— Итак, что мы будем делать? — спросил Каэсорон.
— Для начала, разбудим его, — сказал Фабий, проводя по груди Фулгрима пальцами в перчатках, которые заканчивались иглами.
— Полагаешь, что он не вырвется из пут и не перебьет нас всех? — спросил Люций.
— Мы будем изгонять это существо, — объяснил Фабий, — при помощи логики, угроз и боли.
— Боли? — фыркнул Вайросеан. — Какую боль ты можешь причинить, чтобы примарх ее хотя бы заметил?
По губам Фабия скользнула змеиная улыбка, говорящая о том, что ему известно множество видов боли, и апотекарий с удовольствием продемонстрирует свои методы.
— Я знаю это тело, как никто другой, — заявил Фабий и с фамильярностью любовника провел затянутыми в хирургические перчатки руками по коже Фулгрима. — Я знаю, как оно было создано, какие тайные силы внедрены в его плоть и кости, какие уникальные органы применены для сотворения столь уникального существа. Но я разобрал создание Императора на составные части и сотворил из них еще более совершенный организм.
В словах Фабия сквозило беспредельное высокомерие, но Люций его понимал. Возможность вскрыть тело примарха и обнаружить таящиеся в нем чудеса предоставлялась немногим, возможно, никому, кроме этого апотекария, и его высокомерие было, вероятно, обусловлено его знанием.
— Так сделай это, — потребовал Каэсорон.
Фабий кивнул, хотя в этом знаке было больше личного удовлетворения, чем обычного согласия. Сколько же времени должно было пройти, чтобы высокомерие Фабия настолько возвысило его над требованиями субординации? Дети Императора, всегда суровые и непреклонные, за неимением ничего другого придерживались прежнего порядка, но личные прихоти и желания воинов, поставленные выше интересов легиона, уже было положили начало разложению.
Сколько потребуется времени, чтобы мы перестали быть разрозненными бандами, воюющими ради собственного удовлетворения?
Фабий открыл зажим на трубке, введенной в руку Фулгрима, и по всей ее длине побежала багровая жидкость. Едва она достигла тела примарха, как черные глаза Фулгрима открылись, и он часто заморгал, словно внезапно пробудившись от яркого сна.
— А, сыны мои… — произнес Фулгрим. — Что за развлечение вы приготовили для меня на этот раз?
Фабий наклонился к уху примарха:
— Ты ведь не Фулгрим, верно?
Взгляд Фулгрима метнулся к апотекарию, и Люцию почудился в нем отблеск соучастия. Наклонившись вперед, он убрал руку Фабия с груди примарха.
— Люций! — воскликнул Фулгрим, обдав его благоуханным дыханием. — Как жаль, что нам не дали скрестить мечи, верно?
— Я думаю, ты уже давно соблазнял меня этим поединком, — ответил Люций.
Фулгрим рассмеялся.
— Неужели это было так очевидно? Люций, это был бы незабываемый опыт. Как можно считать себя живым, не отведав вкуса смерти? Восстать из пепла одной жизни и возродиться к жизни иной. Вкусить забвение, а потом вернуться. Ах, такие впечатления нелегко забыть.
— Я считаю, смерть быстро испортила бы мой вкус, — сказал Люций. — А пока предпочитаю наслаждаться тем, что предлагает нам жизнь.
Лицо Фулгрима исказила гримаса разочарования.
— Какой же ты недальновидный, сын мой. Но это неважно, со временем ты исправишься. Ну, а что скажут остальные? Вы все серьезно верите, что я, называя себя вашим повелителем, являюсь не тем, за кого себя выдаю?
— Мы знаем, что ты не Фулгрим, — сказал Каэсорон.
— А кем же вы меня в таком случае считаете?
— Существом из имматериума, — ответил Вайросеан. — Воплощением демона.
— Демона? — Фулгрим снова засмеялся. — А как еще можно описать примарха? Неужели вы настолько наивны, считая, что все, называемое демонами, есть зло? Демон или примарх, оба эти существа созданы из нематериальной энергии, оба они являются гибридами плоти и духа и посланы в этот мир неестественным способом. Если бы вы хоть что-то знали о моем создании, вы бы так легко не бросались словами.
— Итак, ты признаешь, что ты демон? — прошипел Каэсорон.
— Юлий, возлюбленный сын мой. Неужели ты так сильно стремишься к конфликту, что сознательно закрываешь глаза на реальность? Я ведь уже сказал, что, по определению Мария, я демон! Демон, вызванный волей того, кто хочет завоевать бессмертие в бушующем царстве богов и готов подниматься по нашим трупам.
