Культурный слой Новгорода, хорошо консервирующий органические вещества, сохранил еще один тип неизвестных по другим памятникам крючков. Они изготовлены из тонкого деревянного стержня длиной 7,5–10 см, с отходящим от него под острым углом сучком (длина 2–3 см)[172]. Все три конца приспособления заострены. Их найдено более 25 штук. Такие крючки, получившие в этнографической литературе название «горловых», появились еще в эпоху каменного века[173]. Способ их применения чрезвычайно прост и рассчитан на лов рыб (сомов, налимов, реже щук), глубоко заглатывающих добычу. Леска к крючку привязывалась за середину. На него надевалась приманка – мелкая рыбка (рис. 6). Острые концы приспособления впивались в горло хищника, проглотившего живца. В конце прошлого века так ловили налимов московские, владимирские и новгородские рыбаки[174].
Большинством из указанных крючков снаряжались жерлицы, найденные в Новгороде в количестве около 30 штук[175]. Устройство этой снасти, без всяких изменений дожившей до наших дней, хорошо известно. На деревянную рогульку наматывалась восьмеркой прочная леса с крючком и живцом. Рогулька привязывалась к кустам, склонившимся над водой, или специальному шесту (рис. 6). Чтобы живец не спутал леску, она закреплялась в специальном расщепе на одном из концов рогульки. Схватив приманку, хищная рыба вырывала леску из расщепа и сматывала весь ее запал. Теперь, обладая некоторой свободой передвижения, она переставала метаться, чем предотвращался обрыв всей снасти. Как правило, жерлицы ставились на ночь вдоль берега реки или озера. Утром рыбак совершал обход, забирал добычу, менял живцов. Все прочие приспособления для ловли крупной хищной рыбы, в принципе, мало отличались от жерлиц. Они всегда делались из куска крепкой лески с одним или несколькими крючками на конце. Леску забрасывали в воду на всю длину или частично, свернув остатки кольцами и закрепив его на берегу, но так, чтобы попавшаяся рыба легко могла ее выбрать. Нет никаких сомнений в том, что все они применялись древнерусскими рыболовами. Однако признать их промысловыми, вероятно, нельзя. Более продуктивными были, конечно, переметы, продольники и подпуска, рассчитанные на десятки и сотни рыболовных крючков. В некоторых случаях они опускались в воду без всякой наживки, но рыба, плывущая по дну водоема, сама цеплялась за остро заточенные крючки. Может быть, об их появлении говорят находки крючков с длинным и тонким жалом (рис. 6). Один раз перемет упомянут в Новгородских писцовых книгах (правда, не ясно: идет ли речь о сети или о многокрючковой снасти)[176]. Более определенно можно судить о применении вышеописанных рыболовных снарядов во второй половине XVI в., когда на рынках появились в продаже специальная проволока для выделки рыболовных крючков, сами крючки, а среди кузнецов, особенно в Твери, распространяется профессия удника, т. е. мастера, специализирующегося на изготовлении рыболовных крючков[177].
В Древней Руси ловили рыбу и на блесну. Металлические приманки – блёсны – найдены во многих пунктах: Новгороде, Пскове, Родне, Волковыске, городищах у с. Зборов и Екимауцы, на селищах в Гомельской, Калужской, Гродненской, Киевской областях и других местах (рис. 8). Существовали блёсны двух типов. 1. Блесна, изготовленная из железной овальной пластины, несколько изогнутой формы (встречаются блёсны листовидные), один конец которой непосредственно переходил в крючок, а на другом пробивалась дырка для лески (рис. 8). Размеры этих блесен – от 6 до 20 см. Одна из новгородских блесен целиком покрыта медью, по краям у нее сделаны дополнительные отверстия, куда привязывались, возможно, разноцветные нити, привлекавшие рыбу (рис. 8). Блесна из Волковыска по внешней стороне украшена кружочками с точками, расположенными в 3 ряда и имитировавшими рыбью чешую (рис. 8). Величина блесен и особенности их конструкции предполагают их употребление в качестве «дорожек». Такая блесна на длинной лесе пускалась вслед за лодкой. При движении она колебалась и блестела в лучах света. Хищная рыба, завидев «играющую» блесну, хватала ее и попадалась на крючок. Таким способом ловят щук, судаков и других рыб и в наши дни. Особенно часто «дорожками» пользуются в северных районах Европейской части СССР, где лодки и сейчас являются важным средством передвижения. Блёсны II типа делались иначе: в свинцовую или оловянную массивную пластину впаивался железный крючок (рис. 8). С уверенностью можно утверждать, что этими снарядами (по аналогии с современными) ловили рыбу зимой через проруби во льду или летом с лодки в глубоких озерах.
