— Он врет! Когда меня сюда привел Рудик, здесь было полно шуб. Они лежали на постели и висели в шкафу. Он объяснил, что здесь небольшой склад, и подарил мне эти две шубы.
— Вы слышали? Где здесь еще шубы?! — мастерски завопил господин Сотириади. Он вскочил и принялся метаться по номеру, открывая дверцы шкафа, тумбочки и даже дверь в ванную.
— Все ясно, — согласился портье. — Но, господин Сотириади, умоляю вас, давайте решим это дело миром. Мадам вернет вам ваши шубы и заплатит штраф за нанесенный моральный ущерб.
— Вы хотите, чтобы я взял назад ворованные шубы? — сверкая золотыми зубами, возмутился тот. — Никогда. Если она не желает попасть в тюрьму, пусть заплатит за эти шубы по чекам и забирает их навсегда.
Портье сочувственно посмотрел на Инну и, разведя руками, заключил:
— Мадам, придется платить…
— Сколько? — изо всех сил стараясь не выдать себя и не расхохотаться, спросила Инга.
Портье подслеповато прищурился, вторично изучая чеки, и вынес приговор:
— Каждая по шестьдесят девять тысяч драхм.
От такой наглости Инга чуть не потеряла дар речи. Так вот как они обирают несчастных проституток! Обе шубы и двухсот долларов не стоят. Расчет тут тонкий. Ни одна проститутка не захочет связываться с полицией и поневоле заплатит требуемую сумму в шестьсот пятьдесят долларов. Более всего Ингу интересовал портье. Она не могла разобраться, причастен тот к мошенничеству или нет. Хорошо бы разбросить карты и посмотреть. Но в Ингиных картах не хватало дамы пик. Пришлось, старательно выдавливая из себя слезы, лезть в кошелек и расплачиваться.
Портье проследил, чтобы господину Сотириади была выдана точно затребованная сумма, и после этого протянул пакет с шубами Инге.
— Вы можете покинуть наш отель и послушайте моего совета: никогда здесь больше не появляйтесь.
Инга ничего не ответила и выбежала в коридор.
Не дожидаясь лифта, спустилась по лестнице на второй этаж и скрылась в номере 21.
Лимон лежал на спине и смотрел в потолок. Он выслушал ее рассказ, не перебивая, потом сел, спустив ноги на пол, закурил и лениво потянулся. Он больше не выглядел раздраженным. Наоборот, в его действиях появилась знакомая Инге заторможенность, которая была сродни реакции хищника, убедившегося, что жертва никуда не денется.
— Шубы вынесены из гостиницы через служебный вход. И лежат в белом джипе «Сузуки». Нам повезло. Эти ребята заманивают исключительно проституток и неопытных, впервые приехавших девчонок. Значит, они должны знать, куда пропала Ольга. Сколько он взял у тебя денег?
— Сто тридцать восемь тысяч драхм.
— Молодец. Пойду поговорю с ним, может, вернет. За курчавым я понаблюдал, главный у них тот, кто сейчас в номере. Отдохни, я ненадолго.
— Лимон, только без шума, — забеспокоилась Инга.
— Уж как получится, — проворчал он в ответ и вышел.
* * *
— Хазбар, миленький, развяжи меня…
Боль невероятная, никогда ничего подобного не испытывала, какая-то китайская пытка. В бане стало холодно и сыро. Где-то горит одна лампочка и звучит заунывная монотонная мелодия, еще более усиливающая боль.
— Хазбар! Я хочу предложить тебе коммерческую сделку!
Боль с каждой минутой усиливается. Очень похожа на зубную, только больным зубом становится все тело. Почти теряю сознание, но из последних сил ору что есть мочи. Мне нужно его убедить.
Пусть позвонит Лимону и попросит за меня выкуп.
Лимон заплатит, обязательно заплатит. Больше, чем сынки шейхов.
— Хазбар! Ну, я же предлагаю большие деньги!
Хазбар! — Он, конечно же, слышит. Но ему доставляет удовольствие мучить меня. Наконец босыми ногами шлепает где-то совсем рядом. Приближается.
— О чем просишь, мерзкая девчонка? Хазбар своего слова не меняет. Ты мне противна так же, как и аллаху. Какие там деньги у твоего любовника? Знаешь, сколько одна девушка стоит? Я уступать не собираюсь. Кто твой жених?
— Неважно, он заплатит, сколько скажешь.
Хазбар достает нож и перерезает кожаные ремни, которыми связаны мои руки и ноги. Я их не могу опустить. Скрючились и не двигаются. С ужасными муками падают на мраморную скамью.
— Ты меня сделал калекой. Кто ж платить за такое будет?
Хазбар смеется.
— Нет. На внешности не отразится.
— Послушай, дай мне выпить чего-нибудь покрепче, — умоляю я. — Лучше всего водку.
— У кого просишь? У мусульманина? — Он гневно буравит меня глазами, а потом переспрашивает:
— Ты пьешь водку?
— Ага. Стаканами.
