Проходя через атриум клуба, бросил метрдотелю:
– Челядь дерзит… Давлением моим интересуется…
– Не губите, барин!.. Больше не повторится! – кинулся ему в ноги метрдотель.
Внук погрузился в подогнанный охраной Bugatti, бросив на ходу слово «Ваниль», двинулся на Остоженку. Охранник, разогнувшись, набрал номер и коротко уведомил абонента:
– К вам.
Всю охрану Первопрестольной на первом же занятии учили: увидев черную карту с высеченной звездой, падать ниц или, на крайняк, сгибаться пополам. Никаких пояснений не прилагалось. Звучало только: «во избежание» и «номер ноль».
Ресторан «Vаниль» располагался в топовом месте на углу Остоженки и Соймоновского проезда. Строение представляло собой в плане букву «V», которую какой-то находчивый хедлайнер и всадил в название, не подозревая, что тем самым кодирует заведение. Внутреннее пространство ресторана было, по уверениям дизайнера, решено в стиле фьюжн. Точнее, полное отсутствие стиля остроумно выдавалось за «так и задумано» в строгом соответствии с вложенными инвестициями. Очевидно, главной инвестицией в проект стали медийность лиц хозяев и вид из окон. Залы располагались в разных уровнях, и если сесть повыше, то из окон открывался вид на офис холдинга ЗАО МОСКВА, в просторечии – храм Христа Спасителя. С целью умножения отдачи от инвестиций в вид напротив окон располагались зеркала, удваивающие храм. Кроме того, зеркала множили и лики хозяев при их появлении в зале, создавая впечатление наплыва богемы. Все остальное, состоящее из симметрично выстроенной ресторанной мебели и приглушенного освещения, выдавалось за элементы восточного минимализма и строгую современную лаконичность. Внук ценил остроумные решения и всегда чувствовал себя в этом заведении комфортно после ночных излишеств.
Меню ресторана казалось выбранным капризами хозяев. Хотя авторская кухня впечатляла диковинками, которые постоянно обновлялись фантазией главного кухаря. Специально для Внука шеф-повар ресторана готовил мусс из голубиной слюны, жаркое из мозгов колибри и прочие подобные деликатесы. Делал он это исключительно для того, чтобы Внуку было в чем ковыряться столовыми приборами. Но до бранча сегодня дело не дошло: Уар, занятый аперитивом, бросил скучающий взгляд в окно и обнаружил неожиданную картину – купола храма были облеплены черными птицами. Это его обеспокоило.
Уара, как правило, обслуживали хозяева ресторации. И теперь один из них возник перед его столиком в виде халдея с полотенцем на локте и с полупоклоном сообщил, что сегодня у них «филиппинская кухня». Это противоречило всяким правилам безопасности. Но Внук точно знал, что подаваемые филиппинки рождены уже в Москве от внебрачной связи их матерей с московскими работодателями. Хозяева ресторации не посмели бы предложить ему неадаптированный продукт. Уар рассеяно кивнул и стал от скуки прислушиваться к разговору за соседним столиком. В собеседниках, сидевших к нему спиной, он тем не менее без труда узнал завсегдатаев заведения – двух менеджеров московского представительства аукционного дома «Лотбис», изрядно принявших на грудь. Они увлеченно спорили, не замечая никого вокруг.
– Надо срочно лететь в Лондон! Резидент врать не будет… Знает, что себе дороже выйдет, – настаивал один, загребая вилкой зелень.
– Ты с ума сошел? – кипятился лощеный визави-альбинос, – или у тебя Интернет кончился?
– Какой Интернет?! Все жестко контролируется. Если мы слушаем телефон Бомелия, то вполне может статься, что он читает нашу электронку. Лететь надо!
Серый пиджак от Hugo Boss вспучивался на его животе некрасивыми складками. Узел не очень чистого галстука от Roberto Angelico подпирал сальный второй подбородок.
– Ну, тогда разве что мухой. Или ты в камерах видеонаблюдения не отображаешься? – усмехнулся лощеный.
– Не кричи, меня от громких звуков мутит.
– Это тебя со страху мутит.
– И то правда, – неожиданно согласился серопиджачный и вздохнул по-бабьи.
Внука диалог зацепил, но в этот момент к приват-руму провели двух молоденьких филиппинок в изысканных терно с рукавами-бабочками на смуглых миниатюрных телах. И мысль его улетела в другую сторону. Изабель Прейслер, известная больше как экс-супруга Хулио Иглесиаса, по происхождению филиппинка, внесла терно в обязательный список нарядов модниц всего мира. И Внук находил это правильным. Его очень тяготила невозможность выезда за пределы Москвы и отсутствие вследствие этого новых впечатлений и новых стилистических решений в окружающем его пространстве. Но такова была плата. Хотя мегаполис в его нынешнем виде предоставлял практически все, что раньше можно было получить только за его пределами.
Подоспевший культовый московский ресторатор лично уведомил Внука, что кушать подано, и сопроводил в приват-рум, откуда тот вернулся через короткое время, прикладывая ко рту безупречной белизны платок тончайшего мадаполама. После чего оттуда вытолкали и увели в недра заведения трясущихся полуобморочных филиппинок.
Дальнейший Внуков расклад на этот день, а также на всю его дальнейшую жизнь определил раздавшийся в кармане звонок айфона. Он выслушал сообщение стоя. С его лица разом слетела мина сноба и пофигиста, он побелел, как сугроб за окном, и обессиленно опустился в кресло. Его трясло, как в детстве, когда он узнал о собственной смерти. Не понимал, что ему следует предпринять. Не мог сдвинуться с места. Действительность навалилась тяжелой погребальной плитой и придавила его, как мышонка.
12
В понедельник после полудня реанимобиль выкатился из ворот особняка в Горках и двинулся в сторону Лосиного Острова. Сидящие в нем два доктора вели себя тихо и только украдкой крестились на храмы, попадавшиеся им по дороге. Тот, что сидел рядом с водителем, не выдержав напряжения, опустил окно и закурил. Водитель косился на него удивленно. Ехали не торопясь, не нервируя мигалкой и сиреной других участников движения. Те пугались и психовали еще больше от вида назойливо волочащейся на хвосте, не спешащей никому на помощь «скорой».
Навстречу понеслись кавалькада за кавалькадой с мигалками, и реанимобиль надолго оказался прижатым к обочине. Молчание становилось напряженным, возникший энергетический сгусток грозил разрывом аорты или инсультом. Отсутствие динамики требовало хоть какой-нибудь компенсации в доступной форме.
– Пересядешь ко мне? – ненатурально откашлявшись, спросил бритый доктор из салона реанимобиля, не узнавая собственного голоса.
Воссоединившись, они едва находили слова, да и те неохотно слетали с языка.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
