Через пять минут перед окопами, занятыми дутовской командой, было пусто — ни одной живой души, лишь летали крупные говорливые мухи, да несколько бабочек-капустниц кружилось в безмятежных хороводах. Казаки молча и заинтересованно смотрели на них…
А бабочки всё играли и кружились, переместившись, порхали над мертвыми телами, вызывая ощущение недоумения, горечи, торжества — всё вместе. Это сложное чувство подминало людей, лишало уверенности в себе, словно бы на них навалилась неизлечимая болезнь. Казаки приподнимались над окопами, темными, глубокими, будто ведущими в преисподнюю, над бруствером, словно над рукотворным рубежом, зачарованно следили за бабочками.
Наконец Дутов затряс головой, сбрасывая с себя наваждение, поочередно осмотрел своих товарищей, лежавших рядом, и проговорил устало, не узнавая своего надтреснутого, с глухим хрипом голоса:
— Отдыхайте, мужики. В ближайший час немцы не полезут на нас. — Поискал глазами Дерябина — тот исследовал биноклем цепь кустов, за которыми скрылись отступившие. — Виктор Викторович, назначьте дежурных — пусть неотступно следят за германцами.
Опрокинувшись спиной на стенку окопа, Дутов вдавился лопатками в холодную желтую глину, глянул в серое равнодушное небо. Затевался дождь. Над людьми мелким пшеном вились комары. Войсковой старшина развернулся, глянул вновь на бабочек. Они продолжали кружить над трупами, будто души убитых…
Через час — Дутов рассчитал точно — немцы начали новую атаку, снова изменив тактику, — раз лобовая успеха не принесла, решили ударить с флангов. Ход был несложный. Дутов предугадал его и усилил фланги — послал туда лучших стрелков, тех, которые могут на лету попасть в муху и уже проверены в деле — Еремеева, калмыка Африкана, братьев Богдановых и еще два десятка человек…
На них немцы и наткнулись — те не проворонили противника. На правом фланге фрицы постарались подобраться метров на пятьдесят к казакам — кусты тут близко подходили к окопам, можно было ими прикрыться — но казаки заметили неприятеля еще на исходных позициях, в ложбине за грядою кустов. Еремеев по-разбойничьи громко свистнул в четыре пальца, прокричал что было силы:
— Внимание, славяне, — немаки!
Люди, дремавшие в окопе, мигом повскакали со своих мест.
Но, прежде чем немцы навалились на фланги Дутова, где-то далеко, по ту сторону земли, глухо бухнуло орудие. Сырой непрочный воздух расползся на несколько ломтей, в нем возникла проворная черная мушка, и германский снаряд шлепнулся в берег, в самый урез воды и земли, подняв к небесам рыжий столб. Влажные земляные брызги долетели до окопов. Казаки зашевелились:
— Ну, проснулись швабы… с ночных горшков слезли!
Дутову эта стрельба была не по душе — слишком недалеко от линии окопов лег снаряд. Сейчас проспавшиеся артиллеристы положат второй, возьмут в вилку, а третьим, сделав поправку, уже накроют казаков. От холодка, образовавшегося внутри, он нервно дернул головой, втянул сквозь зубы воздух.
В далеком далеке вновь бухнуло орудие, земля испуганно, как-то по-сиротски дрогнула, раздалось едва слышное шипение, будто гусак отгонял от гнезда, на котором сидела самка, молодого любопытного гусенка. Шипение усилилось — и второй снаряд также лег в стык берега и воды — немецкие артиллеристы то ли поленились сделать поправку, то ли посчитали, что батарея их и без того хорошо пристреляна. Над окопной траншеей засвистели осколки, во все стороны полетели тяжелые комья земли. Дутов, даже не подумав пригнуться, выругался.
Опять вдали дрогнула земля, нервная дрожь перекатилась по пространству, толкнулась снизу в ноги войскового старшины.
Он поморщился, глянул на противоположный берег Прута, где находились свои, и с досадой саданул кулаком по земляному накату:
— Нет бы нашим пушкарям засечь немецких и ударить в ответ с превеликим грохотом, чтобы головы с плеч полетели! А они вместо этого, видать, кулешом пробавляются да дрыхнут под кустами. Тьфу!
На этот раз снаряд всадился в центр длинного поля, заваленного трупами, раскидал мертвецов. К Дутову, — будто бы кто специально направлял ее, — подскочила дырявая немецкая каска с проломленным боком, подпрыгнула по-козлиному высоко и устремилась в окоп. Старшина посторонился. Каска с бряканьем шлепнулась на глиняное дно окопа.
Казаки не выдержали, засмеялись:
— Во, ваше благородие!
— Что во?
— Злобная какая консервная жестянка… От самого кайзера прискакала. Того гляди, в сапог вцепится.
