моей поездки и самые работы. Мне предложили этим заняться безотлагательно.
Александр Семёнович Зеленый
Уроки татарского языка (устные и письменные) мне ежедневно давал наш штабной переводчик, родом елисаветпольский татарин. Избрал я себе специальностью врачевство и ежедневно ходил в военный госпиталь брать уроки перевязки ран, уходу за больными, знакомства с распознаванием болезней и подачей первой помощи; знакомства с наиболее ходкими медикаментами и их употреблением. Наконец, в отделе генерал]-л[ейтенанта] Зеленого я основательно познакомился с тем, что уже сделано и с характером района моих исследований. Для предстоящих работ я приобрел, а частью получил из штаба округа все необходимые инструменты.
Работы мои по всем направлениям продвигались успешно, и я даже рискнул сшить себе туземный аджарский костюм, который дома учился надевать, особенно, повязывать на голову чалму. Уроки татарского языка шли успешно и устные, и письменные. Я составил себе план и примерный маршрут моего движения и тщательно изучил существующие в штабе военного округа карты нашего приграничного района.
Наступил уже ноябрь месяц, и надо было торопиться с разведкой, иначе большие снега в горах сделали бы движение совершенно невозможным. В этом районе уже во второй половине августа бывают сильные утренники, и все становится белым до восхода солнца, а снег идет обильно в октябре.
Штаб военного округа снабдил меня официальным паспортом на имя «Константина-оглы, хаким-эфенди, едущего по делам в русское консульство в г. Эрзеруме». Этот паспорт был выправлен в турецком генеральном консульстве в Тифлисе. Но мне приказано было соблюдать величайшую осторожность и никому его здесь не показывать, а выехать из Тифлиса совершенно незаметным образом. В военном госпитале врачи, не зная для какой именно цели, приготовили мне запас особо ходких лекарств и перевязочные материалы, с точным указанием, при каких болезнях и в каких дозах лекарства употреблять. Штаб округа уведомил шифром карского военного губернатора генерал-майора Томича[24], что для сопровождения меня до крепости] Эрзерума необходимо назначить вполне благонадежного переводчика турецкого языка и двух чапаров[25], обеспечив их верность. Люди эти должны быть высланы на государственную границу к пограничному пропускному посту Караурган и явиться здесь начальнику пограничного отряда подполковнику Лукомскому, который укажет им, кого и куда сопровождать. Как генералу Томичу, так и Лукомскому в пакетах на их имя сообщалось, что ввиду особой важности командировки, все, что ее касается, составляет строгий государственный секрет.
За неделю до отъезда я никуда не показывался и обедал дома. О моей секретной командировке знали только начальник штаба военного округа, г[енерал]-л[ейтенант] Зеленый и его делопроизводитель капитан Горох. Все мои знакомые и сослуживцы знали, что после тяжелого лагерного сбора я собирался уехать в отпуск к своим родным в Россию.
За три дня до отъезда я выходил из дома только по вечерам и притом переодетый в туземный костюм, стараясь не обращать на себя внимание хозяйки квартиры. Теперь мне предстояло выехать незаметно из Тифлиса. За последний месяц (по отъезде царской семьи) я совсем не брился, и у меня отросли бакенбарды и бородка.
В день отъезда я предупредил хозяйку, что, вероятно, ночью с поездом уеду в отпуск к своему отцу в Киевскую губернию.
Все, мне нужное в жизни, было давно уже тщательно упаковано и вмещено в хурджимы (кавказский восточный чемодан из двух ковровых мешков). В день отъезда я из дома никуда не выходил. Мне надо было сесть в поезд, идущий из Тифлиса в 11 ч. ночи и доехать на нем до станции Акстафа. Отсюда на почтовых я должен был доехать до кр[епости] Карс, явиться там военному губернатору г[енерал]-м[айору] Томичу и лично вручить совершенно] секретный пакет. Дальнейший план действий зависел отчасти от военного губернатора.
Из дома в 10 ч. вечера, оставив на письменно столе записку об отъезде в отпуск, я вышел незаметно, неся на плече свои хурджимы. Найдя извозчика, я доехал до вокзала, расплатился и пошел брать билет, став с вещами в очередь.
Билет я взял II класса, и это была первая моя ошибка. До отхода поезда на перрон не пускали. Зал III класса был переполнен туземцами, солдатами, а вообще, пассажирами из простонародья. Меня инстинктивно потянуло в зал I класса. Но едва я вошел в дверь, как за мой ворот меня схватили руки огромного жандарма, дежурившего у дверей, и увлекли назад из залы.
– Куда лезешь, азиатская образина! – громко сказал жандарм, сопровождая свои слова внушительным толчком в спину. – Это место не для вашего брата!
Мне было больно, отчасти обидно, но в то же время я был удовлетворен, так как мое инкогнито оказалось хорошо маскированным. Я скромно устроился в III классе и дождался звонка. Выбравшись из толпы, я пробрался к вагону II класса и забрался в самый угол, стараясь не обращать на себя внимания.
Вагон наполовину только был наполнен пассажирами. Мимо меня прошли и уселись рядом два офицера из 39й дивизии, бывшие со мною в лагере у ст. Михайловской. Я старался глядеть все время в окно. Поезд тронулся. Скоро прошел обер-кондуктор, проверяя билеты. Вероятно, в это время офицеры увидели меня в лицо. Я тоже в одном из них узнал полкового адъютанта, который часто бывал у меня по делам.
Грохот и шум движущегося поезда заглушил все разговоры. Но вот на одной из довольно длительных остановок, полагая, что я сплю, адъютант полка сказал товарищу:
– Поразительно напоминает мне этот туземец нашего начальника штаба в лагере к станции Михайловской. Только тот худее и бритый.
Я испугался и притворился спящим. Другой офицер внимательно посмотрел в мою сторону, ответил товарищу:
– Какой вздор! Просто тебе так показалось. Обыкновенная азиатская рожа, да еще по-свински забралась во II класс и разлеглась, заняв всю скамью.
Разговор у них принял другой характер, и обо мне они больше не говорили. Поздно ночью мы прибыли в Акстафу и здесь вышли. Я сейчас же пошел на почтовую станцию хлопотать себе о почтовых лошадях. Молодой начальник станции, взяв мою подорожную, повертел ее в руках и бросил небрежно, сказав:
– Много вас тут, азиатской шушеры, шляется. Нет для вас лошадей. Видишь, какой ворох подорожных – это гг. офицеры возвращаются по своим полкам. Надо прежде всего их удовлетворить.
Я взял свою подорожную и вышел с печалью, так как предстояло просидеть в Акстафе совершенно неопределенное время. Но вот к почтовой станции подошли еще две фигуры; в них я узнал офицеров из нашего вагона. Адъютант дружески за руку поздоровался с начальником конторы, и они по-приятельски о чем-то поговорили. Адъютант, выходя
