– Вадим…
– А, это ты, Настя! Привет…
Я просто в осадок выпала. Это он меня сейчас Настей назвал?
– Вообще-то меня Таней зовут, – осторожно напомнила я Ложкину.
– Тьфу ты, черт! Ну, конечно же, Таня! Танюша… Как же, помню…
Оно и видно! Я понимаю, мечта всех мужчин – чтобы всех женщин звали одинаково, для простоты в общении; а то одну Таней зовут, другую, понимаешь ли, Настей, третью… Женских имен много, запомнить все их сложно…
– Вадим, я звоню тебе по делу…
– Ну, если по делу, тогда давай так: у меня скоро рабочий день заканчивается, встретимся в кафе.
Опять собрался натрескаться на халяву? Ну, уж это дудки! Понравилось ужинать за мой счет? А где отдача – информацией?
– Вадим, мне сейчас некогда, если честно. Я слежу за одним подозреваемым. Ты мне вот что скажи: ты, я думаю, проверял, снимала ли Светлана деньги со своего счета после смерти мужа? Я имею в виду – крупную сумму.
– А ты как думала? Естественно, проверял.
– Вадим, не тяни. Какую сумму она сняла?
– Вот встретимся в кафе, тогда и узнаешь.
– Я же сказала: сейчас никак не могу, давай как-нибудь потом…
– Потом не пойдет, ты, как всегда, обманешь…
Я даже растерялась: когда это я его обманывала?! Наглая клевета! Или он меня все еще путает с какой-то Настей?
– Вадим, обещаю тебе: как только я закончу следить за одним кренделем…
– Кстати, насчет подозреваемых, – беспардонно перебил меня Ложкин, – можешь особо не пыхтеть: мы тут прихватили одного субчика, он во всем сознался…
– В чем это – во всем?
– В убийстве Говорова!
Сначала я потеряла дар речи, но чуть позже усилием воли взяла себя в руки.
– А ты ничего не путаешь? – осторожно осведомилась я. – Человек сознался в убийстве того самого, нашего Говорова?
– Того самого. И, как я и предполагал, это – хулиган, просто уличный хулиган.
– Ну да. Скромный уличный шалун! Никиту он зачем заживо сжег?
– Зачем? Затем! Я же говорю: из хулиганских побуждений. Так что я оказался прав. Эх, зря мы с тобой тогда не поспорили! А надо было – на ужин в дорогом ресторане.
Да, тебе бы все в ресторанах трескать за чужой счет, халявщик!
– Вадим, можно мне поговорить с этим задержанным? – спросила я.
– Да ты что! – возмутился старший лейтенант.
– Вадим! – взмолилась я. – Я на него только одним глазком взгляну! Ну, может, один вопрос задам ему… маленький-маленький вопросик.
– И что тебе это даст? Я же говорю: признался он, чистая «сознанка», понимаешь?
– Что, сам пришел?! Явка с повинной?
– Не совсем… Короче, какое это имеет значение? Главное, убийца сидит у нас в ИВС…
– Убийца? Ты что, уже доказал его вину? Как у тебя с доказательной базой?
– Слушай, Настя, ты чего к словам цепляешься? Чего занудствуешь?
– Я не цепляюсь, просто я всегда думала (по наивности, должно быть), что вину человека у нас определяет суд, – сказала я, не обращая внимания на то, что Ложкин в очередной раз назвал меня не моим именем.
– Думала она! – передразнил меня старший лейтенант. – Индюк вон тоже… того… сел не в свои сани… И еще, ему нос оторвали… на блошином рынке.
– Вадим! – взмолилась я пуще прежнего. – Ну разреши мне поприсутствовать на допросе этого типа…
– А как же статья номер сто шестьдесят один УПК? – съехидничал старший лейтенант. – Процессуальный кодекс читала?
– Так ты же не разглашаешь данные расследования, ты делишься кое-какой информацией с частным сыщиком, с коллегой, можно сказать… Между прочим, я официально веду параллельное расследование: у меня с заказчицей договор подписан! Если хочешь, я могу официально обратиться к твоему руководству, а оно уж точно разрешит мне явиться на допрос…
– Ладно, я сегодня добрый! Завтра подъезжай часам к десяти утра, я допрос провожу. Посмотришь на задержанного, сама все поймешь.
– Спасибо, Вадим!
– Не за «спасибо». С тебя – ужин в ресторане. Пока!
Пока, пока, мздоимец! Я выключила телефон. Нет, если каждый день кормить этого горе-следователя, да еще и в ресторане, я же разорюсь к концу расследования! Но на допрос я завтра обязательно поеду, посмотрим, кого же прихватили шустрые ребята Ложкина.
А что нам делать со Светланой и Львом Эдуардовичем, Татьяна Александровна? Нет, этих ребят я в покое не оставлю, продолжу разрабатывать их. Что-то не особо мне верится, что завтра я узрю настоящего убийцу Никиты Говорова.
