Кафе просторное, во всю стену фотография. На ней изображено Черное море и где-то вдали белый пароход. Очевидно, эта картина должна символизировать счастье. Дескать, что бы с тобой ни случилось, товарищ, помни, что есть на свете райский уголок, где ласковое море катит свои зеленые волны и по волнам, нынче здесь — завтра там, плывет белый корабль, всегда готовый принять тебя на борт.
Мы заказали сосиски с зеленым горошком и кофе.
— Давно мы с тобой не танцевали, — сказала Марина.
Она сидит совсем близко и смотрит на меня. Глаза ее карие, чуть выпуклые. Марина блондинка с темными глазами. Я чувствую, как ее нога прикасается к моему колену. Она соскучилась по мне, да и я тоже. У нее белая нежная кожа. Марина сильная, здоровая женщина, наверное поэтому, когда с ней целуешься, ощущаешь запах молока.
Нам принесли сосиски и кофе. Я молчал, и Марина снова стала грустной.
— Ты мне ни разу не сказал, что любишь, — сказала она.
— Разве?
— У тебя нет ни капли нежности… Тебя, наверное, когда-то женщина обманула, которую ты очень любил?
— Ешь сосиски, остынут, — сказал я.
— У меня сегодня был один больной… У него гастрит. Принес, чудак, огромный букет роз… Инженер с «Электроприбора». Я страшно удивилась, откуда весной живые розы? Оказывается, он был в Тбилиси в командировке.
— Хочешь, я тебе елку из леса притащу? — предложил я.
— Ну чего я привязалась к дураку такому? — сказала Марина, покраснев.
— Да… ты про розы говорила… И какие они?
— Красные…
— Надо же, — сказал я. — Красные розы весной…
— Налей мне кофе, — сказала Марина, не глядя на меня.
Я взял блестящий кофейник и с осторожностью налил ей в маленькую чашечку. Не нравились мне все эти микроскопические кофейнички, чашечки, блюдечки, ложечки. Кофе — один глоток, а разной ерунды полный стол.
В кафе приходили и уходили люди. За соседний столик сел худощавый человек в хорошо сшитом костюме. Благородная внешность, виски чуть тронуты сединой. Я обратил на него внимание, потому что он с любопытством посмотрел на Марину.
— Сколько лет твой свитер не стирали? — спросила Марина.
— Не помню, — ответил я.
— И брюки не выглажены.
— Ты уж прости, — сказал я.
Симпатичный мужчина за соседним столиком повернулся к двери и заулыбался. Я тоже посмотрел туда и… увидел Ольгу Мороз! Она прижала кончики пальцев к порозовевшим щекам и стала таращить свои большущие глаза. Тоненькая, длинноногая, с копной каштановых волос, она сразу обратила на себя внимание. На ней была светлая шерстяная рубашка и черная узкая юбка. Она взглянула на меня, потом на Марину. На пухлых губах мелькнула улыбка и тут же исчезла. Мужчина в хорошо сшитом костюме поднялся ей навстречу. Теперь она улыбалась ему, радостно и немного смущенно. Он галантно посадил ее на стул, потом сел сам. Так вот это кто: человек-невидимка…
Она сидела боком ко мне, и я видел ее профиль. Длинные, загнутые вверх ресницы, вобравшие в себя мягкий свет плафона волосы, которые с трудом сдерживали шпильки и заколки. Она что-то негромко говорила ему. Наклонив голову и улыбаясь, он внимательно слушал.
Им принесли такой же блестящий кофейник.
Марина что-то сказала, но я не расслышал. Она дотронулась до моей руки и спросила:
— О чем ты?
— Не понимаю я этих девчонок, — сказал я. — Цацкаются со стариками!
Марина удивленно взглянула на меня, потом на них.
— О каких стариках ты говоришь?
— Дома жена и дети ждут, — не унимался я. — Наверное, сказал, на партийное собрание…
— Что с тобой сегодня? — спросила Марина.
В самом деле, чего это я? Есть у нас, парней, глупая и самодовольная привычка: познакомившись с девушкой, считать ее чуть ли не своей собственностью. А как она жила до встречи с тобой, с кем встречалась, может быть, у нее есть кто-нибудь, — все это не имеет значения. Раз появился я — остальные не существуют. У любой девчонки до встречи с тобой есть прошлое, и с ним приходится считаться. Вот оно, прошлое Ольги Мороз, сидит рядом с ней, улыбается и маленькими глотками отхлебывает из фужера шампанское. Впрочем, какое прошлое? Это настоящее. А прошлое — наша встреча на автобусной остановке. Я вспомнил, как держал ее на руках, нес к скамейке. Тогда я еще и не подозревал, что она мне так нравится.
Они ушли первыми. Оля еще раз взглянула на меня и на Марину. На этот раз без улыбки.
