он уж больно похож на остальных членов своей семьи. У всех льдисто-голубые глаза – посмотришь в такие, и становится холодно.
Прежде чем отправиться восвояси, мистер Гутман подошел ко мне и встал рядом. В лицо не смотрел. Смотрел на улицу, на проезжающие машины, на маркизы над магазином напротив.
– Твой отец – хороший человек, – сообщил мистер Гутман улице. – Обращайся с ним так, как он того заслуживает. Обращайся с ним так, как сыну еврейского народа положено обращаться со своим отцом.
Когда меня начинают перевоспитывать, я обычно отвечаю сарказмом. Сарказм – штука многофункциональная, вроде ножей, которые одновременно еще и отвертки. Он подходит для общения с друзьями, родителями, учителями. Не подходит только для разговора с чужим папой. Просто… так не дозволено. Поэтому я промолчал и стал терпеливо ждать, когда мистер Гутман уйдет. Смотрел, как мимо несутся внедорожники, прикидывал: если он застрянет надолго, всегда можно положить конец разговору, прыгнув под колеса.
Я как раз разглядывал симпатичный новенький синий «Эксплорер», но тут появился Мойше-Цви, и мы оба отошли в сторону от родных. Объединились с Эфраимом и Шломо Резниковыми и все вчетвером зашагали за основной группой, вверх по улице делового квартала, в сторону жилых домов.
Мойше-Цви что-то говорил о том, как ребе провел службу, – у него было твердое собственное мнение. Его никто не слушал. Эфраим и Шломо рассуждали о том, как «Орлы» сыграют в следующем сезоне – хватит ли им глубины полузащиты, чтобы защитить квортербэка в случае травмы. Шломо на ходу накручивал на палец правый пейс, одобрительно кивая брату, который распинался про новую тактику захвата у «Орлов».
Я всего этого не слушал, поэтому заметил их первым.
Компания подростков, наших ровесников, вывалила из кафе-мороженого. Они вразвалку брели по тротуару и дружно смеялись, то и дело погружая ложечки в стаканчик или что-то нажимая на гаджетах в руке.
Три девчонки и два парня. Одна из девчонок положила руку на плечо первому парню, он свою – ей на бедро. Второй парень как раз вовремя поднял глаза, чтобы нас заметить.
– Ни фига себе, – сказал он. – Я и забыл, что сегодня пятница, когда все эти оборотни шляются по нашим улицам.
Я, сам не знаю почему, на «оборотней» даже не отреагировал. Меня больше задели его слова «наши улицы» – можно подумать, они ему принадлежат. Я даже перевел взгляд на тротуар, чтобы проверить, нет ли в асфальте чего специфически гойского.
Я так и чувствовал, что Мойше-Цви, шедший рядом, сейчас раскроет рот. Попытался пнуть его ногой, чтобы он заткнулся, – сейчас заговорит и всех нас опозорит, – но по ноге ему не попал, пнул гойский тротуар, ударился большим пальцем, пришлось сделать вид, что я просто так решил пнуть тротуар и ударился большим пальцем.
– Оборотни появляются в полнолуние, не в пятницу, – поправил парня Мойше-Цви, словно пытаясь оправдать ни в чем не повинных оборотней. – Хотя, конечно, случается, что две эти вещи совпадают.
Я заметил, что наши ушли вперед. А мы вчетвером как бы отбились от стаи и теперь были особенно уязвимы. Захотелось сбежать, но я знал: побежим – уроним свое достоинство. Глупо это выглядит, когда люди вдруг срываются с места без всякой видимой причины.
На парне были футболка и спортивные шорты, он улыбался от уха до уха.
– Ну уж кому знать, как не тебе и всем этим твоим придуркам, – обратился он к Мойше-Цви.
– Худи не оборотень, – раздался голос.
Говорила Анна-Мари. Она до этого слегка приотстала, а теперь шагнула вперед, поравнялась с тем парнем.
– Привет, Худи, – сказала она. Вымученно улыбнулась, помахала мне стаканчиком с мороженым. – Это Худи, – добавила она, указывая на меня ложечкой. – И он не оборотень.
Никогда не думал, как меня обрадует новость, что кто-то не готов считать меня оборотнем, но получилось здорово. Я не выдержал и улыбнулся. Анна-Мари стала таким рыцарем в яркой броне, который прискакал из хвоста своей колонны, чтобы спасти нас от этого гойского дракона.
– А ты-то откуда знаешь? – спросил я у нее. – Ты же никогда не видела меня при полной луне.
Анна-Мари не рассмеялась в ответ на мою великолепную шутку. Судя по всему, ей было неловко. Она раз за разом переводила взгляд с одной группы на другую.
