Недавний строгий голос и окрик, похоже, возымели действие. Староста уже начал понимать, что имеет дело с настоящим конунгом, а не с вежливым наследником, которого следует учить жизни. И разговаривал не как с мальчиком, которого разрешается порой даже пожурить и перед которым можно проявлять собственные чувства, а как с человеком, который не потерпит ослушания. В глазах Ансгара отчетливо читались твердость и воля конунга Кьотви. Меч последнего конунга, видимо, передавал не только силу, но и характер.
– Мы уже обсуждали состав дружин. У всех, я думаю, будет примерно такое же количество воинов, если поставить в строй и молодежь, – сказал другой староста. – Стариков мы считать не будем…
– Если брать молодежь, – добавил Хрольф, – я, кстати, еще два десятка наберу. Когда-то и молодым парням приходит время брать оружие в руки, а сейчас момент очень подходящий, чтобы сделать из мальчишек мужчин.
– Хорошо. Молодежи пора брать оружие в руки. Я сам молод, – согласился Ансгар. – Времени у нас мало, и потому не буду вас задерживать. Все свободны, кроме Хрольфа. Хрольф, узнай, что там с разведкой из Сухого оврага? Я слышал шум во дворе. Наверное, они вернулись…
Старосты молча встали. Все они помнили Ансгара добродушным мальчишкой, с которым можно было поговорить, как нельзя было поговорить с самим конунгом Кьотви, суровым и соблюдающим привилегии титула. Но, вернувшись из последнего плавания, Ансгар стал неузнаваемо другим. Это уже была почти копия Кьотви. По крайней мере, распоряжался он точно так же, как отец – коротко и по существу, и не спрашивая чужого мнения. Юноша стал настоящим конунгом, и старосты это уже понимали. Тем не менее эта метаморфоза ставила их в затруднительное положение. Но от старых привычек уже пора было отказываться. И никто не проявил желания запросто пообщаться с Ансгаром или возразить ему. И, тем более, показать небрежение в деле.
Едва они вышли, встал и сам Ансгар.
– Пока ты, Большака, все вино в доме не выпил, нам тоже пора делами заняться. Не то воин из тебя получится…
– У тебя в доме вина не хватит, чтобы я стал пьяным, конунг, – усмехнулся Большака. – Я был пьяным в жизни только однажды, когда мы захватили целое судно с грузом италийского вина. Больше со мной такого не случалось. Но делами заниматься пора с вином или без него. Я вижу, и наши друзья дварфы посматривают на нас косо. Что, Хаствит, пора?
Хаствит кивнул трижды.
– Пора уже… – сказал Истлейв. – Работа внизу вот-вот закончится…
– Сейчас выслушаем разведку, – Ансгар услышал шаги за дверью, – потом решим, как будем действовать.
Дверь открылась. Староста Хрольф ввел молодого худощавого воина с бородкой, что еще не успела оформиться в настоящую бороду. Тот выглядел слегка растерянно и посматривал то на Ансгара, то на Большаку.
– Ты был в Сухом овраге? – спросил конунг.
– Да. Я со своим десятком обошел весь овраг по одному краю, потом по другому. Шли крадучись, чтобы нас не видели. С трудом нашли шведов. Они засели в кустах внизу. Но переговаривались и выдали себя. Там явно устроена засада, но на кого можно устраивать засаду в этом месте, я понять не могу…
– Засада… – повторил конунг в раздумье.
– На дварфов, которые будут возвращаться… – сделал вывод Истлейв.
Хаствит согласно кивнул.
– А кто тогда пойдет в подземелье? – спросил Ансгар.
– Надо ждать, когда они пожалуют… – решил Большака. – Если они пожалуют… А пожалуют уже не свеи, а воины Торольфа. Так мне кажется… Я вина вот выпил, и теперь соображать начинаю лучше. И мне дело видится так… Скажи-ка, Истлейв, могут те парни, что проход делают, со своими семьями общаться? Мысленно…
– Они общаются… – сообщил дварф. – Слышно из-за расстояния все же плохо, но отдельные мысли доходят. Особенно, если эмоции сильные. Испуг, например…
– Вот-вот, так я и думал, – продолжил сотник. – Если я правильно понимаю, когда Торольф задумает расправиться с семьями дварфов, они здесь услышат это. Значит, с семьями расправляться будут только после того, как расправятся с землекопами. По крайней мере, после того, как землекопы закончат работу. Потом привезут тела убитых женщин и, может быть, даже детей, чтобы всех потом занести в уже разграбленный дом. Значит, началом всему будет нападение на землекопов. Их тревога передастся семьям, за которыми следят, и это будет командой… После этого следует ждать появления того отряда, который пойдет собственно в дом. Или все начнется одновременно… Истлейв, ты уверен, что в дом снизу войти невозможно?
