— Franchement, Madame, ne soyez pas hystérique! (В самом деле, мадам, не становитесь истеричкой!)
Именно это слово, hystérique, оказалось последней каплей в чаше моего терпения. Тогда я уже поняла, что пришло время уезжать.
* * *
Когда я училась в третьем классе, одной мысли о том, что сегодня я опять увижусь с мистером Пэйном, было достаточно, чтобы мой желудок самопроизвольно опорожнился. Мучительные спазмы заставляли меня сгибаться пополам каждое утро, когда я в ужасе натягивала школьную форму.
Я мечтала, что мне не придется идти в школу. Я хотела этого так сильно, что однажды утром моя мечта исполнилась. Я помню, как сидела перед доктором Грансайтом на его огромном деревянном столе, нервно царапая пальцами поверхность, пока холодный металлический диск стетоскопа лежал у меня на животе. Доктор посмотрел на мою мать поверх очков и произнес: «Это всего лишь стресс. Что-то беспокоит нашу маленькую леди».
Поскольку в речи доктора прозвучали слова «всего лишь», а мама ответила на это чем-то вроде «хм-м», то я была обречена.
— Из-за чего ты так переживаешь? — спросила она меня, когда мы шли к машине.
— Из-за школы, — ответила я, а слезы бежали у меня по щекам, от обиды, что доктор Грансайт не нашел у меня ничего необычного, никакой болезни, от одного названия которой все мои одноклассники затряслись бы от страха, и это значило бы, что мне больше никогда не придется ходить в школу. Никогда.
Я надеялась, что у меня обнаружат хотя бы аппендицит. Тогда я понятия не имела, что это такое, но название было вполне звучное для хорошей болезни. Прошел слух, что у Мэри Маллой случился приступ аппендицита, как только мистер Пэйн попросил ее ответить на вопрос: «Какой город является столицей Литвы?» От его скрипучего голоса наши сердца забились быстрее, и мы замерли на своих стульях, затаив дыхание, когда Мэри закричала со всей силы.
Ее поспешили отвезти в больницу на машине скорой помощи. Бой сирены раздавался прямо под окнами нашего класса. А мистер Пэйн закричал, чтобы мы все вернулись за парты, иначе…
Я помню, что сказала мне мама, когда повезла меня к школе. Она смотрела мне в глаза через зеркало заднего вида; я сидела с жалким видом сзади.
— В этом мире есть такие вещи, Энни Макинтайр, с которыми приходиться мириться. Тебе остается лишь двигаться дальше, стиснув зубы.
Тогда я задумалась. Почему, ну почему я просто должна стиснуть зубы и двигаться дальше? Ведь должен же быть и другой способ.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Все-таки я смогла добраться до пункта назначения. Я шла в своих туфлях по узкой улочке, хромая, словно солдат, возвращающийся домой с войны. Сначала я не была уверена, та ли это улица. Может быть, следующая? Все это было так давно, а я еле держалась на ногах от усталости. Мне было холодно и невыносимо одиноко. Тут я заметила boulangerie (булочную) с восточными узорами, будто намерзшими на края витрины, и все вспомнила. Мы с Бетти частенько заходили сюда по дороге домой. Булочник был веселым и жизнерадостным мужчиной в белом фартуке, растянутом на большом круглом животе. Его руки всегда были в муке, и он постоянно суетился за прилавком, борясь с отдышкой, но не переставая балагурить и шутить.
— Je vous aime! Я вас люблю! — восклицал он, когда мы появлялись на пороге двери. Он говорил это всем молоденьким девушкам.
Чуть дальше по улице, на следующем углу, я узнала свой дом — четырехэтажное каменное здание девятнадцатого века, с красивыми карнизами. Здесь мы с Бетти прожили три года. Наша трехкомнатная квартира располагалась на третьем этаже.
Я порылась в своей старой сумочке в поисках ключей, проклиная все мелочи, попадавшиеся мне под руку, которые совершенно не представляли для меня теперь никакой ценности, как то: обрывки бумажек, монеты, использованные билеты на метро, заколки, рассыпавшееся драже «Тик-так» и старая помада. Здесь было все, что угодно, кроме ключей.
Полностью поглощенная поиском злополучных ключей, я совершенно не заметила фигуру, скрывающуюся в тени парадного входа. Внезапно темный силуэт двинулся мне навстречу. Я закричала, и где-то в доме, отозвавшись на мой крик, залаяла собака. Марк уже ждал меня.
— Энни! Ш-ж-ж!
Снова это назойливое жужжание. Но я слишком устала, чтобы возражать, чтобы вообще говорить хоть что-нибудь.
* * *
Очнувшись от забытья, в которое я провалилась вчера вечером, первые несколько мгновений, прежде чем открыть глаза, я была совершенно спокойна. Мною владело сладостное забвение. Я не обратила внимания, что не слышу воркования голубей, которые постоянно сидели на подоконнике нашей спальни, петуха месье Мартена, даже кукарекавшего на французский манер. Не слышно было и звуков любимого мультика Чарли, которые обычно доносились до наших ушей с первого этажа, несмотря на закрытые двери. Я совсем забыла об этом.
Звук работающего фена для волос вернул меня в реальность еще до того, как я открыла глаза. Все события прошлого вечера до боли яркой картинкой предстали перед моим мысленным взором. Кто-то насвистывал знакомую мелодию, но высоко и фальшиво. Бетти всегда свистела, причем весьма скверно.
Мелодия вдруг резко оборвалась. Возможно, мой вздох или стон, низкий, словно мычание коровы, был тому причиной. Я закусила губу, затаив дыхание, и прикрыла рот одеялом. Тело, лежавшее до этого рядом со мной без движения, пошевелилось и перевернулось. Я не решалась посмотреть на Марка. Только не сейчас.
Я хотела просто заснуть, а проснувшись, как Элли, хотела оказаться дома, в Канзасе. И пусть даже моим Канзасом был Лерма, я надеялась, что это ужасное наваждение окажется просто ночным кошмаром, который забудется после чашки хорошего крепкого кофе. Но мы все еще были здесь, в Париже, в воскресное утро пятнадцатилетней давности.
Как такое может быть?
Насвистывание продолжилось. Я лежала тихо, стараясь не шевелиться, отчаянно ожидая, пока успокоится мое дыхание, пока сердце перестанет рваться наружу из грудной клетки, пока я не окажусь в нашей кровати или хотя бы пока Бетти не сменит мотив. Изучая потолок моей старой спальни, а вернее, трещину на нем, глядя на которую я всегда тосковала по дому, поскольку она немного напоминала мне приплюснутый силуэт Австралии, я думала, что Марк сказал по пути к себе домой о том, что нам, возможно, будет трудно прийти туда, но не сюда. Я думала о том, что сказала тогда в кафе, утверждая, что все именно так, как было в первый раз. Я определенно заставила его задуматься, судя по взгляду, который он бросил на меня в машине. Марк был встревожен. Видимо, сделав логический вывод, он предположил, что в его квартире может оказаться она, его «бывшая». Может, он и не знал этого наверняка, ведь тогда, в первый раз, Марк пришел со мной в нашу с Бетти квартиру.
