Вскоре был устроен новый сеанс изгнания бесов; один из его свидетелей оставил описание, какое нам самим никогда не удалось бы сочинить. Приводим этот текст дословно.
«В пятницу 23 июня 1634 года, в канун Иванова дня, в три часа пополудни, его преосвященство епископ Пуатье и г-н де Лобардемон пожаловали в церковь Святого Креста, что в Лудене, дабы продолжить изгнание бесов из монахинь-урсулинок, и г-н де Лобардемон, уполномоченный, велел привести из тюрьмы в означенную церковь кюре Юрбена Грандье, обвиненного и названного упомянутыми монахинями. Г-н уполномоченный предъявил означенному Грандье четыре договора[35], о которых сообщили упомянутые одержимые в разное время при изгнании из них бесов и которые были заключены с Грандье вселившимися в них дьяволами, и прежде всего договор, заключенный в субботу 17 числа сего месяца с Левиафаном и скрепленный сердцем ребенка, взятом в 1631 году на шабаше в Орлеане из пепла от сожженной жертвы, а также кровью и…[36] означенного Грандье, по каковому договору Левиафан вступил в тело сестры Жанны дез Анж, настоятельницы монастыря, и овладел ею вместе со своими приспешниками Бегеритом, Эахасом и Балаамом, что произошло 8 декабря 1632 года. Другой договор, скрепленный зернышками гранадских апельсинов и составленный Асмодеем, уже овладевшим сестрой Агнессой, был заключен в четверг 22 числа этого месяца между упомянутым Грандье, Асмодеем и другими дьяволами с целью помешать осуществлению обещания Бегерита, заключавшегося в том, чтобы в знак своего исхода приподнять шапочку с головы господина уполномоченного на высоту двух пик и держать ее так на протяжении одного псалма. Когда сии договоры были предъявлены названному Грандье, он, нисколько не удивившись, решительно и отважно заявил, что никакого отношения к ним не имеет, никогда их не заключал и не владеет искусством заключать, а также что никогда не входил в сношения с дьяволом и понятия не имеет обо всех этих делах, о чем был составлен протокол, который он и подписал.
После этого на клирос упомянутой церкви были приведены все одержимые монахини числом одиннадцать или двенадцать, а также три мирянки, тоже одержимые, в сопровождении монахов-кармелитов, капуцинов и францисканцев, троих врачей и хирурга; войдя, девицы стали позволять себе вольности, называя Грандье своим учителем и выражая радость по поводу встречи. Тогда один из экзорцистов, францисканец отец Габриэль Лактанс, призвал присутствующих с превеликим усердием устремить сердца свои к Господу, сокрушиться об обидах, нанесенных ими возлюбленному Создателю, и попросить Его, чтобы грехи их не послужили помехой Его прославлению, для коего Провидение предоставило им это дело, а дабы выразить раскаяние и получить благословение его преосвященства епископа Пуатье, прочитать «Confiteor»[37]. Когда все это было исполнено, отец Лактанс заявил, что дело, о коем идет речь, так значительно и имеет такую важность для догматов римской католической церкви, что одно это должно вызывать всеобщее благоговение, а недуг несчастных сестер столь странен и длится столь долго, что милосердие обязывает всех, чей долг исцелить их и изгнать из них демонов, в полной мере использовать силу своего духа для столь достойного дела, как то предписывает пастырям церковь; обращаясь же к наганному Грандье, он сказал, что тот, будучи возведен в сан священника, должен употребить для этого все свое могущество и усердие, если его преосвященству епископу Пуатье будет угодно на время вновь позволить ему отправлять свою должность. Когда монсеньор епископ выразил свое согласие, отец францисканец протянул Грандье епитрахиль, тот, повернувшись к его преосвященству, попросил дозволения ее принять и, получив разрешение, надел ее; тогда отец францисканец протянул ему требник. Грандье снова попросил дозволения у епископа его принять и, получив таковое, распростерся перед его преосвященством и облобызал ему ноги. Затем, когда был пропет гимн «Veni, creator Spiritus»[38], он поднялся и, обратившись к епископу, спросил: «Ваше преосвященство, из кого должен я изгнать дьявола?» Епископ на это ответил: «Из сих девиц». — «Из каких именно?» — уточнил Грандье и получил ответ: «Из одержимых». Тогда он проговорил: «В таком случае, ваше преосвященство, я вынужден признать, что они действительно одержимы. В это верит церковь, а значит, верю и я, хотя полагаю, что чародей не может вселить дьявола в христианина без согласия последнего». Тут многие принялись восклицать, что это ересь, что такие мысли признаны еретическими как церковью, так и Сорбонной. На это Грандье ответил, что на сей счет он не имеет еще определенного мнения и что это — только пришедшая ему в голову мысль; как бы там ни было, он подчиняется мнению общества, членом коего является, а еретиком считается не тот, у кого возникают сомнения, а тот, кто в них упорствует, и высказал он их преосвященству для того, чтобы из его собственных уст услышать, не нанесет ли он своими действиями вреда церкви. Отец францисканец подвел к нему сестру Екатерину, как самую невежественную из всех и явно не понимающую по-латыни, и Грандье приступил к изгнанию дьявола по форме, предписываемой требником. Но задать ей требуемые вопросы он так и не