Юрий поймал её за локти, снова привлёк к себе. Она трепыхалась, как птаха, кричала что-то о куреве и том, что обязана узнать, что случилось в конце, но он держал крепко. А когда Алёна немного успокоилась, сказал как можно более проникновенным голосом:
– Это не может быть правдой. Понимаешь? Веришь мне или нет? Такие вещи случаются с обычными людьми, такими как мы или как этот твой приятель-уборщик, только в приключенческих книжках. Разве он сам не признался, что хотел стать писателем? Если всё это принять во внимание, то творческий манифест получился впечатляющим, правда?
Алёна превратилось в лезвие ножа. Юрий едва удержался от того, чтобы не отдёрнуть руки: по ладоням, кажется, побежала кровь. Всего лишь пот. «Каждый муж должен мечтать о жёнушке, которая способна заставить его вспотеть», – однажды сказал его инструктор по вождению, старикан недалёкого ума. Вряд ли он имел в виду именно это.
– Откуда такие догадки? – сказала Алёна. – Ты не прочёл даже десятой части этого дневника.
– Я могу оставаться атеистом, не прочитав ни абзаца из библии.
Он хотел добавить: «Мне хватает того, каким лихорадочным светом светятся твои глаза», но промолчал. Судя по тому, как потемнело лицо жены, Алёна, как упорный старатель, сумела добыть из его головы и эти мысли.
Юрий и сам понимал, что это неправильный подход. Слепое неприятие не есть правильная позиция. Нужно разобраться в истоках и целях, скажем, фашизма или коммунизма, чтобы сказать: «Это не для меня». Что машущие руками бритоголовые ребята и полоумные бабульки с портретом великого вождя, которого они даже не застали, вызывают у тебя одинаковое отвращение. Нужно хоть раз, возвращаясь из бара, свалиться в открытый канализационный колодец, чтобы приобрести отвращение к алкоголю, и к сантехникам заодно.
Юра поскрёб в затылке. Или нет?
Он сказал:
– Слушай, я ведь бежал сюда как на пожар. Я просто, знаешь, отчего-то решил, что ты захочешь со мной поговорить. Бросил работу, бросил детей прямо на уроке, бросил одного парня, который только что потерял родителей и которому нужна – просто необходима – поддержка кого-то, кто не похож на Василину Васильевну.
– Прости.
Она вдруг обмякла. Словно бронзовая статуя на закате мира, тысячелетиями сопротивляющаяся повышению температуры окружающей среды, наконец пустила струйкой горячие слёзы.
Юрий перевёл дыхание. Что-то огромное, готовое вот-вот рухнуть и сломать ему грудную клетку, большой сердитой тучей уплывало к горизонту. Он обнимал жену, чувствуя мягкость её волос, тягучесть кожи под одеждой. Сколько же она не спала? Жилки под глазами посинели и трепетали, словно птенцы, без толку машущие в гнезде крыльями.
– На мгновение мне показалось, что с тобой вот-вот что-то случится, – сказал Юрий, умолчав о том, в чьих глазах он это увидел и что за странный разговор предшествовал этому видению. – И, хочешь верь, хочешь нет, это был один из самых страшных моментов в моей жизни. Я примчался так быстро, как только мог. Даже не задумывался, искать ли тебя на работе или, может, ты попала в аварию по дороге. Я знал, где тебя искать, как знаю, что именно причинило тебе боль.
Он избегал глядеть на экран ноутбука, зная, что там увидит. Она отстранилась и смотрела на мужа широко раскрытыми глазами. Этот маленький, неизвестный науке, но очень милый зверёк. Ты никогда не поймёшь, что твориться у него в голове, но Юрий достаточно времени провёл, наблюдая за его повадками. Сейчас она начнёт всё отрицать. Может быть, попробует свести к шутке.
Но вопреки ожиданиям, Алёна улыбнулась и сказала:
– Я не помню, чтобы такое с тобой случалось – хоть раз.
– Да.
Юра потёр шею. Он начал понимать, что позволил себе сказать больше, чем необходимо. Квартира расчерчена на квадраты, и он, упрямая чёрная ладья, уже глубоко в стане белых.
Жена оттолкнула его, без злобы смахнула на пол решебник, как кошка смахивает с хозяйского стола многочисленные неустойчивые предметы. Встала на табурет и, балансируя на одной ноге, запустила пальцы в его волосы. Слова вибрировали в них и проникали сквозь черепную кость прямо в голову.
– Если уж ты начал доверять мимолётным, ни на чём не основанным ощущениям – а ты начал, ведь ты примчался сюда даже не позвонив! – то доверься мне, доверься моей интуиции. Когда я читаю этот дневник, я чувствую, что тот парень страдает, – она спрыгнула с табурета и отошла к окну. Уставилась невидящими глазами во двор. – Я чувствую это сквозь время и расстояние, сквозь все эти интернетовские сервера, бездушные машины. Словно касаешься травинкой оголённого провода под напряжением. Ты хочешь спросить – что это? Не знаю. Но я чувствую, что это – правда.
