Пеликан вынул из воды очередную рыбину, и Унтамола отправился собирать хворост для костра. Эмиль стал ему помогать. Шишки они складывали в пустую корзину.
Огонь уже весело потрескивал, когда Эльза подошла к костру. Ее челка намокла и слегка завивалась. Они немного перекусили, пока ждали, когда приготовится рыба. Все молчали. Время от времени в костре щелкала какая-нибудь ветка, выбрасывая в небо целый фонтан искр. Воздух казался удивительно прозрачным. Эльза сидела с обиженным видом, не поднимая глаз.
Ни пеликан, ни пианист не заметили ее дурного настроения. Унтамола, сняв ботинки и носки, лежал почти на столе. Он закрыл глаза, положил руки под голову и, казалось, дремал. Пеликан следил за костром и рыбой. Он так и не оделся после купания, но в его облике не было ничего странного, разве что это действительно был пеликан. Напевая что-то себе под нос, он шевелил сучья в костре, подбрасывал сосновые шишки и проверял готовность рыбы лучинкой, которую специально выстругал для него Унтамола. Эмиль с удовольствием наблюдал за хлопотами пеликана. Он тоже вытянулся на теплом граните и забыл про Эльзу и ее обиды.
Высоко-высоко в небесной синеве, радостно кружась, пели последние ласточки лета.
— Эмиль.
Это была Эльза. Она склонилась над ним, и он почувствовал на своем виске тепло ее дыхания.
— Что?
Эмиль внимательно посмотрел в правый глаз Эльзы. Зрачок был маленький и черный, а радужка — тепло-коричневой. Ресницы делили ее на равные части. Эмилю хотелось, чтобы Эльза наклонилась еще ниже, но она выпрямилась и стала теребить в руках листок дикого щавеля.
— Но ведь так не бывает.
— Как «так»?
— Ты же понимаешь. Птица не может говорить, ходить, одеваться и жить, как человек.
— Я тоже раньше об этом не слышал. Наверное, такое случается, хотя и очень редко.
— Это же просто невозможно!
— Но это правда!
Эмиль махнул головой в сторону белой фигуры, хлопочущей вокруг костра. Эльза снова наклонилась и прошептала тихо-тихо:
— А может, это все обман?
— Что ты имеешь в виду? — испугался Эмиль.
— Если он использует костюм человека для того, чтобы его никто не узнал, то, может, это тоже костюм? Только птичий! А под перьями и клювом скрывается еще что-нибудь?
Они пристально посмотрели друг другу в глаза. Наконец Эмиль рассмеялся:
— Бред какой-то. Нет, он самый настоящий пеликан. Интересно, а что там, по-твоему, могло бы быть?
Эльза в задумчивости нервно кусала губы.
— Ну, например, какое-нибудь… чудовище.
— И придет же тебе в голову такая чушь!
— Или не чудовище. А что, если там — человек?
— А под человеком опять птица, да?
Эмиль снова рассмеялся.
Эльза напустила на себя обиженный вид.
— Что ты ни говори, а это ненормально. Это противоречит всем законам природы. Такого просто не бывает.
— Готово, — крикнул пеликан и повернулся к ним, широко улыбаясь и снимая с лучины запеченную рыбу. Но, заметив внимательный и испытующий взгляд детей, он перестал улыбаться.
«Животные не могут улыбаться, — подумал Эмиль. — А этот пеликан улыбается. Может, он и вправду не тот, за кого себя выдает?»
Подозрение закралось в сердце Эмиля, но пока он и сам толком не мог сказать, в чем подозревает пеликана. Это Эльза сбила его с толку.
Эмиль встал и подошел к костру. Он стал нахваливать внешний вид и чудесный запах рыбы. Пианист тоже проснулся, и они все вместе накинулись на угощение. Только Эльза отказалась, сказав, что сыта булочками и кофе. Она сидела немного в стороне и наблюдала за всеми участниками трапезы.
Рыба действительно была очень вкусная, и поэтому скоро от нее не осталось ни кусочка.
— А теперь немного музыки, — предложил пеликан.
Унтамола достал из кармана расческу и организовал аккомпанемент. Пеликан запел:
Ты рожден для того, чтоб ходить по земле,Но земли тебе мало, весь мир тебе тесен.Хочешь прочь улететь, бросить вызов судьбе,А зачем, для чего? Нам ответ неизвестен.
Кто привык в одиночку моря бороздить,Кто не ведает страха и ищет свободы,Знает тот: неизбежность нельзя отвратить —В темном мире нет выхода, есть только входы.