— Он лжет, маскируя обман истиной, — предупредил Фабий. — Он облекает лживые слова в приятную для вашего слуха оболочку.
— Тогда надо отрезать ему язык, — предложил Люций, за что был вознагражден отблеском замешательства в глазах Фулгрима.
В его глазах он одновременно заметил гнев, веселье и разочарование, но какое из чувств было истинным, он определить не мог.
— Марий, — снова заговорил Фулгрим. — Из всех своих сыновей тебя я меньше всего ожидал здесь увидеть.
Эти слова сочились невыносимой тоской, но Марий Вайросеан не дрогнул. С тех пор, как Марий подвел Фулгрима на Лаэране, он стал самым преданным слугой примарха, всегда готовым угодить и беспрекословно выполнить любой приказ. Если Фулгрим и надеялся воззвать к этой его черте, его постигло горькое разочарование.
— Моя любовь к примарху не знает границ, — сказал Марий, наклонившись вперед, словно намереваясь плюнуть в лицо связанного Фулгрима. — Но ты не он, и я сделаю все, что потребуется, чтобы вытащить тебя из его тела. Ради этого я перенесу любую боль, любые мучения. Понятно тебе, дьявольское отродье?
Лицо Фулгрима раскололось в широкой усмешке.
— В таком случае, хватит болтать, щенки! — бросил он. — Давайте начнем наше восхождение к безумию!
13
Фабий начал с самой древней техники пыток, открыв свою коллекцию и объяснив, для какой цели служит тот или иной инструмент. Набор состоял из самых примитивных приспособлений, изготовить которые мог любой, кто занимался работой по дереву или металлу — молотками, щипцами с острыми кончиками, когтями, факелами для прижиганий, шилами, терками и дрелями — и более изощренных орудий. Среди них были зажимы для нервов, прижигатели чакр, буры для костного мозга и стимуляторы стволовой части головного мозга.
— Применение последнего устройства доставляет мне наибольшее удовольствие, — сообщил Фабий, размещая на спине Фулгрима несколько металлических шипов.
Стол, на котором лежал примарх, повернулся вокруг продольной оси, открыв взглядам иссеченные плечи и спину, сплошь покрытую рубцами и заживающими шрамами. Тело примарха навело Люция на мысли о неуклонном стремлении к желанному мучению, которое может вынести только истинный приверженец боли.
— Что это такое, и что оно делает? — спросил Каэсорон.
Фабий, довольный возможностью поговорить о способе причинения боли, улыбнулся.
— Это нейронный паразит, полученный из мозговой жидкости, созданный при помощи генной технологии и нанотехники от гибрид-капитанов Диаспорекса.
— Это не ответ на вопрос, — бросил Марий.
Фабий кивнул и пальцем с длинным ногтем постучал по затылку Фулгрима. Люций, увидев это, нахмурился. Для Фабия тело примарха было просто куском мяса, на котором он мог совершенствовать свои приемы. Исход этого мятежа определит будущее легиона, а для апотекария происходящее — всего лишь возможность разгадать новую биологическую загадку и испытать очередное изобретение. Антипатия к Фабию, которую всегда питал Люций, переросла в ненависть.
Фабий взял в руки предмет, напоминающий заднюю часть боевого шлема, и вывернул изнанкой наружу. Внутренняя поверхность ощетинилась тонкими шипами, соединенными с инжектором, в котором переливалась серебристая жидкость, похожая на ртуть.
— При соприкосновении с объектом наножидкость поступает в тело, затем проникает в стволовую часть мозга и по нейронным проводящим путям попадает в мозг. Различные виды ксеносов, используемых при получении сыворотки, были одержимы увеличением психического потенциала, и вмешательство в деятельность мозга позволяет оператору устройства проникать в любую часть и стимулировать любые процессы.
— До какого предела? — спросил Люций, уже предугадывая ответ.
— Все смертные представляют собой простой механизм, — сказал Фабий. — Механические животные из плоти и крови, движимые по существу механистическими побуждениями. То, что мы ошибочно называем личностью или характером, на самом деле просто реакция на стимулирование. Создав достаточно сложный алгоритм, можно с большой точностью скопировать любую машину, которую невозможно будет отличить от живого существа. Зная об этом, мы можем стимулировать определенные участки мозга, усиливая одни части и блокируя другие. Если бы я захотел, я мог бы разбить голову новорожденного о стену на глазах его матери и заставить ее наблюдать за этим с неподдельным восторгом. Можно слегка дотронуться до груди человека, но убедить его в том, что я голыми руками вырываю у него сердце.