Заканчивая обзор применявшихся в древнерусское время крючных снастей, следует подчеркнуть несколько обстоятельств. Во-первых, большинство существовавших тогда рыболовных снарядов и приспособлений возникли в предыдущие эпохи и без особых изменений дожили до наших дней. Иными словами, их возможности были исчерпаны уже в древности. Поэтому данные орудия не играли определяющей роли в развитии рыболовной техники, не составляли базиса рыбного промысла, а занимали в нём вспомогательное, второстепенное место. Во-вторых, значительное разнообразие типов крючков, за исключением 2–3 вариантов, указывает на их кустарное местное производство. Сами рыбаки или деревенские кузнецы выделывали крючки из различных железных обломков и отходов. Лишь крючки наиболее совершенных форм (например, «секирки»), найденные в больших количествах в разных местах, могли изготовляться специалистами-ремесленниками на заказ или даже на рынок.
С другой стороны, рассматривая на примере новгородских находок соотношение между крючками и поплавками для удочек (10 + 30) и прочими крючными снастями (крючки железные крупные – 22, крючки горловые деревянные – 24, рогульки от жерлиц – 20, блесна – 9), а также, учитывая массовые находки промысловых крючков в других местах (Княжая Гора, Ярополч-Залесский, Гродно, Волковыск) нельзя не признать за рыболовством на крючные снасти второго типа некоторого хозяйственного значения. Большинство из этих орудий предназначалось для отлова крупной рыбы. Причем ими, наверное, ловили и громадных щук, сомов и осетров, кости которых обнаружены на многих древнерусских памятниках. Деревянные крючки от жерлиц найдены в Новгороде в комплектах по несколько штук (!). По-видимому, и сами снасти выставлялись группами[178].
Все это дает нам право считать и крючной лов промысловым, т. е. направленным не только на удовлетворение личных потребностей рыбака и его семьи в рыбе, но и на сбыт излишков продукции на сторону. Рыночные связи подразумевать здесь не обязательно. Ловца с потребителем могла связывать прямая договоренность (заказ). Еще в XIX в., да и позднее в некоторых селах существовали специалисты-рыболовы, которые жерлицами, закидушками, а иногда и удочками ловили к столу своих односельчан (по случаю праздника или другого события) разную рыбу. Их услуги оплачивались деньгами или натурой. Думается, что и в древности подобная форма обмена имела место.
Товарный характер с ориентацией на более широкий рынок сбыта такое рыболовство получило не ранее XVI в. с широким внедрением многокрючковых самоловных снастей типа переметов, продольников и подпусков.
Сети
Среди важнейших орудий рыболовства первое место безусловно принадлежит сетям, изобретенным еще в конце эпохи мезолита[179]. Древнейшие сетки плелись из лыка или стеблей волокнистых растений: крапивы, болотной осоки[180]. Однако эти снасти обладали большим весом и малой прочностью, что во много раз снижало эффективность их применения. Роль главных промысловых орудий перешла к сетям после широкого распространения таких технических культур, как лен и конопля. Пряжа из этих растений достаточно прочна и эластична. Поэтому из нее можно было изготовить снасти высокого качества и больших размеров.
Об употреблении в Древней Руси сетей свидетельствуют и археологические материалы, и письменные источники. Как уже отмечалось выше, в эпоху сложения Киевского государства восточные славяне сетями пользовались мало, хотя и были знакомы с ними давно (данные сравнительной лингвистики). Объясняется это, по-видимому, незначительными площадями посевов прядильно-масляничных культур, возделывание которых сопряжено с большими затратами труда. Во всяком случае, находки семян или стеблей льна и конопли на поселениях VII–X вв. единичны[181]. Думается, что производившаяся тогда в хозяйствах пряжа едва удовлетворяла потребности ткачества. Для других целей она, естественно, поступала в ограниченных количествах. Поэтому о массовом изготовлении промысловых многометровых сетей, требовавших по нескольку пудов нитей, не могло быть и речи.
