Я не стремлюсь разделить умирание, смерть и загробное существование как объекты страха. Установка может иметь отношение к старению и процессу умирания, агонии, исчезновению себя как личности, вечному наказанию, но все это – фазы континуума и они психодинамически связаны. При жизни, при умирании и при мысленном переносе в будущее человек испытывает одни и те же страхи, питает одни и те же надежды. Катастрофическая концепция создает связь между ними. Она мешает жизни, делает мучительным умирание и бросает тень на вечность.
Вопрос о том, является ли страх смерти основным, неразложимым на отдельные элементы, страхом, рассматривается в главе 5. Нас может заинтересовать также, является ли он всеобщим. Choron (28) говорит, что большинство авторов, будь они поэтами, учеными или философами, считали страх естественным и вечным спутником смерти. Сенека писал: «Все люди, молодые, среднего возраста и преклонных лет, одинаково боятся смерти». Tillich (25) заявляет, что «тревога по поводу своей судьбы и смерти является основной, всеобщей и неизбежной… Человек любой цивилизации с тревогой осознает угрозу небытия». Hartland (132) утверждает, что «ужас смерти является всеобщим для человечества». Hocart (133) убежден, что этот ужас сильнее у цивилизованных людей, чем у язычников. Malinowski (134) делает заключение, что страх смерти так широко распространен, что может считаться практически всеобщим, а Caprio (135), который изучал этнологические установки по отношению к смерти, приходит к выводу, что «по-видимому, страх смерти универсален». Miller (136) уверен, что «все время, пока человек борется за выживание, то есть на протяжении всей своей жизни, он страдает от страха смерти». Мечников (137) убежден, что страх смерти заслуживает названия инстинктивного потому, что, по-видимому, он носит универсальный характер. Kallen (138) утверждает, что страх изначально находится внутри мысли о смерти и спрашивает: «Может ли не быть, что ужас перед пустотой[5] Гейне одинаково преследует всех нас?»
Психиатры и физиологи, писавшие обэтом предмете, склоняются к тому, что страх смерти не является индивидуализированным. Zilboorg (102) категорически утверждает: «Никто не свободен от страха смерти.» Chadwick (44) придерживается мнения, что тревогу по отношению к смерти можно найти в любом возрасте и у среди самых разных типов людей. Согласно Cappon (83), «тревога перед небытием присуща всему человеческому опыту, и всегда присутствует в подсознании, отражая вероятность смерти». Alexander и Adlerstein (123) опираясь на факт преобладания тревоги смерти в патологических состояниях, предполагают, что в латентном виде она присутствует у всех людей, а Greenberg и Alexander (138) полагают, что хотя смерть являлась источником тревоги во все времена, в большинстве случаев большинство людей с ней довольно успешно справляются. Наблюдения Klein (140), убедили ее в существовании подсознательного страха перед уничтожением. Она говорит, что если мы допускаем существование инстинкта смерти, то должны также допустить, что в самых глубинах мозга существует и ответная реакция на этот инстинкт. Так как борьба между инстинктом жизни и инстинктом смерти сохраняется на протяжении всей жизни, этот источник тревоги никогда не исчезает и является постоянным фактором всех ситуаций, ее вызывающих. Riviere (147) утверждает, что «интенсивный страх смерти является фундаментальным элементом нашей жизни, так же глубоко укоренившимся в нашем подсознании, как сама жизнь, и его осознанию препятствуют все известные защитные механизмы». Мой собственный клинический опыт подкрепляет впечатление о том, что тревога по отношению к смерти является всеобщей, но я бы принял во внимание возможные исключения. Помимо случаев дефицитарных состояний таких, как старческая деменция, к исключениям могут относиться личности с недифференцированным чувством времени, описанные Eissler (9), а также личности с нетравматическим опытом детства. При том, что являющийся результатом деятельности инстинктов смерти или самосохранения страх смерти может быть признан универсальным, в выраженности и проявлениях тревоги смерти, основанных на обстоятельствах жизни, наблюдаются значительные различия… Базирующаяся на инстинктах или экзистенциальная тревога, возможно, является неотъемлемой частью человеческого состояния, но все ли мы страдаем от основанной на опыте, или «невротической», тревоги? Kallen (138) говорит об «искренних и мужественно принимающих страдания душах, которые уверены, что смерть – это полное исчезновение, но не чувствуют страха, которые так беспечно относятся к смерти, что даже презирают ее». Но это сознательная установка, и чем глубже мы изучаем примеры провозглашаемого безразличия или другие реакции, помимо страха, тем яснее становится, что мы имеем дело с защитой от страха. Само существование табу по отношению к смерти и все эвфемизмы, ее обозначающие, магические установки, различные способы противостояния фобиям, бесполезные садистические и мазохистические защитные механизмы, потребность в религии, философские попытки найти «ответ» на смерть – все это доказывает, что тревога по поводу смерти вездезуща, и что она является чем-то большим, чем просто страхом небытия. Не столько сам факт смерти порождает все эти реакции, сколько угроза трагического исхода, сопряженного с травмами; тревога не возникает сама по себе или из инстинктов, она появляется благодаря индивидуальному опыту раннего возраста. Неважно, является ли страх катастрофической смерти универсальным. Так много людей страдает от него и его последствий, что можно считать этот страх силой первостепенной важности в определении судьбы индивида и всего мира.
