Перечислю лишь отдельные события.
Писать о Ленине — это писать еще и биографию гигантской страны. Для всех нас прошлое мелеет в дымке времен, в том числе и самое недавнее. Но согласимся, что в когтистых руках прошлого наше будущее. Написал бы Петр I другой указ о престолонаследии — и, может быть, не возникла бы чреда дворцовых переворотов XVIII века. Надо сказать, что и появление Сталина на авансцене русской истории — это все та же сопротивляющаяся воля Ленина.
Троцкий — второе лицо в событиях Октября семнадцатого года в России и, возможно, один из главных претендентов на роль первого лица после смерти Ленина. Троцкий, «всухую» обыгранный Сталиным в жестоком марафоне за власть и высланный из страны, написал в изгнании двухтомную монографию о бывшем partei-genosse. Главная мысль книги бывшего председателя Реввоенсовета Республики и члена Политбюро — это ничтожность нового вождя, вскарабкавшегося на оставшееся после Ленина властное место. Троцкий здесь приводит много разнообразных и порой ярких характеристик Сталина, и собственных, и современников: «вождь уездного масштаба» (Каменев), «гениальный дозировщик» (Бухарин) и прочие.
Троцкий — опытный писатель, порою превосходящий Ленина в яркости стиля. Но за его огнедышащей риторикой холод и алгебраический покой жизни. Это пафос отрицания, сомнений и уточнений. Здесь нет народной боли и пронзительной веры в лучшее будущее, которые звучат в каждом пассаже Ленина. Впрочем, это сугубо личное замечание.
В своем исследовании Троцкий анализирует сталинский путь, и особенно занимают его вопросы старта. Здесь есть определенная горечь: как же так, он, Троцкий, такой умник, а его обскакал недоучившийся семинарист. Надо, как уже было сказано, обязательно иметь в виду, что желтоглазый Сталин по всем статьям переиграл своего в высшей степени сильного соперника, и поэтому в интонациях исследования Троцкого клокочет естественная ярость. Тем не менее есть смысл прислушаться к его аргументации.
Сначала автор говорит о том — и это так! — что Ленин в начале века сосредоточил в своих руках всю фактическую организационную работу по партии. Это означало только одно: переписывался, переговаривался, знал лично, следил за судьбой своих товарищей. Сам Лев Давидович, в отличие от Ленина и Сталина, был организатором совсем другого масштаба. Он не любил черновой работы. Его стихия — лозунг, призыв, идея. Все остальное должны доделывать менее одаренные товарищи. Троцкий скорее мастер эскизов, нежели тщательной отделки и законченных работ.
Он слишком самоуверен, слишком начитан, он, как и в юности, когда учился в реальном училище в Одессе, всегда — «первый ученик». Он все знает, он все прочел, он видит себя человеком всемирной истории.
Он выбился из среды, где водились деньги, но не коллекционировали книг. Его отец — наполовину крестьянин, наполовину помещик. Сам Троцкий, вопреки своему интеллигентскому виду, хорошо знал сельский быт и жизнь городских низов.
Он революционер-индивидуалист с младых ногтей. Он гордится своей образованностью, знанием иностранных языков, цветистым стилем своих произведений, моторностью и пафосом своих речей. Его именитые товарищи по партии и вожди писали и говорили по-другому. Тем не менее — это надо твердо запомнить — он был ближайшим соратником Ленина по революции семнадцатого года и в послереволюционную эпоху, вплоть до ленинской смерти.
Переписка Ленина в начале нынешнего столетия, которую он вел лично и через Надежду Константиновну Крупскую, практически охватывала всех известных революционеров соответствующего направления. Партия по своему объему была таковой, что один человек еще мог ее обозреть. По некоторым, весьма приблизительным, подсчетам, в 1898 году — год образования — в партии состояло не более пятисот человек, и несколько больше в дни после II съезда.
В этот период, достаточно объективно отмечает Троцкий в своей книге, происходит отбор молодых марксистов, превращающихся в профессиональных революционеров. Организовывается ядро, которое позже можно назвать и руководством, и аппаратом партии. Наш современник сможет проконтролировать этот процесс по ленинской переписке, просто взять том собрания сочинений, если этот том после интеллектуальной паники 1993 года еще сохранился, и посмотреть, кто адресаты ленинских писем.
Сначала, естественно, идет группа молодых марксистов. Но здесь лучше перейти непосредственно к цитате из книги Льва Давидовича:
«Первая группа, на которую опирается Ленин, состоит из его сверстников, т. е. людей, родившихся около 1870 года. Самым молодым из них является родившийся в 1873 году Мартов, будущий вождь меньшевизма. До 1903 года переписка охватывает преимущественно людей этого поколения (Красиков, Лепешинский, Мещеряков и др.). С 1903 года круг профессиональных революционеров расширяется десятками лиц, родившихся около 1880 года, т. е. ровесников Сталина. Более молодым из них является Каменев, — родившийся в 1883 году. Большинство этих лиц участвовали в революционном движении и раньше, некоторые — с конца предшествующего столетия. Но понадобилась волна студенческого движения, рабочих стачек и уличных манифестаций, наконец, годы тюрьмы и ссылки, чтобы превратить чисто местных работников в революционных деятелей национального масштаба».
Тема ясна, имя Сталина в этот период не всплывает ни в ленинской переписке, ни в партийных документах. Кавказский хребет надежно отгородил молодого грузинского революционера от партийного центра, его знают только там, и его собственного авторитета не хватает, чтобы о нем заговорили в общероссийском социал-демократическом движении.
Впервые имя Сталина Ленин упоминает в одной из своих статей в марте 1910 года. До этого, в 1907 году, Иосиф Джугашвили присутствует на Лондонском съезде. Именно здесь, в своей речи на съезде, Сталин неудачно шутит, и это ему не забудут никогда.
«Один большевик (по-моему, товарищ Алексинский), шутя, сказал, что меньшевики составляют еврейскую фракцию, тогда как большевики — это настоящие русские, и что нам, большевикам, было бы неплохо устроить небольшой погром в нашей партии».
Несмотря на такое форсированное, словно у оперной примадонны, появление Сталина на авансцене партийной жизни, он, как фигура знаковая, еще не существует, а если и существует, то в качестве энергичного фона, на котором действуют другие, более заметные персоны, его сверстники. Но все это лишь общеизвестная позиция начала пути.
Рассказывают анекдот, связанный со знаменитым русским военачальником, маршалом, а потом генералиссимусом (как и Сталин), Александром Васильевичем Суворовым. В молодости Суворов считал, что по сравнению с его сверстниками и сослуживцами, такими как Румянцев и Потемкин, его обходят в чинах и наградах. Но все волшебно переменилось в конце жизни. Когда ему дали самое высокое воинское звание, генералиссимуса, он, являясь по натуре человеком прямым, но с чудинкой, вернувшись из императорского дворца, расставил у себя в покое стулья и стал прыгать через них, как в чехарде, приговаривая: «Румянцев прыгал, прыгал — а не допрыгнул, Потемкин прыгал, прыгал — а не допрыгнул…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
