Зато мне очень обрадовались в клинике доктора Калмейера. Трубку взял сам профессор, громко заговорил со мной:
– Григорий, голубчик, куда же вы пропали? Привезли ваш аппарат, господин Лохтин все сделал. Нужна консультация!
Вот статский советник – бука, а дело сделал! Пообещал днями зайти в клинику и помочь чем могу.
Хотели меня видеть и в Зимнем. Секретарь Столыпина записал мой номер, сообщил, что со мной свяжутся.
После этого обзвона, я сходил проверить Дрюню. Боец не унывал, откуда то достал грифельную доску и мелом что-то на ней рисовал, лежа. Рядом сидело двое детей младшего возраста и белобрысый подросток с заячьей губой.
– Учитесь? – я погладил по голове девочку лет семи-восьми.
– Скучно, отче – вздохнул Дрюня – Вот штудируем счет.
– Вечером соберем всех взрослых. Начнем их тоже учить.
Парень уронил мел:
– Взрослых??
– Ты же отходил год в Политехнический? Вот и вспомнишь азы. Ничего сложного не надо. Чтение, математика, чистописание…
Поболтав с Дрюней, я вышел во двор. Тут кипела работа. Бабы собирались на Обводной стираться, мужики кололи дрова, красили забор, даже кобели были кем-то заботливо вычесаны.
– Отец родной! – ко мне подошла семейная пара. Жена вся такая опрятная, лучащаяся улыбкой. Муж сгорбленный крепыш. Под сорок лет оба – Не ладно, что Красного угла то нет в доме.
Бывший хозяин и правда, забрал все иконы.
– Схожу в соседний храм, попрошу батюшку – покивал я – Вот, глянь, Григорий Ефимович – крепыш снял короб со спины, достал оттуда древнюю, почти черную икону. Богоматерь держала на руках младенца Христа. Смотрела на него грустно-грустно!
– Откуда сие?
– Отец отдал в руки, умирая. Список с Иверской иконы. Древний.
– Вижу, что древний – я посмотрел внимательно на пару – А детки-то ваши где?
– Так умерли в голод то – улыбнулась женщина – Все трое. А я с той поры неплодна.
– Что же тут радостного? – удивился я.
– Детки наши нынче у престола Господнего. Отмаливают наши грехи. На душе хорошо!
Да… просто тут относятся к детской смертности. Дай бог один из трех доживает до подросткового возраста.
Семейная пара оказалась из Поволжья. Мужа звали Федотом. Жену Авдотьей. Голод, говорят, страшный был, да не в одной губернии, ели лебеду, крапиву… «Житья никакого не стало» – заключил Федот – «Снялись и пошли по белому свету, так и ходим, почитай, пятнадцать лет без малого». Пятнадцать лет! Это их, значит, в великий голод 1891-93 годов зацепило, помню, изучали на факультете. Катастрофа была настоящая, впервые дело до иностранной помощи дошло.
– Вот что… В Красный угол я иконы найду. А эту – я посмотрел на Богоматерь – Повесьте на стену дома, что глядит на улицу, над входом. Пущай плотник сделает доминку малую под икону, да место для лампадки.
– Так даже лучше – покивал Федот – Идет человек по улице и видит, что тута люди Божьи живут
* * *
Оставил личный состав обживаться под надзором капитана с боцманом, а сам к портному, примерка же. Тот встретил радостный и назвал по имени. Вот те раз, я же ему не представлялся? Оказалось, вчера, следом за мной, пришли двое, спросили, тут ли Григорий Ефимович обшивается, портной по имени не знал, но ему описали внешность. Как убедились – заказали себе по костюму.
Вот тут я удивился. Если без заказа, то понятно, шпики, скорее всего, дворцовой полиции. А коли денег потратили… Это что же, у меня тайные поклонники есть?
А портной вился вокруг меня, подкалывал сметанный на живую нитку крой булавками и закидывал вопросами. А какой рукав, а какой длинны, а насколько высокий воротничок… А я знаю???
– Ты портной, ты и думай. Я те нарисовал что хотел.
– Тогда последний вопрос – застежку какую делать? Крючки, пуговицы плоские, пуговицы шариком?
Может эти, как их, со смешным названием, клеванты, во! Не, слишком на китайскую куртку похоже получается. У Нео пуговицы мелкие, за них крест цеплять будет…
– Делай на крючках.
– На одних крючках не получится, расстегиваться будет.
