Переживая свое первое тяжелое горе, Сара забыла о ней. Это было тем легче, что Эрменгарда неожиданно уехала домой и пробыла там несколько недель. Вернувшись, она два дня не встречалась с Сарой. В первый раз они встретились в коридоре, когда Сара несла данное ей для починки белье. Сара уже выучилась чинить и штопать. Она была бледна и казалась совсем не похожей на себя в своем коротком старом платье. И отчего у нее стали такие длинные, худые ноги?
Эрменгарда совсем растерялась от такого превращения и не знала, что сказать. Ей было, конечно, известно о смерти капитана Кру, но она никак не ожидала, что Сара может так измениться, что она будет такой странной, обтрепанной и похожей на служанку. Сердце ее сжалось от сострадания, но она не сумела высказать его и, как-то неестественно засмеявшись, задала совершенно ненужный, не имеющий смысла вопрос:
– О, Сара! Это – ты?
– Да, – ответила Сара и слегка покраснела от промелькнувшей у нее мысли. «Она такая же, как и все другие, – подумала она. – Ей не хочется говорить со мной. Она знает, что со мной не говорит никто».
Придерживая подбородком ворох белья, чтобы оно не упало, Сара пристально взглянула на Эрменгарду. Под ее взглядом та еще больше растерялась. Ей казалось, что Сара стала какой-то другой девочкой, незнакомой ей. Должно быть, такая перемена произошла в ней оттого, что она теперь бедная и принуждена чинить белье и работать, как Бекки.
– Как твое здоровье? – нерешительно спросила она.
– Не знаю, – ответила Сара. – А твое?
– Я… Я здорова, – растерянно сказала Эрменгарда и прибавила, решившись перейти на другой, более искренний и дружеский тон: – Ты очень несчастна?
Саре было тяжело в эту минуту, и она не поняла ее доброго побуждения. Если Эрменгарда до такой степени глупа, то пусть лучше оставит ее в покое.
– А как ты полагаешь? – спросила она. – Ты, должно быть, думаешь, что я очень счастлива?
И, не прибавив больше ни слова, Сара ушла.
Впоследствии она поняла, что напрасно обидела бедную недалекую Эрменгарду.
Та была неловка всегда, а когда что-нибудь сильно трогало или волновало ее, неловкость ее еще увеличивалась.
Но внезапно промелькнувшее у Сары подозрение сделало ее особенно чувствительной к оскорблениям.
В продолжение нескольких недель между бывшими подругами как будто встала стена. Когда они случайно встречались, Сара отворачивалась, а Эрменгарда от волнения и замешательства была не в силах произнести ни слова. Иногда, встречаясь, они кивали друг другу, но случалось, что они расходились, даже не поздоровавшись.
«Если она не желает говорить со мной, – думала Сара, – то я буду держаться подальше от нее. С помощью мисс Минчин это сделать нетрудно».
С помощью мисс Минчин это оказалось настолько легко, что они даже редко видели друг друга. Приехав из дому, Эрменгарда, как заметили все, стала еще бестолковее обыкновенного и была очень грустна. В свободное от уроков время она чаще всего садилась на подоконник и, сжавшись в уголке, молча смотрела в окно. Раз Джесси, проходившая мимо, остановилась и с удивлением посмотрела на нее.
– О чем ты плачешь, Эрменгарда? – спросила она.
– Я не… плачу, – дрожащим голосом ответила Эрменгарда.
– Нет, плачешь, – настаивала Джесси. – Слеза только что скатилась у тебя по носу до самого кончика и упала. А вот катится и другая.
– Ну и пусть, – сказала Эрменгарда. – Мне тяжело, и я не хочу, чтобы ко мне приставали.
Она повернулась к Джесси своей толстой спиной и, уже не скрываясь, вынула платок и стала вытирать глаза.
В этот вечер Сара пришла к себе на чердак позднее обыкновенного. У нее было много работы, а потом, уже спустя некоторое время, после того как воспитанницы улеглись спать, она отправилась со своими учебными книгами в класс и довольно долго занималась там.
Взойдя на лестницу, Сара с удивлением увидала, что из-под двери ее комнаты виднеется полоска света.
«Никто никогда не приходит ко мне, – подумала она, – а между тем кто-то зажег свечу».
Да, кто-то действительно зажег свечу, и она горела не в кухонном подсвечнике Сары, а в одном из таких, какие стояли в спальнях учениц. Этот кто-то был в ночном костюме и сидел на старой, расшатанной табуретке, завернувшись в большой красный платок. Это была Эрменгарда.
– Эрменгарда! – воскликнула Сара, удивившись, но еще более испугавшись. – С тобою что-нибудь случилось?
Эрменгарда встала со скамейки. Она была в ночных туфлях, которые сваливались у нее с ног. Глаза и нос ее покраснели от слез.