— Врешь?
— Неси водку — увидишь.
Заинтригованный Хазбар вразвалочку поспешил исполнять мою просьбу и действительно вернулся со стаканом водки и бутылкой томатного сока в руках. Боже! Сейчас научу его пить «Кровавую Мэри». Хочу протянуть руку и не могу. Жалобно стону. Хазбар ставит стакан на лавку и начинает массировать мне руки.
— А ты, значит, не пьешь? — удивляюсь я.
— Я же работаю с клиентами из Ближнего Востока. Меня должны уважать. Эти кастраты хуже всяких баб. Не приведи аллах, увидят, тут же своим хозяевам доложат, что не чту Коран, а значит, мне доверять нельзя.
— Выходит, и у тебя тяжелая жизнь, — жалею его. Он вздыхает. По-моему, попала в точку. — А в России тоже не пил?
— В России я давно не был. Я из Афганистана.
Воевал за Кармаля, пока не ранили. Лечился в Турции. Потом сюда. А водку пил только в Москве.
С проститутками.
— Ну, давай вместе. Кастратов нету, я никому не скажу. Смотри на меня. — Все еще одеревенелой рукой поднимаю стакан, с трудом доношу его до рта и мелкими глоточками начинаю пить, как воду.
Больше полстакана не идет. В горле застревает. Хорошо хоть томатный сок есть. Боль утихает, в голове — легкий туман. Протягиваю стакан Хазбару. — Ты же мужчина.
Он почему-то оглядывается, наверное, по привычке, и выливает содержимое стакана в глотку.
При этом глаза его округляются и дыхание перехватывает. Стучу ему со всей силы по спине. Вроде дышит.
— Неси еще! — требую я. Важно его напоить, а потом попытаться отсюда выбраться. Но Хазбар меня не слышит. Он как-то странно присаживается на пол возле моей лавки и, покачивая головой, начинает петь монотонную песню на незнакомом мне языке. А через несколько минут внезапно замолкает. Встаю и не верю в такую удачу. Надо же, как немного ему потребовалось, чтобы напиться. Выгодный товарищ. Боже, куда они дели мои шмотки.
Идти трудно — покачивает.
Тусклый, желтоватый свет делает сводчатые потолки бани совсем низкими. Слоняюсь в поисках выхода. Все двери закрыты. Нахожу один подозрительный туннель. Для того чтобы по нему пройти, нужно согнуться в три погибели. Но другого-то больше нет! Едва не на карачках ползу и, отодвинув рукой занавеску, попадаю в комнату с ковром, в ту самую, где я пришла в сознание. Светильники на стенах, в виде морских раковин, все так же слабо горят. В комнате никого нет. Только невыветрившийся аромат от кальяна. Во что же мне одеться?
Бессмысленно болтаюсь по комнате. Обнаруживаю несколько бельевых шкафчиков. На полках лежат полотенца и белые простыни. Но вещей не видать.
В самом темном углу натыкаюсь на низкую плетеную корзину для белья. Роюсь в ней. Нет. Только мятые в желтых пятнах простыни. Решаю взять и завернуться в какое-нибудь полотенце и выскочить на улицу. А почему бы и нет? Пропущу его под мышками. Сразу никто и не догадается. Все равно в чем, лишь бы выскочить отсюда.
И в этот момент вдруг слышу неизвестно откуда возникшие голоса. Боже! Кто-то идет. Мечусь, не зная, куда спрятаться. От полной безнадеги залезаю в бельевую корзину и набрасываю на себя грязные простыни. Вовремя спряталась. В комнату входят трое. Сначала кажутся теми кастратами. Наблюдаю сквозь щели между прутьями. Нет, не они.
Разговаривают громко. Ничего не понимаю, какая-то тарабарщина. Два здоровенных мужика с большим почтением относятся к третьему. Зовут его, как понимаю, Ходжа. Он среднего роста, широкоплечий, в белом шелковом костюме. На пальцах мерцают кольца и перстни. Лица его разглядеть не могу. Продолжая разговор, мужчины начинают раздеваться. Стало быть, пришли в баню попариться. Один из них кричит:
— Хазбар! Хазбар! Хазбар!
Все прислушиваются, потом начинают дружно хохотать. Одной мне не до смеха. Двое здоровенных мужиков уже голые. Стараюсь не смотреть на них. Смешно лежать в корзине и разглядывать мужские «висюльки». Зато, когда снимает трусы третий, я чуть не выпадаю. Такого динозавра, ей-богу, не видела. Почти до колена, темный, с бледной розовой головкой, диаметром со стакан. Только бы они меня не заметили. Один здоровяк, опустившись на колени, лезет в низкий проход, через который я попала сюда, а второй занимается раскуриванием кальяна. Тот, которого зовут Ходжа, прохаживается почти надо мной и, теребя свое богатство, о чем-то с важностью, тихим голосом говорит. Скорее бы они шли мыться. Но с шумом в комнату возвращается здоровяк, толкая перед собой плохо соображающего Хазбара.
