созначений, благодаря корреспондирующим между собой кодам и лексикодам.
II. 2. Пора сказать еще несколько слов о том, что такое код. В нашем примере он достаточно прост. Его основу составляют всего четыре символа. Очевидно, что один символ отличается от другого как своей противопоставленностью всем остальным символам, так и положением в их ряду, иными словами, своей оппозицией и позицией. Код представляет собой систему различений, в которой А определяется как то, что не есть В, С и D, и наоборот. Само по себе А ничего бы для нас не значило, если бы не соотносилось с другими символами как присутствующими, так и отсутствующими. Но именно так обстоит дело и с более сложными кодами, такими как естественный язык. Предполагаемые структурной лингвистикой дефиниции языка соответствуют такому понятию кода.
Если вспомнить известное соссюровское определение языка (langue) как совокупности правил, которыми руководствуется говорящий, и речи (parole) как индивидуального акта говорения, в котором эти правила и применяются ради общения с себе подобными, так вот, если вспомнить это разграничение, то мы обнаружим знакомую нам пару код-сообщение, и обе эти пары, по сути дела, представляют собой оппозицию теоретической системы (язык – физически не существует, это абстракция, лингвистическая модель) конкретному феномену (мое нынешнее сообщение, ваш ответ и т. д.).
«Язык – это общественный продукт речевой способности и вместе с тем система необходимых конвенций, принятых в том или ином обществе и обеспечивающих реализацию этой способности говорящими»[41]. Язык – это система, стало быть, структура, описываемая отвлеченно и представляющая собой совокупность отношений. Идея языка как структуры посещала умы многих лингвистов прошлого. Уже Гумбольдт[42] утверждал, что «мы не должны понимать язык как нечто, начинающееся с обозначения разных объектов с помощью слов и составленное из слов. На деле не речь состоит из предшествующих ей слов, но, наоборот, слова берут свое начало в речи». Согласно Соссюру, «язык – это система, все части которой можно и должно рассматривать в их синхронной взаимосвязи. Изменения, которые затрагивают всегда только тот или иной элемент системы, но не всю ее в целом, могут изучаться только вне целостной системы; действительно, любое изменение отражается на всей системе, но изначально оно происходит в какой-то одной точке и никак не связано с совокупностью вытекающих из него следствий, меняющих характер целого. Это сущностное различие между следованием и сосуществованием, между частными и системными характеристиками не позволяет рассматривать те и другие в рамках одной науки»[43].
Типичный пример, приводимый Соссюром, игра в шахматы. Система взаимосвязей, устанавливающихся между фигурами, меняется с каждым ходом. Всякое вмешательство в систему меняет значение всех остальных фигур. Всякое диахроническое изменение устанавливает новое синхронное отношение между элементами[44]. Диахронические изменения системы-кода (как мы увидим ниже) случаются в актах речи и вызывают кризис языка (langue) – даже если, как полагает Соссюр, отдельный говорящий едва ли в состоянии расшатать систему. В конечном счете система определяет речь, навязывая говорящему комбинаторные правила, которые он обязан соблюдать.
Код, когда мы имеем дело с языком, устанавливается и крепнет в процессе общения, являясь результатом общепринятых навыков говорения; и в тот миг, когда код устанавливается, каждый говорящий начинает соотносить одни и те же значки с одними и теми же понятиями, комбинируя их по определенным правилам[45]. Бывает, что код вводится, так сказать, сверху, каким-то авторитетным лицом и становится обязательным для той или иной группы (азбука Морзе), и в этом случае код используется осознанно. В то время как другие коды, и среди них язык, будучи столь же обязательными, используются говорящими неосознанно, последние подчиняются им безотчетно, не ощущая своей зависимости от навязанной им жесткой системы правил.
В последнее время лингвисты обсуждают вопрос о том, как следует понимать этот код – как закрытую или как открытую систему, т. е. речь идет о том, как люди говорят: то ли они повинуются какой-то незыблемой системе правил, установленной некогда раз и навсегда и применяемой ими неосознанно, или же они говорят благодаря врожденной способности к формированию лингвистических последовательностей, обязанных своим происхождением некоторым простейшим комбинаторным принципам, предоставляющим возможность самых разнообразных сочетаний[46]. В таком случае то, что принято называть системами и кодами, окажется не более чем поверхностной структурой, производной от какой-то глубинной структуры, системы правил, которая, в отличие от других структур, не может быть артикулирована с помощью оппозиций. Хотя природа глубинных структур остается темой оживленных дискуссий[47], ничто не мешает нам рассматривать интересующие нас семиотические коды как поверхностные структуры, для них до поры до времени будут значимы те берущие начало в соссюровской лингвистике положения, которыми мы намерены руководствоваться.
II. 3. К соссюровскому понятию «структуры» обращается Леви-Стросс, когда, рассматривая социальные системы в качестве коммуникативных, он пишет: «Структура – это всего лишь упорядоченность, отвечающая двум требованиям: это система, держащаяся внутренней связанностью, и эта связность, недоступная наблюдателю изолированной системы, обнаруживается при изучении ее трансформаций, благодаря которым у различных на первый взгляд систем открываются сходные черты»[48].
Нетрудно заметить, что это определение содержит два одинаково важных утверждения:
1) структура – это система, держащаяся внутренней связанностью]
2) структура обнаруживается только тогда, когда различные феномены сравниваются между собой и сводятся в единую систему.
Мы постараемся рассмотреть оба эти утверждения более основательно, потому что они позволяют точнее определить, что такое структура, представление о которой, как мы увидим, совпадает с определением кода.
III. Структура как система, держащаяся внутренней связью
III. 1. Различные течения в современной лингвистике говорят о двойном членении в языке[49]. В языке можно выделить единицы первого уровня членения, являющиеся носителями значения, причем европейские лингвисты называют их «монемами», а американские «морфемами» – их можно также, хотя и не всегда, приравнять к слову[50]. К тому же они в различных сочетаниях образуют более крупные единицы, называемые «синтагмами».
Но единицы первого членения, которых в языке, как показывают словари, может быть великое множество, составляются из комбинаций единиц второго членения, фонем, обладающих только дифференциальным значением. Так что при помощи ограниченного числа фонем – в любом языке их не более нескольких десятков – можно образовать неограниченное количество «монем», и каких-нибудь четыре десятка фонем в совокупности составляют второй уровень членения в любом известном языке[51].
Фонема – это минимальная единица, носительница определенных звуковых качеств, ее значимость предопределена позицией и качественными звуковыми отличиями от других фонем. У фонологической оппозиции могут быть факультативные варианты, связанные с индивидуальными особенностями каждого говорящего, но не меняющие, однако, характера данной
