Мы занимались любовью в третий раз. Солнце было желтым, мне пора было возвращаться доить коров и овец. Я сказала:
— Я люблю тебя, не покидай меня. Когда ты вернешься?
— Мы не можем видеться часто. Надо подождать немного. Надо соблюдать осторожность.
— До каких пор?
— До тех пор, пока я не подам тебе знак.
К этому моменту моя история любви продолжалась уже две недели, срок для трех свиданий на лугу среди овец. Файез был прав: надо соблюдать осторожность, а я должна быть терпеливой и ждать, когда мои родители будут говорить со мной, как они говорили со старшей сестрой Нурой. Отец не сможет больше ждать, чтобы прежде выдать замуж Кайнат! Поскольку Файез сватался ко мне, а она уже старая дева двадцати лет, отец вполне может избавиться от меня, у него есть еще две дочери! Хадижа и Салима, маленькие сестрички, будут работать в свою очередь с матерью, и заниматься стадом и сбором урожая. Фатьма, жена моего брата, опять беременна и должна скоро родить. Она тоже может работать. Я всегда со страхом ждала решения своей судьбы, потому что от меня ничего не зависело. Но я ждала слишком долго. Дни шли, а Файез не подавал мне знака. Тем не менее, я надеялась каждый вечер, что он вдруг появится ниоткуда, как он умел это делать, слева или справа от оврага, где я укрывалась.
Однажды утром я странно почувствовала себя в конюшне. От запаха навоза у меня закружилась голова. Я готовила еду, и меня затошнило от баранины. Я нервничала, мне хотелось беспричинно плакать и спать. Каждый раз, когда Файез выходил из дома, он смотрел в другую сторону, не подавая мне никакого знака. Время тянулось долго, очень долго, и я не знала, когда у меня были последние месячные и когда должны начаться следующие. Я вспомнила, как мать спрашивала мою сестру Нуру:
— Месячные пришли?
— Да, мама.
— Ну, значит, в этот раз не получилось.
Или еще: «У тебя не пришли месячные? Очень хорошо, значит, ты забеременела!»
А мои месячные так и не пришли. Я проверяла по нескольку раз на дню. Каждый раз, идя в туалет, я украдкой проверяла, нет ли крови. Иногда я чувствовала себя так странно, что надежда возвращалась. Но каждый раз ничего не было. И мне становилось так страшно, что этот страх будто сжимал мне горло, как будто меня сейчас стошнит. Я чувствовала себя по‑другому, не так как прежде, у меня не было желания работать, подниматься. Мой характер изменился.
Я пыталась найти причину, помимо самой худшей. Я спрашивала себя, не шок ли от потери девственности так меняет натуру девушки. Возможно, месячные в этом случае не приходят сразу? Я ни к кому не могла обратиться за советом, самый невинный вопрос на эту тему навлек бы на мою голову гром и молнии.
И я думала об этом постоянно, весь день, и особенно вечером, когда засыпала рядом с моими сестрами. Если я забеременела, отец задушит меня бараньей шкурой. Каждое утро я просыпалась, радуясь, что еще жива.
Больше всего я боялась, что кто‑нибудь в моей семье заметит, что со мной не все в порядке. Меня тошнило при виде блюда со сладким рисом, мне хотелось заснуть прямо в конюшне. Я чувствовала себя усталой, щеки побледнели, и мать, конечно, это заметила и спросила, не заболела ли я. Ведь я никогда не болела. Поэтому я пряталась, я делала вид, что все в порядке, но скрывать это становилось все трудней. А Файез не показывался. Он садился в машину в своем красивом костюме, в красивых ботинках и с чемоданчиком и уезжал так быстро, что за ним оставалось лишь облачко песка. Началось лето. С самого утра стало очень жарко. Я выводила животных на пастбище на рассвете и приводила их домой, пока солнце не поднималось слишком высоко. Я не могла больше поджидать его на террасе, хотя мне было совершенно необходимо поговорить с ним о свадьбе. Потому что у меня на носу появилось странное пятнышко. Маленькое коричневое пятнышко, которое я пыталась скрыть. Потому что очень хорошо знала, что оно означает. У Нуры было такое же, когда она была беременна. Мать посмотрела на меня удивленно:
— Что это ты делала?
— Это хна, я ее растирала пальцами и не обратила внимания.
Я и в самом деле, будто случайно испачкалась хной, пытаясь замаскировать пятно. Но эта уловка не могла длиться долго. Я была беременна, а Файеза не видела уже больше месяца.
