Грозовая туча нахлынула на нас и утопила. Всё стало седым от бисера капель.
Я провожу ладонью по ворсу куртки и стряхиваю с неё целую пригоршню холодной росы. Роса на бровях и ресницах. Лицо стянула ледяная гусиная кожа. Мокрая щека ощущает плывущий туман, как будто бы по лицу тянется мокрая паутина.
Темно и сыро, словно в промозглом склепе. Впереди тяжёлый сгусток расплывчатой темноты, он. как мохнатый медведь. вразвалку движется по тропе нам навстречу. Вот коснулся «медведь» взъерошенным боком угловатой чёрной скалы, и белый взблеск яростного огня полоснул по глазам. Грохот вдавил перепонки в ушах. Кони с визгом вскинулись на дыбы, захрипели, замотали гривами, выкатывая белки глаз. Сладкий ужас защекотал в груди. Мы попадали с сёдел и, вцепившись в поводья, поволоклись, сдерживая обалдевших коней. Разбитая молнией скала развалилась на глыбы, и глыбы, прыгая и грохоча, обрушились вниз.
И вот снова тишина и темнота. Обалдело сидим мы на мокрых камнях, кони нервно топчутся и сопят. Мы в самой утробе грозы.
Что это? — глухо говорит кто-то.
На остриях прислонённых к камням ледорубов светятся голубые огни! Какие-то неживые, нездешние — словно голубые лезвия стальных копий. Волосы у нас поднимаются дыбом — нет, не от страха! — а просто так. ни с того ни с сего. И вот от этого становится по-настоящему страшно.
Я пытаюсь пригладить их, но торчащие волосы стрекочут, словно кузнечики! Сейчас же вновь выпрямляются из-под ладони. к по ним мечутся искры! И в пальцы покалывает, как иглой. И над головой возникает сияние. Я вытягиваю руку вверх, и пальцы начинают светиться, словно я держу в руке голубой факел.
Мы насквозь пропитаны молнией. Вот-вот взорвёмся, осветив холодным светом мутный туман. И сладко и страшно. И дух захватывает от красоты неиспытанного и неизведанного.
ПРИВИДЕНИЯ
Ночью разбудил гром. Так над палаткой рвануло, словно разодрало её пополам! Так полыхнуло, что глазам стало больно даже сквозь закрытые веки. И сразу обрушился водопад ливня, будто вытряхнули на палатку мешок гороха.
Началось!
Палатка освещалась и гасла. Кто-то огромный, сопя и ворочаясь, чиркал над ней гигантскими спичками, они у него вспыхивали и тут же гасли. И он в ярости грохотал кулаками и то пинал палатку ногой, то надувал её, как резиновый шарик.
Но мы не зря забивали колья и обкладывали палатку камнями: грозный верзила ничего не мог с ней поделать.
Скоро он и сам это понял и отступился.
Брезент напрягся от ветра, и я всем телом чувствовал, как до дрожи натягиваются оттяжки. Я даже жмурился: вот-вот оттяжки лопнут со звоном, мокро хлестнут по брезенту, палатку ветер закрутит жгутом, сдёрнет и поволочит.
Гроза побесновалась, повыла, погрохотала и сникла. Стала уходить, стихать, отдаляться и скоро полыхала и рокотала уже за дальним чёрным гребнем хребта. Теперь уже там кто-то, прикрываясь от ветра, чиркал и чиркал гигантские спички, а они никак у него не загорались: вспыхивали и гасли.
И дождь уже не сыпал горохом, — а сонно шептал. Пошептал, пошептал и умолк.
Стало тихо, сыро и холодно.
Я высунулся в чёрную промозглую ночь. И первое, что увидел, — белые привидения!
В мутном хаосе темноты, сгустков теней и пятен неслышно и невесомо двигались белые медленные фигуры. Длинные их складчатые рубахи волочились по склонам, а седые длинные волосы, как у утопленников, стояли дыбом и колыхались.
Привидения плыли над травами, потерянно бродили между чёрных кустов и деревьев, то сходились, то расходились. Встречались парами, водили беззвучно хороводы.
Им ничего не стоило, воздев костлявые руки и размахивая широкими рукавами, перелететь через зияющее чернотой ущелье, Или вползти вверх по гладкой отвесной скале. Они вдруг чернели, когда пытались спрятать под свой балахон луну, и становились зелёными, когда наконец сползали с неё.
Привидения были всюду. Диковинными ночными птицами сидели они на кустах. Лохматыми зверями выглядывали из-за камней. Одно застряло в чёрных сучках сухого дерева. А одно, как собака, свернулось калачиком у самой палатки.
…Белые клочья и космы тумана. Лохмотья рассеянных ветром туч только что грохотавшей грозы.
НА ВЫБОР!
У каждого месяца свои прелести. Март хорош сиянием снегов, настом, синими тенями. Апрель — рыжими проталинами, май — цветами.
Долго приходится ждать свой любимый месяц. А проходит он — не успеешь и оглянуться! И опять жди целый год!..
Жди… или поднимись в горы! Там сразу все месяцы на выбор. На любой вкус.
Полыхает между скал фирновый снег. Смотреть на него больно, а тени от скал синие-синие. Там сейчас март. А рядом, чуть пониже, — апрель. Пятна снега, рыжие проталины, первые закорючки травы. Ещё ниже, на горных лугах — май. Сочная зелень, гудение пчёл, цветы. Порхают бабочки. Хотите июнь? Пожалуйста, июнь. Спускайтесь с лугов в горный лес.
Там уже каштаны цветут, черешня поспела. Ну, а если нравится больше зима? Тогда карабкайтесь снова наверх: мимо лугов, выше скал — к самым вершинам, Там позёмка метёт, сыплет снег. Играйте в снежки на здоровье.
И это ещё не всё! Любимый свой месяц вы можете растянуть на целых три. А иной и на полгода. И даже на год! Можете год побыть в декабре, январе, феврале и марте. Полгода — в апреле. И по три месяца — в любом месяце лета. Я сам так жил — очень здорово,
И знаю, и видел, и жил, а не перестаю удивляться. И, поднимаясь в горы, непременно приглядываюсь: там вон апрель, а там июнь. Там март, а там июль. Весь год перед глазами.
ЗИМНЕЕ ЛЕТО
Заплутал я в горах. Поднялся тогда на вершину, стал осматриваться: может, человека увижу или хоть дым костра. Долго вглядывался из-под ладони и увидел: идёт далеко внизу по снежному хребтику человек — как чёрная муха по бумаге ползёт. Ружья за плечами не видно, это хорошо, а то охотник ещё дальше заведёт в горы. Наверное, мужичок-лесовичок: дранкокол либо углежог. Такой выведет на дорогу, сам к дому идёт. Но надо спешить! Лежит поперёк хребта, прямо на пути человечка, огромное белое облако. И человечек вот-вот войдёт в облако, утонет в нём и скроется с глаз. Ищи его там!
Приметил я снежный хребтик с человечком и запрыгал по склону вниз, бороздя снег. Но не успел: лесовик вошёл в облако.
А, не беда — куда ему деться? По снегу идёт, оставляет след. По следу найду, недолго ему одному в облаках витать!
Вошёл и я в облако — как в воду нырнул. Муть вокруг, сыро, холодно, ничего не видно. Одни сапоги свои вижу да сырой снег. Иду, иду, а следов нет. Странно: ведь человечек точно тут проходил.