– Вполне… Выход делается в сторону моря в скале под домом. Те, кто ударит в стену плечами, сорвутся со скалы. Стена умышленно делается тонкая, как бумага.
– Жалко, у меня нет времени посмотреть на такую красивую картину, – пожаловался Большака. – С высоты люди всегда падают красиво. И кричат громко. Но действовать будем так… Я с Истлейвом и с тремя десятками своих людей сейчас отбываем в сторону Красных скал. Истлейв проведет нас через подземелья под рвом. Там мы освобождаем семьи землекопов. Сами землекопы должны будут услышать это.
– Услышат, – подтвердил Истлейв. – Эмоции будут сильными, услышат…
– Вот и хорошо. Конунг в это время со своими людьми и с оставшимися моими семью десятками уничтожает засаду в Сухом овраге, но пропускает целыми и невредимыми тех воинов, что пожелают войти в подземный ход. Дварфы к тому времени должны будут уже выйти, но направятся они не в сторону засады, а в сторону противоположную, и подождут неподалеку. Как только воины углубятся в подземелье, вход следует обрушить. Выход у них будет только один – нырять со скалы в фьорд. Хотя, возможно, они предпочтут умереть от голода под домом. Это дело вкуса, и пусть сами выбирают…
– Нырять придется в острые скалы… – поправил Ансгар. – До фьорда им не допрыгнуть, далековато… Да и у берега тоже сплошные скалы… Там нет песка, и нет глубины, чтобы можно было спрыгнуть в воду. Но пусть и прыгают в скалы. По крайней мере, не будут долго мучиться со сломанными ногами.
– Да, пусть прыгают куда хотят, пусть не прыгают, если не хотят – Один в милости своей предоставил им выбор смерти по собственному усмотрению… Вроде бы я все правильно просчитал? Возражений нет?
Большака оглядел собравшихся.
– Все правильно, – за всех согласился Ансгар. – Забирай Истлейва и поезжай. Мы с Хаствитом попробуем общаться без переводчиков…
Хаствит согласно закивал…
* * *
Сообщение о том, что дварфы не смогли найти Всеведу с Заряной, сначала слегка озадачило сотника, но он тут же вспомнил предупреждение шамана о том, что Гунналуг накрыл пленников какой-то волшебной сетью, делающей их невидимыми, и не стал зря волноваться. Добряна жила одновременно в двух измерениях мира и должна была найти мать без труда. А там уже предстояло решить, что делать с этой сетью. Первоначально сотник предполагал, что и под саму сеть дварфы сделают подкоп, поскольку сеть наброшена сверху, а не снизу, и, следовательно, под сетью можно уйти через каменный пол.
– Едем… У нас есть кому найти их…
– Ехать нельзя, – остановил Овсеня Херик. – Мне тоже хочется свою лошадь испытать, но нельзя… Пойдем пешком, и малым числом… Проход не слишком велик. Лошадь там не пройдет. Кое-где людям придется передвигаться на четвереньках. Но расширяли проход специально для вас. Должны везде пройти, хотя местами это будет трудно. Выбирай людей. Чем меньше, тем лучше. Нас не заметят и не услышат. Много людей – много мыслей. А мысли кое-кто умеет слушать. Гунналуг, мы подозреваем, хотя и не уверены, умеет… По крайней мере, так говорят слуги башни. Говорят, что он мысли птиц читает. Хотя в воронах есть капля его крови, и это может быть. Насчет людей я сомневаюсь, тем не менее лучше подстраховаться. Но мы все равно попробуем ваши мысли «выпить» и спутать колдуна.
– Выпить мысли? Как это? – не понял Овсень.
– Просто. Когда в кувшине есть вода, один пьет ее, другие слышат, как вода течет, и ждут, когда им достанется. Но на всех одного кувшина не хватит. Ваши мысли будут литься, Гунналуг услышит, как они льются, но мы будем выпивать их, и до него они не дойдут. Колдуну не хватит, и он ничего не поймет. И может ваши мысли принять за мысли своих слуг.