– Значит, подогни крючки-то, чтобы петелька не соскакивала.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Пора, пора изобретать молнию и что там еще – скрепку, кнопку и промежуточный патрон с командирской башенкой. Ладно, шутки в сторону, нужен крест. Большой, серебряный, на цепи. Надо напрячься и вспомнить занятия по истории религии, нам вроде рассказывали. Называется он наперсным, носят его иереи… стоп, а не сожрут ли меня феофаны-антонии, если я крест не по чину сделаю? Может, не серебро? Точно, резной, дубовый! И красиво и без гордыни.
– Завтра пополудни все будет готово.
– Оба?
– Нет-с, оба никак не успеть, первый покамест.
Хм, а если за мной к нему клиенты потянутся, то он раскрутится, и неслабо.
– Ты вот что, бери подмастерья.
– Пока никак невозможно, – замялся портной.
– Бери-бери, не прогадаешь, обещаю. Будут еще заказы. И вот, запиши нумер.
– Телефон? – удивился мастер.
– Он самый. И адрес також – дом Стольникова, бывший Василия Козлова, где винная лавка была. Чую, много туда придется одежки носить.
Не могу сказать, что он прямо вот так поверил, но огонек надежды в глазах загорелся.
* * *
Вернулся на Обводный… вот это муравейник! Акинфич уже пригнал подводы со складов и мужики таскали в дом имущество, не отставали и бабы. И все веселые такие, видно, до этой минуты сомневались. И то – привел в пустой дом, живите, люди добрые, наслаждайтесь. А сейчас вон, кровати тащат, дрова разгружают, шепелявая гонит занавески шить, все при деле. Такими темпами день-два и обживут дом.
Мой этаж обживали еще быстрее. Капитан где-то купил резные лавки в старорусском стиле, на пол приемной кинул медвежьи шкуры. Уже стояли столы и стулья для секретаря, в кабинете тоже все было устроено – слева телефон, справа телеграфный аппарат, выдает бегущую ленту от Санкт-Петербургского агентства. Дал команду кроме письменного стола поставить стол для совещаний, повесить карту мира на стене. Раздобыть портреты царской семьи, пока хоть из «Нивы» вырезать. Будем вживаться в роль «правильного, системного» человека. Самовар еще нужен. Сейчас все большие дела делаются либо за стопкой беленькой или под чай.
– Батюшка, Григорий Ефимович! – крикнули снизу в пролет лестницы. – Тут до вас из полиции!
Кого это еще принесло? Или по ограблению?
– Проси сюда! – гаркнул в ответ, усаживаясь за стол.
По ступенькам поднялся полицейский с толстой прошнурованной тетрадью под мышкой, в шинели, фуражке, при шашке.
– Ты тут за старшего? – начал он в простоте.
Я откинулся на стуле, забарабанил пальцами по столешнице, выдерживая паузу.
– Я. А ты кто таков будешь? – отплатил я той же монетой.
Он чуть не поперхнулся и встопорщил тараканьи усы.
– Околоточный надзиратель Арефьев! А ну, покажь паспорт!
– Это можно. Да ты садись, садись, в ногах правды нет.
От взрыва спас капитан, вовремя переключил внимание на себя, помог служителю закона скинуть шинель, пододвинул стул. Я, пользуясь тем, что они заняты, успел вложить царскую записку в паспортную книжку и протянул полицейскому. Тот даром что не вырвал ее, взгромоздился на стул и принялся листать.
– Распутин, Григорий, из крестьян Тобольской губернии… Что-то ты больно дерзок, Гриш…горий Ефимович.
Ай, хамелеон, ай, молодец! Второй раз меня записка выручает. Увидел царский вензель и среагировал мгновенно! Видать, опытный служака, не одну собаку съел. А тут еще и телефон задребезжал. Капитан подошел, взял трубку.
– Григорий Ефимович, из Царского села, спрашивают, ждать ли вас завтра на обед?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Раз государь звал, значит, буду непременно. Так как вас по батюшке величать? – повернулся я обратно к околоточному.
– Саввой Силычем, – проглотив комок в горле, выговорил тот.
Удивил – значит, победил. Побеседовали мы с ним, рассказал я про общину нашу, про кое-какие планы, даже вступить предложил. Тот обещал подумать, но, скорее всего, откажется, у нас сухой закон, а он, надо полагать, на стопку рассчитывал. Но пришлось ограничится двумя стаканами чаю, принесенного Манькой-Шепелявой.