* * *
Следующее утро для меня началось в кабинете старшего лейтенанта Ложкина. Перед тем, как к нему привели задержанного, он битый час читал мне лекцию на тему: «Как правильно вести допрос подозреваемого». О том, что мне это совершенно без надобности, Ложкин, разумеется, и слышать не хотел. Фамильярно хлопнув меня по плечу, он самодовольно подмигнул:
– Учись, старуха! – и вылил на меня очередной поток информации. – Припереть человека к стенке, задавить его фактами, уничтожить его морально…
Мне начало казаться, что эта пытка никогда не кончится. Я уже готова была послать к черту и Ложкина, и какого-то мистического подозреваемого, лишь бы убраться отсюда к такой-то матери! Но следователь, похоже, и сам уже устал от собственных нравоучений и приказал привести подозреваемого. Я мысленно воздала хвалу всем богам, святым и духам, сжалившимся наконец-то надо мною, бедной, уселась на стуле поудобнее и приготовилась к лицезрению кровожадного убийцы предпринимателя Никиты.
В кабинет заглянул конвойный и доложил, что он привел гражданина Кувалдина. Ложкин милостиво кивнул – давай, мол, заводи. Я повернула голову к двери. О, господи!! Это еще кто? В помещение вошел, озираясь по сторонам, как затравленный кролик, подросток лет шестнадцати, тщедушный, невысокого росточка, с немытыми взъерошенными волосами. Он был одет в грязные джинсы и рубашку, а главное, имел вид человека, работающего «грушей» в секции бокса: на лице, шее и даже руках его красовались приличного размера синяки, а нос неестественно распух, как спелая слива. Я вопросительно посмотрела на Ложкина, но тот восседал на своем стуле, как на троне, с самым довольным видом.
– Ну, что-о, Кува-алдин, – пропел он, – продолжим допрос?
Подросток кивнул, затравленно посмотрев на следователя.
– Садись, – милостиво разрешил ему Вадим, указав на стул, стоящий поодаль от стола.
Кувалдин сел, съежившись еще больше.
– Так как насчет преступления, которое ты совершил? Ты ведь совершил преступление, а, Кувалдин?
Подросток быстро и часто закивал. Ложкин посмотрел на меня победно: учись, мол, старуха! Я скрипнула зубами. Мысленно.
– Так расскажи нам, Кувалдин, как ты залез на крышу того гаража, как зажег тряпку и бросил ее в вентиляционную трубу, как перед этим подпер дверь гаража доской.
Подросток пролепетал:
– Я залез на крышу того гаража, зажег тряпку и бросил ее в вентиляционную трубу, а перед этим подпер дверь гаража доской.
Ложкин расплылся в довольной улыбке и застучал по клавиатуре компьютера. Потом он задал еще один подробный вопрос, и задержанный повторил его – слово в слово, только с утвердительной интонацией. Старший лейтенант покосился на меня. Я поняла смысл его взгляда: учись, старуха! Этот дурацкий допрос закончился довольно быстро: Ложкин объявил, что ему достаточно материала для передачи дела в суд.
– Раньше сядешь, – раньше выйдешь! – противно засмеялся он, нажав на кнопку принтера, из которого тут же полез листок бумаги. – На, подпиши протокол… Тут… Тут…
– Подождите, – встряла я, – товарищ старший лейтенант, можно мне задать вопрос задержанному?
Ложкин посмотрел на меня недовольно – мол, какого черта тебе надо? Сидишь ты – и сиди себе тихонько, не порти «уютную» атмосферу допроса. Я не стала дожидаться, когда Вадим разрешит мне спросить Кувалдина о чем-либо, и повернулась к задержанному:
– Ты в тот день был в перчатках?
Кувалдин удивленно посмотрел на меня, потом перевел вопросительный взгляд на Ложкина.
– В перчатках он был, в перчатках, – недовольно пробурчал Вадим.
– В каких именно? – не унималась я.
– Слушай, зачем тебе это? Человек сознался…
– Сознался?!. Ах, ну да, я и забыла… А ты летом всегда в перчатках ходишь?
– Всегда он ходит в перчатках, всегда: у него руки мерзнут, – вновь ответил за подозреваемого Ложкин.
– А разве резиновые перчатки хорошо греют?
– Слушай, что ты мне картину раскрываемости портишь?! – возмутился Ложкин.
Я оставила его возмущение без внимания.
– Товарищ старший лейтенант, сколько лет вашему подозреваемому? – спросила я.
– А это ты к чему?
– По-моему, он несовершеннолетний, и в таком случае допрос должен проводиться в присутствии его родителей или педагога.
– Ему, между прочим, уже восемнадцать стукнуло, – огрызнулся Ложкин, – какой ему, на хрен, педагог?! Он сам себе педагог! Кого угодно ширяться научит. Кстати, если ты свои вопросы уже задала, можешь идти.