– Кхм, – сказала она. – Худи, это Кейс.
Говорившего звали Кейс. Молчавшего – Джейден. Поскольку одна рука у Джейдена была занята – он поглаживал девушку по бедру, – его приходилось кормить мороженым. Кормившую звали Кассиди. А последнюю – Тесс.
Я стал представлять своих друзей, но толку из этого не вышло. Я допустил стратегическую ошибку, начав со Шломо.
– По мне, целенький, не шломан, – сказал Кейс.
Джейден рассмеялся. Согнул свободную руку, будто она у него вывихнута, потом перекосил физиономию.
– Или, может, у него мошшг шломан? Шломалшя, больше уже не починишшшь.
Братья Резниковы переглянулись.
– Нам не разрешают вот так разговаривать с девочками, – сообщил Эфраим, после чего они со Шломо торопливо обогнули всю компанию, не поднимая глаз от земли. Шли очень быстро, почти бежали.
– Видели? – сказал Кейс. – Если и шломан, то только в башке. Я-то бы вряд ли сумел так носиться в костюме вампира. Может, они все-таки вампиры? Только у них аллергия не на солнце, а на девушек. Эй, Кассиди, дотронься-ка до вон того – поглядим, лопнет он или нет.
Кейс посмеялся собственной шутке, потом сделал паузу, чтобы отправить в рот мороженое.
– А ты вообще откуда этого знаешь? – спросил он у Анны-Мари.
– Живу напротив их школы. Мы познакомились, когда я гуляла с Борнео.
– Пошли, – сказал мне Мойше-Цви. – Они все будут гореть в аду. Пусть спокойно поедят мороженого, прежде чем принять вечные страдания.
Я посмотрел дальше, за спины этой компании, и понял, что наших уже не видно. Мойше-Цви был абсолютно прав.
– Во-во, мы пока спокойно поедим мороженое, а то вы скоро захапаете весь наш город и введете здесь шариат, – сказал Кейс.
Мойше-Цви взглянул на меня. Взгляд означал: будем ли мы просвещать его касательно религии Авраама? Или отберем мороженое и размажем ему по физиономии? А может, сперва прикончим его с полным хладнокровием, а уж потом размажем мороженое по физиономии? Когда вы с человеком дружите с самого бриса[56], ему очень многое можно сказать одним-единственным взглядом.
Ответным взглядом я ответил «нет» на все три вопроса.
– Анна-Мари – мой друг, – пояснил я. Только сам не понял, к кому обращаюсь. К Мойше-Цви? Кейсу? Самому себе?
Кейс, Джейден и Кассиди рассмеялись, будто я пошутил. Тесс и Анна-Мари переглянулись, примерно так же, как незадолго до того переглядывались мы с Мойше-Цви, – можно очень многое сказать друг другу, не произнеся ни слова. Я не сумел расшифровать их взгляды.
Мойше-Цви схватил меня за руку и потянул вперед, дернул за рукав. Но я вырвался, когда увидел, что Анна-Мари отделилась от других и осторожно возвращается ко мне.
– Секундочку подожди, – попросил я Мойше-Цви. – Потом я пойду, обещаю.
Мы с Анной-Мари встретились на шаткой металлической решетке – такие часто лежат перед магазинами, где есть вход в подвал прямо с улицы.
Сейчас Анна-Мари ничем не напоминала веселую беспечную девушку, которая когда-то танцевала у себя в спальне. Она смотрела в землю. Мне бы на нее рассердиться – что-то этот рыцарь не спешил убивать дракона. Она просто стояла с угрюмым видом, а дракон тем временем поджаривал нас, как маршмеллоу.
Я попробовал на нее рассердиться. Честно сделал усилие. Не вышло. Вместо этого мне захотелось ее утешить, разогнать это ее смущение. Вот только я не знал, что сказать. Вот мы и смотрели вниз, на решетку, – будто ждали, что нужные слова сами появятся у нас под носом. Я бы протянул руку и положил ее ей на предплечье – если бы за мной не наблюдал Мойше-Цви.
Чтобы удержаться от глупостей, я засунул руки в карманы. Там лежали ириски. Я их вытащил.
– Хочешь ириску? – спросил я.
Она подняла голову.
– Ну давай, – сказала она. – Послушай…
– Худи! – позвал меня Мойше-Цви. – Если ты тут еще проваландаешься, уже пора будет произносить гавдалу[57].
– Американские «Старберст» не кошерные, – объяснил я Анне-Мари. – Но в магазин Абрамовича их привозят из Англии. – Аккуратно, не дотрагиваясь, опустил