смог, поскольку другими монахинями тут же овладели демоны и они начали издавать необычайно громкие крики; среди них была и сестра Клара, которая, подойдя к Грандье, принялась упрекать его в ослеплении и упорстве, из-за чего ему пришлось оставить первую одержимую и заговорить с сестрой Кларой, которая отвечала все время невпопад, не обращая внимания на слова Грандье, перебиваемого матерью настоятельницей, которой он и занялся, оставив сестру Клару. Следует заметить, что прежде чем начать изгонять из нее бесов он сказал ей, как всегда по-латыни, что так как она знает этот язык, то он желает задавать ей вопросы по-гречески. На это дьявол устами одержимой ответил: «Вот хитрец! Ты же знаешь, что одно из первых условий договора между мною и тобой — это не отвечать по-гречески». В ответ Грандье воскликнул: «О pulchra illusio, egregia svasio!» — «Какой обман, какая ловкая увертка!» Тогда ему сказали, что позволят вести допрос по-гречески, если он прежде напишет, что хочет спросить. Однако последняя из упомянутых одержимых предложила, что будет отвечать на любом языке, какой он выберет, но сделать этого не удалось, потому что едва он начал, как монахини возобновили свои неистовые вопли, их обуяли ужасные и разнообразные конвульсии; они упорно обвиняли Грандье в колдовстве и порче, которую он на них наслал, угрожали свернуть ему шею, если им это позволят, и всячески пытались его оскорбить, чему помешал его духовный сан, а также священнослужители и монахи, изо всех сил старавшиеся совладать с охватившим женщин неистовством. Между тем Грандье без всякого испуга и волнения пристально глядел на одержимых, твердя о своей невинности и моля Господа о защите. Обратясь к его преосвященству и господину де Лобардемону, он сказал, что умоляет духовную и королевскую власть, представителями коих они являются, приказать демонам свернуть ему шею или хотя бы оставить на лице отметину, если он содеял преступление, в коем его обвиняют, дабы тем самым воссияла слава Господа и святой церкви, а он был посрамлен, но только пусть эти женщины не прикасаются к нему, чего не следует допускать не столько из-за увечья, которое может быть ему причинено, сколько для того, чтобы не подвергать церковь коварству демонов, кои могли заключить какой-либо договор с ним, Грандье. Тогда изгоняющие дьяволов, коих было восемь человек, приказав демонам замолкнуть и успокоиться и велев принести жаровню, бросили в нее один за другим все договоры, и тут же всеобщее буйство возобновилось с удвоенным неистовством; смятение было столь неописуемым, крики столь яростными, позы столь угрожающими, что сборище это походило скорее на шабаш, невзирая даже на место, где оно происходило, и достоинство лиц, на нем присутствующих, из коих наименее потрясенным, по крайней мере с виду, казался сам Грандье, хотя его все это касалось ближе, чем кого бы то ни было. Дьяволы продолжали обвинять его, называя места, дни и часы его встреч с ними, припоминая первые заклятья, что он насылал, его непристойные поступки, бесчувственность, отречение от веры в Бога, но на все это он твердо отвечал, что отвергает их клевету, тем более несправедливую, что она не согласуется с его званием, отрекается от сатаны и всех его дьяволов, не желает их знать и тем более их не страшится; несмотря ни на что, он остается христианином и, более того, особой священной, верует в Господа, и Иисуса Христа; пусть сам он великий грешник, но ему никогда даже в голову не приходило совершать эти мерзости, и неопровержимых доказательств тому никогда получено не будет.
Невозможно описать словами, что тут началось: взору и слуху явилась такая ярость, какой нельзя было даже вообразить, и ничей разум, если только он не привык к зловещим сценам жертвоприношений дьяволу, не в силах был удержаться от изумления и ужаса перед происходящим. Среди всего этого один Грандье оставался самим собою: невозмутимо стоял он, глядя на творившиеся чудеса, и пел гимны Господу вместе с теми, кто, как и он, были уверены, что их охраняет сонм ангелов, и когда один из дьяволов крикнул, что Вельзевул находится между Грандье и отцом капуцином Транкилем, и Грандье, обратившись к демону сказал ему: «Obmutescas!», то есть: «Замолчи!» — указанный дьявол начал клясться, что это пароль, но он обязан сказать все, поскольку Бог несравненно сильнее всей преисподней. Тут все демоны бросились к Грандье, желая оставить на нем отметины, или растерзать его, или задушить, хотя он является их повелителем, но тот заявил, что он им не повелитель, не слуга и что слова демонов еще не говорят о его власти над ними и сам вызвался задушить дьявола, но тут монахини пришли в неистовство и стали швырять свои туфли ему в голову. «Что-то эти дьяволы непохожи на настоящих», — заявил с улыбкой Грандье. В конце концов всеобщее исступление и ярость достигли такой степени, что без помощи и защиты людей, находившихся на хорах, виновнику сего спектакля пришлось бы непременно расстаться с жизнью; его заставили выйти из церкви и избавили тем самым от ярости тех, кто ему угрожал. Около шести вечера он был препровожден в свою тюрьму, а остаток дня был посвящен избавлению несчастных монахинь от овладевших ими дьяволов, что далось, отнюдь не без труда».
