почему именно неприятен? Не пытайся, ты не найдешь ответ. Ты слишком молода, чтобы вот так опускать руки.
– Все, не хочу больше это слушать, – поднимаюсь с кресла, как тут он бьет меня новой фразой.
– Ты потеряла сына и обрекла на нелюбовь других детей. За что?
– Что?
– За что ты с ними так? Думаешь они не ждали твоего возвращения? Сколько любви ты забрала на эти годы с собой?
– Что вы…? – стало тяжело дышать. Будто бы меня выжали как тряпку, забрав кислород.
– Пока ты топила себя в этом горе, сколько добра и света ты могла подарить оставленным, как и ты когда-то малышам?
Глаза защипало и стоило мне моргнуть, как первые слезы проложили путь остальным, что ручьем, полились на свободу.
– Мне больше нечем было их радовать. Нечего дарить.
– Думаешь они ждали материальных благ? Они ждали и ждут тебя, дочка. Свою боль и горечь утраты ты могла преобразовать в любовь и нежность к ним, Эмма.
– Я… не… я не могла… не была способна на… – мне захотелось орать в голос от всего, что сейчас творилось в моей душе.
Уже не понимаю права я или нет. Но мне, вдруг захотелось вновь обнять моих маленьких деток, с которыми я проводила так много времени придя в гости.
Стала сотрясаться от рыданий и не заметила, как Матвей Яковлевич поднялся со своего кресла и подошел ко мне. Потянул меня за руки и прижал к своей груди.
Обхватила его и зарыдала с новой силой.
Он гладил меня по голове и говорил о том, что все наладится.
– Мне так стыдно, – всхлипывая стала говорить, все, что было на сердце. – Было так больно. Я не могла справиться со всем этим и никого не было рядом, они все ушли. Разом. Как они так могли поступить? Я писала ей, звонила, а она послала меня к черту, и я поняла, что больше не нужна никому. Что недостойна. У меня никого нет. Я одна. С самого рождения одна. Я приходила к ним и хотела подарить себя, чтобы они не чувствовали себя такими же одинокими, как было со мной. Они же просто дети. Ни в чем не виноваты. А люди… они так жестоки к ним. Бросают таких крошек, выкидывают, как ненужных, нельзя так. Я ужасно злюсь на них всех. За то, что так поступают. Отказываются от такого счастья, а другие просто теряют своих малышей, безвозвратно. Это несправедливо. Это нечестно. Дети не должны страдать.
Не знаю, как много слов еще я произнесла, обливаясь слезами, пока стояла в объятиях мужчины, что так по-отцовски меня обнимал и называл «дочкой». Никогда не чувствовала подобного, словно под защитой, под куполом.
– Ты слишком хороший человек, чтобы мир тебя вот так потерял. Не зарывай себя, свои чувства. Борись каждый день, Эмма и ты обязательно победишь. Силы в тебе больше, чем в любом другом человеке, столько же нерастраченной любви. Подари ее тем, кто в ней нуждается по-настоящему.
Шмыгая носом, отстранилась от него.
– Простите, что сорвалась. Кажется, я так давно ни с кем не говорила.
– Мне показалось ты вообще не говорила раньше.
Улыбнулась и принялась вытирать салфетками глаза.
– Простите меня еще раз.
Мы сели на свои места. И он вновь стал меня сканировать.
– Это твоя стезя, Эмма. Дети!
Произнес так задумчиво, будто и не мне вовсе.
– Я всегда хотела открыть благотворительный фонд, – улыбаюсь мыслям пятнадцатилетней девчонки, которой я была тогда. – Но все пошло прахом.
– Прахом? – удивленно спрашивает и после начинается смеяться. – Сколько ты прожила-то? Ох, молодежь. Я помогу тебе в твоей мечте.
– Нет. Если и стану добиваться, то точно сама.
– Я сказал помогу, а не сделаю за тебя всю работу. Тебе придется работать Эмма. Много работать. Ведь по итогу, сойдя с намеченного пути ты не подведешь меня. Их, девочка, ты подведешь тех, кто сидит и ждет тебя.
Господи, кто этот мужчина?
Он словно уже все за меня решил, а сейчас просто ставит перед фактом.
– Он верит в тебя, Эмма, – внезапно говорит серьезным тоном. – Не подведи его.
– Я сама в себя не верю. Поэтому не стоит…
– А ты поверь, – настойчиво и резко проговорил он. – Назло мне. Или тем, кто пытался топтать твое имя. Просто сделай это. Выбирай сама, ради кого в первую очередь. Ради себя, брошенных детей, или в память о сыне.
Больно. Это ужасно больно, вот так открыто обсуждать то, что я замалчивала годами.
– Прохладно, да? – вдруг появился с теплой кофтой Саша и накинул мне ее на плечи, улыбаясь.
– Немного, – приняла жест внимания, поблагодарив его.
– Ладно молодые, спать пойду. А ты, кажется, хотел показать Эмме наш сад.
Встал и ушел практически, насвистывая какой-то мотив.
– Ну, что? Посмотришь наш сад?
Выдохнула и будто выпустила из себя все, что было. Все что жгло меня изнутри. Такого облегчения не было в моей жизни очень давно.
– С удовольствием.
Этот вечер становится все более загадочным.
Глава 11
Александр
Я подошел к веранде в тот момент, когда Эмма еле говорила от слез. Мне хотелось защитить ее. Снова оказаться рядом и сжать в своих руках, пока она не перестанет плакать.
Сделал шаг и увидел, что отец слушал ее, и сам еле держался, обнимая девушку. Увидев меня, махнул головой отрицательно, чтобы не двигался дальше, и я ушел. Но не далеко. За угол, чтобы видно не было.
Слышал все ее слова и верил, что она сможет. Отец тот еще мотиватор. А она безумно сильна, просто еще не знает об этом.
Сводник быстро убежал, а мы остались вдвоем. И не было ничего важней для меня в тот момент, чем эта прогулка по вечернему саду.
Кода мы остановились около каких-то там роз, и Эмма стала увлеченно рассказывать о них, я поймал себя на мысли, что хочу поцеловать ее.
Сегодня она другая. Будто ожившая. И мне нравится смотреть на нее такую.
Нас разделяет всего шаг. Стоит преодолеть его, и я смогу сделать это, но меня останавливает что-то. А вспомнив почему я отлучился, захотелось материться.
Сейчас я думаю о Ксении и не понимаю, почему я вообще решился на гребанный брак, да еще с ней.
Красота? Да она вполне красивая и эффектная женщина. Статус ее семьи? Меня он, не то чтобы волновал, просто это приятный бонус. Любовь? Об этом и речи быть не может.
Удобно. Вот и все. Было просто удобно.
Что изменилось? Вроде бы ничего,