Дутов поднес к глазам бинокль — не шевелятся ли в кустах задастые немецкие солдаты? В кустах оставалось спокойно, даже ветер не колыхал ни одну из веток. Немецкие пушки вдалеке не бухали. Одно было непонятно Дутову: как это так получилось у рачительных немцев: пехотинцы наступают сами по себе, а артиллерия действует сама по себе? Откуда такая несостыковка? Видимо, что-то не сработало в хорошо отлаженной машине, провернулось вхолостую. Или тут кроется хитроумный план, который Дутов не разгадал?
Снаряды больше не прилетали. Кислая неподвижная вонь повисла над землей. Нарядных беззаботных бабочек не стало — всех спалил огонь. Дутов вновь провел биноклем по линии кустов — никого.
Несколько казаков, сидевших на дне окопа, вытащили затворы из своих карабинов, — затворы от частой стрельбы были словно сажей покрыты, — и теперь протирали их тряпками.
— Не вовремя вы решили разобрать свои винтовочки, — сказал им Дутов, — скоро швабы пойдут в атаку.
— А мы сейчас соберем, минутное дело. Не разбирать нельзя, ваше высокородь, — от грязи механизм заклинить может. Пуля пойдет наперекосяк и застрянет в стволе.
Казаки стали поспешно загонять затворы в карабины.
Швабы начали атаку. И было похоже на этот раз, что артиллерийское начальство соединилось-таки с пехотным. Вначале с того края земли прилетело несколько снарядов, один из которых угодил в окоп и выкосил человек шесть, потом пушки смолкли и на казаков короткими перебежками понеслись немцы.
— Братцы, не спешите стрелять, — выкрикнул Дутов вдоль окопа, — берегите патроны! Выберите мишень, прицельтесь тщательнее, а уж потом давите на курок. Бейте, чтобы промахов не было!
В недоброй, лишенной всего живого тиши был слышен лишь надсаженный хрип немецких солдат да дробный топот сапог, будто стадо быков мчалось по лугу к реке испить воды.
— Пли! — тихо, но очень отчетливо скомандовал Дутов.
Земля вздрогнула от дружного залпа. Количество немцев разом уменьшилось на треть.
— Не торопитесь, братцы, — вновь попросил казаков Дутов, выплюнул изо рта тугую горькую слюну. — Бейте наверняка.
Из кустов ударил залп по казачьему окопу, пули пропели свои опасные песни, несколько свинцовых плошек вошло в бруствер перед Дутовым, взрыхлило землю, одна, угодив в камень, взбила сноп ярких брызг.
— Вот мудрецы, — хрипло пробормотал Дутов, мотая головой — в ушах у него поселился звон, и звон этот, острый, кузнечиковый, надо было из себя вытряхнуть.
Одна из пуль, запоздалая, прошла низко, над самой головой, опалила волосы жаром. Дутов поспешно вжался подбородком в землю, потом приподнялся над окопом, увидел, что немцы находятся уже близко, невольно покривился лицом.
— Казаки! — поспешно выкрикнул он. — Пли!
Залп из казачьего окопа на этот раз был редким, и Дутов понял — сейчас немцы ввалятся к ним. Рукопашной не миновать. Он не выдержал, в сердцах саданул кулаком по брустверу, потом отобрал карабин у лежавшего раненого соратника, который стонал, прижавшись головой к земляной выбоине, оставленной крупным осколком. Дутов загнал в казенник патрон и выстрелил в бегущего черноволосого немца, похожего на большого запечного таракана. Тот шарахнулся в одну сторону, потом в другую, затем вновь очутился на прежнем месте — к русскому окопу шваб бежал зигзагами.
— Вот сволота! — выругался старшина, перезарядил карабин и вновь выстрелил.
Опять мимо — немец пригнулся, вильнул вбок, совершил длинный прыжок, на ходу выстрелил ответно — бил он метко, пуля пискнула по-птичьи у самого плеча войскового старшины. Дутов, загнав в ствол патрон, ударил не целясь, — так обычно получалось лучше, — немец вскрикнул горласто, вскинул руки и, споткнувшись о труп, полетел на землю.
— Так-то, — удовлетворенно пробормотал Дутов, выдергивая из магазина пустую обойму.
Пошарив в подсумке у беспамятно стонущего соседа, вытащил другую обойму, с громким щелканьем загнал ее в магазин. Передернул затвор.
На окоп тем временем навалилось несколько немецких солдат — потных, тяжело дышащих, с выставленными винтовками. Впереди бежал белобрысый светлоокий немец с черными шляпками зрачков. Встретившись взглядом с Дутовым, он ткнул перед собой штыком, просадив насквозь воздух, обнажил белые крепкие зубы, перегрызшие, видимо, не одну глотку, до крови закусил губы.