– Травинка – довольно сомнительный способ обезопасить себя от удара электрического тока, – пробормотал Юрий.
– Прошу тебя! – голос Алёны прозвучал как щелчок кнута. – Ты не на работе. Побудь человеком хотя бы сейчас.
– Ты же не думаешь, что всё это правда?
С улицы долетали автомобильные гудки; прогрохотал, съезжая с моста, трамвай. Казалось, весь этот набор звуков может смениться на другой по мановению пальца.
– Я думаю, что он сумасшедший, – безапелляционно сказала она.
Юра почувствовал себя бесконечно усталым. По его голове бродили, хлопая дверьми, сомнения и страхи. Было желание оказаться сейчас в другом месте, хотя бы в баре, наблюдать из тёмного угла за входящими и выходящими. Опрокинуть залпом несколько рюмок спиртного, а потом, когда опьянение сделает члены лёгкими и продует как следует голову, цедить маленькими глотками и заказывать новые порции жестом, понятным только двоим людям – ему и человеку за стойкой.
Но это было бы слишком хорошо. Слишком. Юрий сделал над собой усилие, потёр виски. На столе нашлась открытая пачка молока, и он, предварительно понюхав, отпил несколько больших глотков. Молоко было тёплым и невкусным.
– Значит, этот парень чокнутый, но ты предполагаешь что всё, что он написал – правда. Верно?
– В каком-то смысле. В его голове. – Алёна открыла окно; дождь почти закончился, стало неожиданно тепло, будто Питер, одинокий старик в морской фуражке, обнаружил в своём почтовом ящике письмо от дочери. Локтём она сломала верхушку толстянки, но не заметила этого. По лицу Юрий видел, насколько не даёт покоя ей эта идея и насколько сильно жаждет она вложить её в голову мужу. – Он считает, что всё это взаправду. Как маленький ребёнок, который первым делом принимает всё на веру, и только потом приходят взрослые, чтобы своим анализом разбить прекрасные миры на мелкие кусочки. И тем не менее фантазию нельзя создать на пустом месте. Я боюсь, что пострадают другие люди, только и всего. Этого младенца он описывает настолько живо… понимаешь, я выставляю ладони и… чувствую его вес.
Юрия разобрал смех. Алёна с досадой шлёпнула ладонями по бёдрам.
– Ну и чего ты ржёшь?
– Подумал, что это как контакт между двумя цивилизациями, только без участия людей. Это тараканы в твоей голове вступили в диалог с его тараканами.
Любая женщина сейчас бы детонировала, не оставив вокруг камня на камне. Но Алёна Хорь только улыбнулась, напомнив Юрию, как он её любит.
– Иногда способность смотреть в грязную кружку и видеть на её стенках картины из Третьяковки может дать тебе нечто большее, чем головную боль, правда?
– Например?
– Например, шанс спасти чью-то жизнь, – она возвела глаза к потолку. – Сейчас, наверное, поздно… но завтра мы попробуем наладить связь с местной полицией. А если нет, то найдём местного жителя. Вряд ли интернет Валентина был привилегией за многолетний добросовестный труд. Cумеет ли кто-нибудь из них пролить для нас немного света на эту историю, как ты думаешь?
– Послушай, милая… – Секундой ранее Юра решил во что бы то ни стало отвести её спать и до утра придумать, как избавить жену от этой новой, буквально съедающей её зависимости, но вдруг какое-то новое, незнакомое чувство вторглось в его сознание. Он почувствовал себя заброшенным колодцем, в который впервые за много лет кто-то заглянул. Перед глазами появилось лицо этого мальчугана, Пашки, и губы его разомкнулись, чтобы сказать: «Приходит время стать кем-то другим». Юра почувствовал себя бесплотным и, колыхнувшись, втянулся через Алёнкины ноздри в её лёгкие, а оттуда – в кровь. Обманул иммунную систему, напитал собой всё её существо и понял: она с трудом сдерживается, чтобы не броситься ему на грудь и умолять не бросать её ещё и этой ночью. Этот дневник… как ни парадоксально это звучит, но он хранит отпечатки пальцев и запах. Тени чужого страха бродят между строчек, подлокотники стула оставляет на запястьях след, как от кандалов, история в браузере полна маниакальных запросов, большую часть из которых Алёна просто не помнит как вбивала. «Карлики в бутылках»? «Люди, что не могли покинуть помещение»? Вдвоём нам будет не так страшно. Но если ты утонешь в кучевых облаках одеяла, мне снова придётся остаться здесь одной, выковыривать зёрна истины из потока сознания, искать нужные струны в пучке размышлений, кажущихся логичными, но на самом деле натянутыми на гриф безумия. Мне так не хватает твоего скепсиса, твоих неуместных шуток, твоих прочно стоящих на земле ног… Останешься ли ты со мной? Услышишь ли ты меня?