Мне совершенно необходимо было поговорить с ним. Однажды вечером, пока солнце еще не село, я грела воду в саду, вроде бы для стирки, и поднялась на террасу с бельем как раз в тот момент, когда он возвращался с работы. На этот раз я сама подала ему знак, кивнув головой и показывая жестами, чтобы он понял: «Я хочу тебя видеть, я сейчас пойду туда, иди за мной…»
Он увидел меня, и я вышла на улицу. Я сделала вид, что иду в конюшню ухаживать за больной овцой, но не пошла туда. Овца, в самом деле, болела, мы ждали, что она разродится, и я оставалась возле нее уже не первый раз. Однажды я даже спала рядом на соломе целую ночь, боясь, что не услышу ее.
Он пришел на наше место свиданий чуть позже меня и сразу же хотел заняться любовью, уверенный, что я позвала его ради этого. Я отшатнулась:
— Нет, не для этого я тебя хотела видеть.
— Зачем же тогда?
— Я хочу с тобой поговорить.
— Потом поговорим… Пойдем!
— Ты меня не любишь, разве нельзя нам встретиться, чтобы просто поговорить?
— Нет, я люблю тебя, я так тебя люблю, что, как только вижу, так хочу тебя.
— Файез, первый раз я ничего не хотела, потом ты меня поцеловал, потом я допустила тебя три раза, и у меня до сих пор нету месячных.
— Может быть, просто задержка?
— Нет, у меня никогда не было задержки, и я очень странно себя чувствую.
У него больше не было желания. Я посмотрела ему в лицо: он побледнел.
— Что будем делать?
— Надо пожениться быстрее, прямо сейчас! Ждать больше нельзя, тебе надо скорее поговорить с отцом, даже если не будет праздника, мне все равно.
— Люди будут болтать по деревне, так не делается!
— А что мы будем делать с простыней, которую надо вывесить на балконе?
— Об этом не беспокойся, я все устрою, займусь этим. Но мы не можем устроить маленькую свадьбу, надо устроить большой праздник, широкую свадьбу. Я поговорю с твоим отцом. Жди меня завтра здесь, в это же время.
— Но для меня это не всегда возможно. Ты мужчина и делаешь все, что захочешь… Подожди, пока я сама подам тебе знак. Если смогу, я сниму платок и тряхну волосами. Если не сниму платок, то не приходи.
На следующий день я рискнула сказать, что пойду за травой для больной овцы. Я подала знак и побежала на свидание вся дрожа. Отец ничего не сказал мне, и я ни о чем не слышала. Я так боялась, что почти задыхалась. Он пришел через добрых полчаса после меня. Из осторожности я первая набросилась на него:
— Почему ты не поговорил с отцом?
— Я не посмел встретиться с ним с глазу на глаз, я его боюсь.
— Но тебе надо торопиться, ведь сейчас уже почти два месяца. Скоро живот будет расти, что тогда мне делать? — И я расплакалась. Тогда он сказал:
— Перестань, не плачь, когда пойдешь домой. Завтра же я поговорю с твоим отцом.
Я ему поверила, так мне хотелось ему верить. Потому что я его любила, и у меня были веские причины надеяться, потому что он уже просил отца обо мне. Я понимала, что он боится смотреть ему в лицо. Это непросто — объяснить ему, почему свадьба должна состояться так быстро. Что он противопоставит недоверчивости и озлобленности моего отца, не раскрывая тайны и не лишая чести как меня, так и себя перед семьей.
В этот вечер я молилась Богу, как обычно. Мои родители были очень религиозны, мать часто ходила в мечеть. Девочки должны были совершать молитву дважды в день, дома. На следующий день я проснулась и поблагодарила Аллаха, что все еще жива.
Когда я поднялась на террасу, его машина уже уехала. Поэтому я работала весь день, как обычно, ухаживала за овцой, чистила конюшню, ходила на пастбище со стадом, собирала помидоры.
Я ждала вечера. Я так боялась, что подобрала большой камень и ударила им себя по животу, надеясь, что появившаяся кровь возвратит прежний порядок вещей.
Последнее свидание
Наступил вечер. Я без надежды ждала прихода Файеза, одного или с родителями, так как знала, что он не придет. Сегодня уже слишком поздно. К тому же машины нет возле дома, а ставни оставались закрытыми.
Для меня это была настоящая катастрофа. Я провела ночь без сна, пытаясь представить, что он поехал навестить куда‑то свою семью, а если ставни остались закрытыми, то это из‑за жары.
Удивительно, как в моей памяти отпечатались эти несколько недель моей жизни. Я с таким трудом восстанавливала события моего детства, помня только о жестокостях, не вспоминая ни об одном миге счастья или спокойствия, и при этом не забыла ничего об этих моментах украденной свободы, страха и надежды. В ту ночь, я прекрасно помню, я накрылась одеялом из бараньих шкур, подтянула колени к подбородку, держала свой живот руками, слушая малейшие ночные шорохи. Завтра он придет или не придет… Он спасет меня, он покинет меня… Это звучало какой‑то навязчивой музыкой у меня в голове.
