— Нет, ничего не выходит. Придется снаружи пробивать…
Петя вылезает. Поочередно разбиваем пешней плотно смерзшийся снег со льдом и отшвыриваем его лопатой. Из палатки сквозь дыру освещает нашу работу фонарь. Добрались до воды и высвободили трос. Оставляю Петю и ухожу делать наблюдения… Вечером делаем промер. Глубина оказалась 2380 метров, а всего лишь в 15 милях к северо-востоку была 3200. Выкрутили с этой глубины очень быстро. В 03 часа попили чаю и залегли спать, а Петя продолжал гидрологическую станцию. Он работает до сих пор…»
Четырнадцатого декабря радио принесло им радостную весть: все четверо избраны депутатами Верховного Совета СССР. Пришли поздравительные телеграммы от избирателей, родных и друзей. Ширшов был избран депутатом от родного Днепропетровска. Он послал благодарственную радиограмму своим близким и избирателям.
Вот как описывает Петр Петрович условия работы в эти дни в своей корреспонденции от 18 декабря: «Всем корпусом наваливаемся мы на длинные лямки и шаг за шагом тащим нарты, нагруженные лебедкой, ящиками с приборами, бидонами с тавотом и прочим гидрологическим хозяйством. Тащить тяжело. С трудом переваливаются сани через заструги и высокие гряды льда. Впереди Женя Федоров тянет вторые сани с длинными палками, досками и брезентовым верхом палатки… На старом льду, где нартам уже не могло угрожать сжатие, мы оставляем их до следующей гидрологической станции. Два дня затишья закончились — вновь началась пурга. Встречный ветер нещадно колет лицо. Продвигаться вперед до крайности трудно. Однако надо спешить: чем дальше, тем будет хуже. Спотыкаясь, мы бредем домой. В серой мгле ничего не видно…
Мы возвращаемся домой после очередной гидрологической станции, то есть после 35 часов напряженной работы, беспрерывной работы на отчаянном морозе. Хорошо после этого напиться горячего чая и нырнуть в пушистый, теплый спальный мешок. Время бежит удивительно быстро. Посмеявшись, мои приятели укладываются спать. Но я еще не кончил работы и продолжаю титровать пробы воды, добытые из таких недр океана, о достижении которых океанографы всего мира могут только мечтать. Наконец я забираюсь в свой спальный мешок. За стеной палатки завывает ветер. Погода опять испортилась, началась пурга. Ночью пурга разыгрывается еще сильнее. Просыпаясь, я слышу песню ветра. Он то уносится на мгновение прочь, то снова обрушивается на брезентовые стены палатки. Сухо и настойчиво шелестят миллионы снежинок. Время от времени ухо ловит гулкие удары и скрип льда: нашу льдину торосит…»
В связи с приближением Нового года редакции газет особенно настойчиво стали просить от обитателей станции «Северный полюс» корреспонденций об их жизни и работе. На Кренкеля в эти дни легла особенно большая нагрузка: на льдину шел поток поздравительных телеграмм, а обратно на Большую Землю радиоволны несли новогодние поздравления родным и близким и более обширные корреспонденции в адреса редакций газет.
Вот выдержка из корреспонденции П. П. Ширшова от 27 декабря:
«Роль будильника у нас исполняет Кренкель. Как всегда, отдежурив ночь, он ровно в девять рявкает на всю палатку:
— Орлы, вставайте!..
Могучий храп раздается в ответ.
— Орлы! Надо же все-таки совесть иметь! — просительно обращается он к спящим.
Эрнсту не терпится: теплый спальный мешок так и манит. Но „орлы“ храпят как ни в чем не бывало.
Наконец терпение Кренкеля истощается:
— Вставайте, черти полосатые!
— Вот это к нам обращаются, — невозмутимо изрекает Федоров и быстро вылезает из своего мешка. Исполнив сей акробатический этюд, он мимоходом бросает взгляд на термометр.
— Минус три! — объявляет Женя.
При такой температуре не особенно жарко, и мы спешили натянуть на себя меховые комбинезоны.
Так начинается наше утро. После чая мы приступаем к работе. Папанин отправляется в обход. Женя Федоров ныряет в свою ледяную обсерваторию, а я склоняюсь над бутылочками и пробирками, чтобы заняться обработкой добытых накануне проб воды с огромных глубин океана… Проходит два часа. Надев малицу, я вылезаю из палатки, чтобы совершить очередной обход. Мне нужно побывать на всех базах. Сейчас пуржит, и свет карманного электрического фонаря с трудом пробивает тьму на расстояние двух-трех шагов. Ориентируюсь по ветру… Ходить в пургу на нашей льдине — все равно что летать слепым полетом. Даже, пожалуй, хуже. Там хоть приборы имеются, а тут — только ветер. Вот и ориентируйся, как знаешь!.. Мы полагали, что с наступлением полярной ночи работы станет несколько меньше, но жестоко ошиблись. Теперь льдина дрейфует в два раза быстрее, чем раньше, и нам вдвое больше приходится делать глубинных промеров, больше брать гидрологических станций, больше производить гравитационных и других наблюдений. И вот мы впрягаемся в тяжелые нарты, тащим лебедку, прорубаем лунку, измеряем глубину океана. Километр за километром раскручивается трос, потом сантиметр за сантиметром выбираем его из бездны. Тридцать шесть часов длится обычно работа!.. А потом, уже дома, в палатке, начинается обработка добытых проб…»
Новый 1938 год встречали, находясь к югу от 80-й параллели. Заранее договорились между собой сделать этот день выходным, но ничего не получилось. Зимовщики так втянулись в работу, что ни Ширшов, ни Федоров не решились прервать хоть на один день наблюдения, которые вели ежедневно с первого дня жизни на льдине. Невзирая на сильную пургу, они отправились к своим приборам. Заметно повысилась температура: градусник показывал шесть градусов ниже нуля. К этому времени палатку до самой крыши занесло сугробами снега. Под снегом оказались и базы. На очистку их от снега не хватало ни времени, ни сил. Папанин с товарищами прокопали от двери палатки наружу тоннель и тут же в шутку окрестили его «метро».
Подгоняемый сильными северными ветрами еще больше ускорился дрейф льдины: 5–6 января за 43 часа она прошла уже 30 миль, установив новый, но далеко не последний рекорд скорости своего движения. Льдину уже несло вдоль восточных берегов Гренландии. Океанические глубины кончились. 3 января была отмечена глубина моря всего лишь 230 метров, а на следующий день — 162 метра.
На таких глубинах было легче работать, и не надо было, выбиваясь из сил, по многу часов подряд крутить гидрологическую лебедку. Все чаще наблюдались сжатия льдов, колебания льдины стали более ощутимыми, что внесло в работу Федорова с точными геофизическими приборами новые осложнения. Полярников часто будил по ночам гул от сжатия льдов, происходящего где-то поблизости, но их льдина пока выдерживала все толчки, и видимых изменений на ней не наблюдалось.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