Лучше бы я их не видел. Вдруг сразу все вспомнилось. Как первый раз встретились, как сидели на берегу, а снег падал и падал с неба… Лучше бы я их не видел сегодня.
Мы уже собрались уходить, ждали официантку, когда в кафе ворвался Глеб Кащеев. Огромный, лохматый, в черных очках, он сразу устремился к нашему столику. Сунул мне свою лапу и уставился на Марину. Потом сгреб свободный стул и без приглашения уселся рядом.
— Ну и фрукт! — зашумел он. — Такую женщину от нас прятал… Типичная Синяя Борода — вот кто ты… Познакомь скорее!
Он сначала пожал Марине руку, потом вскочил и приложился к ладони толстыми губами и лбом. Этого, признаться, я от него не ожидал. Тем более что сделал он это всерьез.
Марина с любопытством смотрела на него. Когда-то давно я рассказывал ей о Кащееве, и потом, она знала его по очеркам и фельетонам, которые Глеб печатал чуть ли не в каждом номере. До конфликта с редактором.
— Сижу, понимаешь, — рассказывал Глеб, — и стучу на машинке, как дятел… Задумал я, Андрюша, одну штуку для толстого журнала. Не знаю, что получится, но если напечатают… В общем, рано еще говорить об этом.
— Вот именно, — сказал я.
— Что вы пишете? — спросила Марина.
— В своем эссе я хочу поставить ряд современных проблем…
Я понял, что для меня сегодняшний вечер погиб. Если Глеб начнет рассказывать, то его никакими силами не остановишь.
— Игоря видел? — перебил я.
— Как-то заходил… Так вот, когда я был в отдаленном районе в командировке, наткнулся на одного агронома… Ну, это я вам скажу, личность!
— Какую мы уху ели в воскресенье! — сказал я.
— Уху? — переспросил озадаченный Глеб. — Ладно, я об этом дам информацию в газете… Так вот, слушайте, Марина, живет в глуши образованнейший человек…
— Да, дружище, как закончилась твоя, помнишь, та самая командировка? — спросил я.
Глеб снял очки и стал протирать их носовым платком. Любое напоминание об истории с собакой приводило его в бешенство. Как у большинства близоруких, лицо его, лишившись очков, стало растерянным. Помаргивая круглыми, как у совы, глазами, он с неудовольствием смотрел на меня. Надел очки и, сразу став воинственным, сказал:
— Какого черта ты меня перебиваешь?
— Ты будешь заказывать что-нибудь?
Он сверкнул на меня очками и уткнулся в меню.
— Что же случилось с вами в командировке? — спросила Марина.
Кащеев заерзал на стуле, засопел, но при Марине не решился высказать, что обо мне думает.
— Командировка как командировка, — сказал он.
— Говорят, в поезде произошло какое-то страшное убийство? — невозмутимо спросил я.
— Убийство? — У Марины стали большие глаза.
— Не слышал, — сказал Глеб и наградил меня яростным взглядом.
— Кто кого убил? — спросила Марина.
— Глеб крепко спит в поездах, — сказал я, — он мог и не знать этого.
— Какая-нибудь очередная утка, — сказал Глеб. — Чего только люди не наговорят!
— Из верных источников, — ввернул я.
Глеб не спускал глаз с Марины, он готов был в лепешку расшибиться, чтобы понравиться ей. А я не давал ему развернуться.
— Вам очень идет эта кофточка, — сказал Глеб. — Японская?
— Тебе ужин несут, — сказал я.
Мы распрощались с поскучневшим Глебом и встали. Он незаметно показал мне кулак. Когда мы оделись, он выскочил в гардероб и остановил нас.
— Я слышал, вы работаете в поликлинике? — обратился он к Марине. — Давно собираюсь написать очерк о врачах… Я тебе, кажется, говорил, — он взглянул на меня.
— Первый раз слышу, — сказал я.
— Мне редактор все уши прожужжал, когда же на столе появится очерк. — Глеб отвернул от меня свою наглую рожу и елейным голосом сказал Марине: — Мне необходима будет ваша консультация…
— Консультация? — спросил я.
Кащеев потрогал себя за толстый нос и, окончательно обнаглев, выпалил:
— В общем, дайте ваш телефон!
Ну и нахал!
— Вряд ли я смогу помочь, — ответила Марина.
— Сможете! — с жаром воскликнул Глеб.
— Ну что ж… — Марина нерешительно посмотрела на меня. — Андрей знает мой телефон.
— Не исчезай, старина, — сказал я и протянул руку.
На улице сумрачно. С Широкой порывами дует ветер. Поскрипывают в парке деревья. Над городом, добродушно мурлыча, высоко прошел пассажирский самолет. Из Риги в Москву. Он всегда в это время проходит. Когда мы поднялись на мост, на темной неспокойной воде увидели лодку. Она тихо плыла вниз по течению. Вдоль бортов журчала вода, с весел срывались капли.
