– Только Вандербильда мне не хватало… – пробормотала я. Но мысли неожиданно пришли в порядок. Краткое и простое объяснение Шкипера без всяких романтических наворотов успокоило меня. В такое положение дел я могла поверить. Одно дело – маленькая девочка с миллионами в охапке, и совсем другое – взрослая порядочная женщина при этой девочке. Взрослой и порядочной женщиной я самонадеянно посчитала двадцатидвухлетнюю себя.
– У меня, кроме тебя и Бьянки, никого нет, – словно в который раз прочитав мои мысли, сказал Шкипер. – Кому я еще все это оставлять должен? Жигану, что ли?
Несколько лет спустя я вспомню эту фразу, и у меня похолодеет спина. Но тогда я еще и предположить не могла, чем все закончится, и деловито сказала:
– Если так – женись, черт с тобой. Но только чур с брачным контрактом.
– В смысле?.. – Впервые за время разговора Шкипер в упор посмотрел на меня. От взгляда серых холодных глаз мне стало нехорошо, но я как можно тверже сказала:
– В смысле – что при разводе ни на что не имею права. Чтоб могла уйти, когда захочу. Я знаю, что если имущественных споров нет, то быстро разводят. Или в Италии по-другому? Тогда полетели в Москву жениться!
– Вот нельзя про мертвых плохо говорить, – задумчиво сказал Шкипер после паузы. – Но испортил тебя Степаныч. Кто так девок воспитывает в наше время? Прямо за нацию страшно…
– Чего тогда жениться собрался – на испорченной?! – рассвирепела я.
– Да вроде сам… подпорченный малость, – усмехнулся он.
– И не малость, а целиком! Уркаган бессовестный, вся башка седая, а мозгов так и нет!
– Ну, точно Степаныч, лысины не хватает, – заметил Шкипер.
Я увидела, что он улыбается, и перевела дух.
– Шкипер, я знаешь что?.. Я тут подумала, как с Бьянкой быть…
Я изложила свой план. Шкипер выслушал не перебивая, усмехнулся:
– Короче, через неделю тут вся твоя родня будет пастись…
– Шкипер, – гордо начала я. – Дом этот твой, и если ты не захочешь…
– Дом этот ТВОЙ, – спокойно перебил он меня. – Завтра покажу документы. И, кстати, ресторан вот этот тоже. Марчелло с Марией продают, они к дочери в Милан уезжают, там уже четвертый внук вылез, Антония не справляется…
С минуту я сидела, держась за голову и тупо глядя в темное звездное небо. Потом пробормотала:
– Шкипер, воля твоя, ты сбрендил. Это же огромные деньги, а я…
– Это вообще не деньги, – сказал Шкипер таким тоном, что я тут же умолкла. – Я бы тебе еще пару заведений прикупил для спокойствия, но с этим попозже, когда освоишься.
– Шкипер… – начала было я – и снова замолчала. Все это было слишком неожиданно, неправдоподобно и… страшно. Может, он просто пускает мне пыль в глаза? Господи, после стольких-то лет…
Шкипер снова угадал, о чем я думаю. Отложил сигарету, невесело усмехнулся.
– Детка, я не в тех годах, чтоб перед тобой хвост пушить. Просто так надежнее. Я уже говорил. Я сейчас есть, а завтра – нет, все может быть. С чем ты останешься? А это твоим будет при любом раскладе.
– Да не зови ты смерть! – взорвалась я. – Нельзя все время поминать! Хуже будет!
Шкипер пожал плечами, снова затянулся. Я, помедлив, положила ладонь на его руку и почувствовала, как он вздрогнул.
– Шкипер?..
Он улыбнулся, глядя на свою сигарету. Я взяла его руку, прижалась к ней щекой. В горле встал комок; сглотнув его, я торопливо сказала:
– Делай что хочешь. Я спорить не буду. Ресторан так ресторан. Слава богу, хоть не башня Пизанская…
– Ты хочешь Пизанскую башню?
– Ой, заткнись… Заканчивайте ремонт, я цыган своих выпишу, хоть работа у всех будет. Только не зови смерть. Я не могу больше тебя хоронить… Во второй раз – не могу, понимаешь? Я лучше сразу с тобой вместе…
– Бьянка, – не поднимая глаз, напомнил он.
Я кивнула. Попыталась заглянуть в лицо Шкипера, но он вдруг указал мне куда-то в сторону. Я обернулась – и увидела Марчелло и Марию, стоящих в двух шагах и с широкими улыбками разглядывающих нас, – ни дать ни взять, счастливые родители! В руках Марчелло действительно была огромная лохань с макаронами, Мария держала блюдо с креветками – такими огромными и розовыми, каких я в жизни не видела. И только сейчас я вспомнила, что не ела с раннего утра.
Две недели спустя в аэропорту Анкона высаживался десант моих цыганских родственников. Прибыли: Милка с тремя старшими дочерьми, годовалым сыном и трехмесячной Жозефиной, младшие сестры Любка и Дашка – тоже с детьми, а также восемнадцатилетняя красавица Анжела – восходящая звезда ресторана «Золотое колесо» на Таганке. Командовал отрядом сестер Тумановых их дядька Иван Леший.
Справедливости ради надо сказать, что будь в семье Тумановых на тот момент все в порядке – ничего бы у меня не вышло. Но Шкипера угораздило объявиться как раз тогда, когда моих соседей преследовали несчастье за несчастьем. Открыл парад проблем отец семейства, в пятьдесят пять лет неожиданно влюбившийся в молодую русскую женщину, взыгравший, как старый боевой конь при звуке трубы, и отбывший к своей последней любви с чемоданом и гитарой наперевес. Его жена, моя приемная мать, тетя Ванда, двадцать пять лет стоически терпевшая загулы мужа, на этот раз не выдержала и слегла. Милка еще весной ушла от мужа с пятью детьми: он пил и изменял ей. Старшая дочь, Нина, ругалась с супругом в перманентном порядке. Анжела послала к черту жениха, с которым была помолвлена шесть лет, узнав, что он употребляет морфий. Старший сын собирался жениться в четвертый раз, младший, напротив, увертывался от женитьбы как умел, будучи влюбленным в русскую девушку-актрису, жениться на которой он мог только через трупы родителей. Дед Килька грозился умереть, зажилив поминки, и ежемесячно проигрывал в покер всю пенсию. В довершение ко всему, старший брат тети Ванды, Милкин дядька, всегда бывший, на мой взгляд, редкостной свиньей, превзошел самого себя, уведя молодую жену у своего же сына. Теперь зарезать его сводным хором обещали как собственные дети, так и братья уведенной невестки. В общем, как говаривал Яшка Жамкин, «не понос, так золотуха». И посреди всех этих неурядиц в Москве объявилась я с рассказом о воскресшем Шкипере.
Я сидела у изголовья постели тети Ванды, как можно осторожнее пересказывала все по второму разу, а сердце у меня сжималось: никогда еще моя приемная мать не выглядела так плохо. Что бы ни случилось, какие бы грозы ни гремели над огромной семьей – она всегда была спокойна, нетороплива и решительна, как боевой эсминец. А сейчас мой рассказ слушала, откинувшись на подушки, постаревшая на несколько лет женщина с резко обозначившимися на темном лице морщинами, похожая на Индиру Ганди, с запавшими, болезненно блестящими глазами и сединой надо лбом – никогда раньше не виданными серебряными нитями. Я говорила – и мечтала про себя, чтобы пришел, появился знакомый зеленый шар. Но он всегда сам решал, когда ему прийти.