После этого по программе была уборка территории: надо было собрать весь мусор, сжечь его, потом затушить костер и отправляться в обратный путь.
— Вот и все, что осталось от нашего Пикник-клуба, — засмеялся пеликан, когда они собрали все салфетки и бумажные пакеты в одну кучу и бросили их в костер. — Теперь никто про нас ничего не узнает. Не останется даже следа.
— Только пепел.
— А пепел мы зальем водой и, как только он остынет, развеем над землей. Тогда в будущем году здесь будет замечательно цвести вереск.
Разговор о времени и ангелах
Когда я был птицей, — начал однажды пеликан. Он на самом деле так сказал: «Когда я был птицей…»
— Когда я был птицей, то никогда не думал о времени. Конечно, я знал, что как только сядет солнце, на небе появятся луна и звезды, а когда они станут гаснуть, то солнце взойдет снова. Но я никогда не измерял время восходами и закатами, я не говорил «завтра» или «на следующей неделе». Когда в семье появлялись птенцы, я искал им пищу, кормил их, потому что так было надо, так было заведено. Я совсем не думал о том, что они вырастут и станут большими и сильными. А когда они вырастали, я уже не помнил о том, что они когда-то были маленькими… Я не знал, что на свете есть история. Не знал, что такое перспектива. А перспектива — вещь необычайно важная, и теперь она у меня есть.
— А что такое перспектива? — спросил Эмиль. Ему было стыдно спрашивать об этом у птицы, он, конечно, слышал это слово и раньше, но никак не мог вспомнить, что оно означает.
— Это умение взглянуть на все издалека. Словно с какой-нибудь высоты, но не слишком высокой. Если расстояние слишком большое, то все выглядит одинаково и ничего нельзя разобрать. Надо сначала рассмотреть вблизи, а потом издалека. Или наоборот. Посмотреть на саму вещь, а потом на все, что находится около нее. Сперва на то, что есть сейчас, а потом на то, что было вчера, и на то, что, возможно, будет завтра. Такой подход называется перспективой.
— Если уж надо взглянуть с высоты, то лучше иметь крылья, — сказал Эмиль.
— Вместо рук?
Эмиль засомневался.
— Я бы хотел и то, и другое.
Пеликан вздохнул:
— Но это невозможно. Таких животных не бывает.
— Но ведь есть же ангелы, — возразил Эмиль. — Хотя, конечно, на самом деле их нет.
— Что значит, есть — и сразу нет? И что это за животное — ангел? Я никогда не слышал о таких, хотя очень внимательно прочитал учебник по зоологии.
— Это не животное. Ангелы похожи на человека, но у них на спине растут крылья. Их нельзя увидеть, но о них иногда говорят или поют в песнях, например, на Рождество: «Ангел небесный промолвил так…»
— Ах, вот оно что. Но что они делают, эти ангелы?
— Они повсюду летают и помогают детям, а если кто-нибудь умрет, то уносят его душу на небо. А еще есть архангелы, но я точно не знаю, зачем они. Обычно ангелы очень добрые, но есть и черные ангелы.
Пеликан задумался.
— Как много можно успеть, если иметь и руки, и крылья…
За чтением газет
Пеликан выписал газету, самую крупную в стране, и с радостью сообщил об этом Эмилю. Ведь он никогда раньше не читал газет, хотя держать их в руках ему приходилось. Но это было еще до встречи с Эмилем, и тогда он не умел читать. Теперь ее будут приносить прямо на дом.
Первого числа, когда газету должны были принести в первый раз, пеликан с четырех утра сидел в прихожей на коврике и ждал. Когда женщина-почтальон просунула газету в отверстие для почты, она почувствовала, что кто-то буквально вырывает ее из рук.
«Наверное, собака», — подумала она и пошла дальше. Но это была не собака, это была птица.
Однако на следующий день, не успела женщина просунуть газету в щель, как дверь неожиданно распахнулась. На пороге стоял странного вида мужчина в цветастом халате. Он так пристально смотрел на женщину, что она даже испугалась.
— Никогда больше не приносите мне газет, — сказал он.
— Но газета выписана на этот адрес. Вот смотрите, здесь ясно написано: «Господину Хурулайнену», — и она дрожащей рукой показала ему список подписчиков.
— И все же, — сказал пеликан, — я прошу вас не приносить мне больше этих газет. Можете делать с ними все, что пожелаете.
Вот каким коротким оказалось знакомство пеликана с прессой, несмотря на то, что он этого так ждал.
Пеликан заверил Эмиля, что он больше никогда в жизни не прочтет ни одной газеты. Сообщая об этом, он казался очень грустным и усталым, даже больным.