Протест. Нет такого неприятного аффекта, который не могло бы быть отнесено к реакциям человека на свою смерть. Некоторые из них, такие как антипатия, сильная неприязнь, отвращение, омерзение, являются не более чем синонимами страха и берут в нем свое начало. Абсолютная тщетность протеста против неизбежности смерти вызывает чувство, о котором редко говорят, но которое часто находит отражение в стихах. Привожу часто цитируемые строки Dylan Thomas (142):
«Не умирай спокойно в эту прекрасную ночь…Злись, злись на то, что свет уходит прочь».
А также строки Margaret Irish (143):
«Смерть не возмещается, она тщетна и горька,И бесполезно громко рыдать, протестуяС чувством ужасного горя, противясь ейДо самого последнего движенья и вздоха.В отчаянной битве сознание и телоТщетно пытаются отдалить свою смерть».
Unamuno (29) восклицает:
«Если нас ожидает небытие, давайте считать это несправедливостью, давайте сражаться против назначенного нам удела, пусть даже и без надежды на победу; давайте, подобно Дон Кихоту, бороться с ним».
Такой вызов порожден отчаянием, как это мучительно ярко показано в книге «Трагический смысл жизни»; но если отвращение или вызов уменьшают чувство беспомощности, можно сказать, что они имеют позитивное значение.
Протест становится чем-то большим, чем просто яростное возмущение против неизбежного рока, когда он направлен против тех аспектов смертности, которых можно избежать. Он может быть направлен против войны, геноцида, высшей меры наказания и всех форм разрушительности, в отношению к человека. Эти переживания, вполне приемлемые сами по себе, могу быть проекцией страха и гнева из-за угрозы собственному существованию. И не обязательно отражают гуманистические тенденции. Негодование становится более объективным, когда дело касается несправедливости угрозы катастрофической смерти. В таком случае речь идет не только об этическом протесте, но и о мужественной решимости постичь значение угрозы, повернувшись к ней лицом. Коллективное понимание скорее, чем существующее общее отрицание, могло бы привести к совместным действиям в поисках всеобщего средства защиты.
Скорбь и сожаление. Установкой, независимой от страха смерти (хотя, конечно, она может сосуществовать с ним), является скорбь: скорбь о кратковременности жизни, когда человек оборачивается посмотреть на нее, и скорбь из-за утраты всех радостей и даже горестей, которые придавали ей индивидуальность. В преклонном возрасте горькая печаль посещает мысли о прекращении отношений, о разлуке с любимыми. Скорбь может смешиваться с сожалением и доходить до отчаяния у пожилых людей и особенно у умирающих: сожаление о постыдных поступках и не искупленных грехах, сожаление о неисполненных стремлениях и удовлетворении, в котором человеку было отказано или от которого он отказался сам. И отказывающееся поведение, и лишения могли быть навязаны страхом жизни, но уже поздно начинать все сначала. Это чувство сожаления чаще и острее испытывают женщины, чем мужчины.
Мазохизм. Мазохизм как установка по отношению к смерти есть часть мазохизма как установки по отношению к жизни. Для человека это основной способ реагирования на садизм других людей и свой собственный вызывающий садизм у других. Покорность, особенно с дополнительными значениями любви и сексуальности, гораздо больше присуща женщинам, чем мужчинам, как в жизни, так и в фантазиях о смерти.
