушка наконец встала. Ширк-ширк – открылся ящик, закрылся ящик. Это она убрала конверт. Щелчок. С таким звуком открывается дверца подвесного шкафчика. Лязг – это холодильник. И Лиза будто знает, что будет дальше. Хотя, впрочем, она действительно знает. Потому что сегодня суббота, время…
– Лиза, блендер! – чуть повысив голос, говорит с кухни бабушка.
Лиза готова. Она выходит к двери, переобувается, подхватывает ключи с крючка, выскальзывает из квартиры и бесшумно прикрывает дверь. Услышав приглушенный звук блендера, привычным жестом затыкает уши, переминается с ноги на ногу, терпеливо пережидает, когда все закончится. Наконец звук стихает, бабушка подходит к двери с той стороны. Она долго возится с ключами и, когда дверь распахивается, ворчит уже совершенно обычным голосом:
– И незачем, я считаю, каждый раз запирать меня на все замки.
Лиза аккуратно и молча переобувается. Бабушка оглядывает ее.
– Может, давай чаю? – неожиданно говорит она. – Я паштет печеночный сделала, теплый еще. Нажарим тостов, разрешу чаю покрепче, как ты любишь. Хочешь, а, Лизок?
Лиза заходит в свою комнату и закрывает за собой дверь.
Утро воскресенья – единственное, когда не срабатывает будильник. Но Лиза все равно просыпается в пять, бодро подскакивает с кровати – и обнаруживает, что за ночь коленки успели отмокнуть и намертво присохнуть
