– Не все, – ответил Колодин. – Я в прошлом месяце на северах был. Вот там баня так баня. Еле отбился.
– Приставали? – хихикнул Бубнов. – Я своим давно запретил. Мне-то что – без виагры уже никак, да и с ней не всякий раз получится. А молодёжь сначала удила закусила: что за госслужба без бани? Но я поставил вопрос ребром: европейцы мы или не европейцы? – Бубнов радостно засмеялся, хитро поглядывая на Колодина. – Вон в Вене мой помощник спросил метрдотеля, где ближайшая сауна, так тот чуть в обморок не упал, как будто про притон какой интересовались.
– В Вене сауна – это и есть притон. Не путайте с Финляндией.
– Ага, поучи дядьку, – добродушно усмехнулся Бубнов, отправляя в рот очередные пятьдесят грамм.
– И матом у меня в администрации не ругаются, – вдруг добавил он. – Не то, что в вашей Москве.
– Кстати о Москве. – Бубнов положил вилку и умными глазами поглядел на Колодина, как в душу заглянул. – Что там слышно, Вася: выдвинут меня на следующий срок?
– Не знаю, Аркадий Андреевич, – помня наставление министра, ответил Колодин. Помолчав, однако, добавил: «Ничему не удивлюсь».
– И правильно. Шепнули мне, Вася, что не выдвинут больше. А это значит, концы надо зачищать, чтобы ни один чёрт придраться не смог. Понимаешь? Раньше – почётная отставка, орден Ленина, поцелуй генсека, служебная дача и автомобиль с шофёром. А теперь радуешься, если уголовку не завели. Мельчаем, братец.
– Ты вот в свою Елизаветинку стремишься, – продолжал Бубнов (молодец, – подумал Колодин, – наблюдательный), а я бы в Москву подался. Хоть бы и на твою должность.
– Понижение для вас будет, Аркадий Андреевич. – ответил Колодин. – Да и дело неблагодарное. Замминистры – это мазохисты, которых все имеют. Наезжают на министра – сажают заместителя, вы же знаете.
– То-то ты насиделся, прямо в наколках весь…
– Не зарекаюсь.
– Что так? Общак министерский держишь?
– Начинается, – с неудовольствием подумал Колодин, потянувшись за бутылкой. Вот так он однажды под рюмку рассказал Бубнову о том, что приходится заниматься всякими тёмными делами: таскать туда-сюда сумки с деньгами, встречаться с сомнительными личностями, решать судьбы неугодных власти, но толковых и симпатичных людей. Бубнов тогда ответил жёстко, как отрезал: «Не министру же этим заниматься». И, в принципе, был прав: кочегару ли стесняться чёрных рук? Больше к этому не возвращались, но иногда под шафе Аркадий Андреевич подкалывал Колодина как сегодня, а Василий Петрович всегда расстраивался по этому поводу и злился.
– О больном ни слова, Аркадий Андреевич, – коротко ответил Бубнову Колодин.
– Ладно, ладно, – сказал Бубнов примирительно, однако не удержался и съязвил: «Домик на Рублёвке не построил ещё?»
– Без комментариев, – терпеливо произнёс Василий Петрович.
– А что, у вас там, говорят, по блату бесплатно можно.
– Щас, – Колодин не то, чтобы разозлился, скорее, чуть ли не обиделся. – В Москве слова «бесплатно» никто не знает.
– Ладно, ладно, – повторил Бубнов, наполняя обе рюмки. Выпив, он делался расслабленным и даже сентиментальным. Вспомнил старую историю о том, как в Кремле встретился с президентом в неформальной обстановке.
В последний год ельцинского правления, когда окружение президента фактически изолировало его, ослабевшего физически и политически, Аркадий Андреевич почти случайно попал на кремлёвский междусобойчик, где зондировались варианты политической перегруппировки в преддверии отставки президента (о которой тогда, естественно, присутствующие не подозревали). Бубнов в то время не был в фаворе у «демократического» крыла ельцинского окружения, так как сделал несколько неосторожных заявлений о необходимости поставить под контроль миграцию для того, чтобы снизить межнациональную напряжённость. Пресса отреагировала немедленно. Его назвали коммунфашистом, а регион собирались включить в «красно-коричневый пояс». Бубнов испугался, сменил риторику и стал искать встреч в Москве, чтобы объясниться и как-нибудь загладить вину.
Однако никто из приближённых к президенту с ним не разговаривал, и Бубнов, политическим чутьём понявший, что его гладкая карьера под угрозой, пришёл за помощью к Василию Петровичу.
С подачи Колодина Бубнов и оказался на закрытом банкете в Кремле. Искали «мальчика для битья». Василий Петрович позвонил Бубнову и прямо спросил: хочешь, чтобы тебя побили? Есть один шанс из тысячи, что отбрешешься, очки наберёшь. Один – но есть. А так – политический труп. Бубнов долго не думал и согласился. Была у него эта черта, которая нравилась Колодину, и которой Колодин сам, как ему казалось, был лишён: пойти ва-банк – или пан, или пропал.
На междусобойчике, однако, решали другие вопросы, и о Бубнове будто забыли. Он подходил к одному, к другому из президентской команды, заискивал, оправдывался, но от него отмахивались. Бубнов понял, что дело глубже, чем он ожидал, однако в чём оно заключается – не знал.
Президент – уже больной, обрюзгший, но в хорошем настроении сидел в окружении «семьи», и время от времени подзывал к себе кого-нибудь из губернаторов на пару слов. Наедине ни с кем не оставался, всегда кто-нибудь из «свиты» был рядом. Бубнов не удостоился аудиенции, а потому сидел расстроенный и напряжённый, в то время, как все, наоборот, расслабились. В окружении президента раздались взрывы смеха, туда понесли подносы с шампанским и графины с морсом. Бубнов вышел в коридор и прошёл в туалетную комнату. Встал там у окна, мял в руках сигарету. Вдруг дверь открылась, и он увидел президента собственной персоной.
Конец ознакомительного фрагмента.