– Со мной что-нибудь случится… если узнают, что я здесь, – ответила она. – Но я не боюсь – ни крошечки не боюсь.
О, Сара, скажи мне… почему ты не любишь меня больше?
От этих простых дружеских слов знакомый клубок поднялся в горле Сары.
Это было так похоже на прежнюю Эрменгарду, когда-то просившую Сару подружиться с ней. Ее слова, ее голос доказывали, что она совсем не такая, какой казалась Саре в последнее время.
– Я люблю тебя, – сказала Сара. – Я думала… все теперь так переменилось. Я думала… что переменилась и ты.
Эрменгарда широко открыла свои мокрые глаза.
– Не я, а ты стала совсем другая! – воскликнула она. – Ты не хотела говорить со мной. Я не знала, что делать. Ты переменилась с тех пор, как я вернулась из дому.
Сара на минуту задумалась. Она поняла свою ошибку.
– Я в самом деле переменилась, – сказала она, – но не так, как ты думаешь. Мисс Минчин не желает, чтобы я разговаривала с воспитанницами. Они и сами по большей части не хотят говорить со мной. Я думала, что, может быть, не хочешь и ты. А потому я и старалась держаться в стороне.
– О, Сара! – жалобно и с упреком воскликнула Эрменгарда.
А потом подруги нежно обнялись, и черная головка Сары лежала несколько минут на плече Эрменгарды, под ее красным платком. Сара чувствовала себя страшно одинокой, когда думала, что и Эрменгарда отвернулась от нее.
Девочки уселись на пол. Сара обхватила руками колени, а Эрменгарда завернулась в платок и с обожанием взглянула на нее.
– Я больше уже не могла выносить это, – сказала она. – Ты, наверное, можешь жить без меня, Сара, но я без тебя не могу. Я была уже почти совсем мертвая. А потому сегодня вечером, поплакав под одеялом, я решила пробраться сюда и попросить тебя быть по-прежнему моим другом.
– Ты лучше меня, – сказала Сара. – Мне тоже хотелось быть с тобой по-прежнему, но я не могла первая заговорить об этом – из гордости. Видишь, какая я плохая!
Эрменгарда с боязливым любопытством оглядела комнату Сары.
– Господи! – воскликнула она. – Будешь ли ты в состоянии жить здесь?
– Буду, если представлю себе, что моя комната совсем другая, – ответила Сара.
Она говорила медленно. Воображение ее начало работать, а то она как бы замерла с тех пор, как умер ее отец.
– Многим приходилось жить в местах, которые были еще хуже, – сказала она. – Подумай, каково было графу Монте-Кристо в подземной тюрьме замка Иф? Или заключенным в Бастилии?
– В Бастилии! – прошептала Эрменгарда, с восхищением глядя на Сару. Она хорошо запомнила разные эпизоды Французской революции. Они врезались ей в память потому, что Сара необыкновенно живо рассказывала их.
– Да, – продолжала Сара, – Бастилия подойдет как раз. Я заключенная в Бастилии. Я провела здесь много, много лет, и все забыли обо мне. Мисс Минчин – мой тюремщик, а Бекки, – тут лицо Сары просветлело, – а Бекки такая же заключенная, как и я. Она сидит в соседней камере.
Она взглянула на Эрменгарду, и той показалось, что она видит перед собою прежнюю Сару.
– Да, я буду представлять себе это, – сказала Сара. – Тогда мне будет гораздо легче.
Слова эти привели Эрменгарду в восторг.
– И ты будешь рассказывать мне? – спросила она. – Позволишь ты мне приходить сюда по вечерам и будешь рассказывать мне все, что придумаешь днем?
– Хорошо, – ответила Сара.
Глава девятая
Мельхиседек
Третье место после Бекки и Эрменгарды занимала Лотти. Она была такая крошка, что еще не могла понять многого, и ее очень удивляла перемена, происшедшая с ее приемной мамой. Она слышала, что с Сарой случились разные странные вещи, но не понимала, почему та так изменилась, почему она носит теперь старое черное платье и приходит в класс не учиться, а учить других.
Между маленькими долго шли оживленные толки после того, как они узнали, что Сара уже не живет в своих хорошеньких комнатах, где столько времени восседала на почетном месте Эмили. Лотти терялась в догадках. А Сара почему-то ничего не хотела объяснить и отмалчивалась, когда ее начинали расспрашивать. Как тут разгадать все эти тайны!
– Ты теперь очень бедная, Сара? – шепотом спросила Лотти, когда Сара пришла в первый раз давать урок французского языка. – Ты такая же бедная, как нищие? – Она вложила свою пухлую ручку в худенькую руку Сары и прибавила со слезами на глазах: – Я не хочу, чтобы ты была такая же бедная, как нищие.
